Светлана Алешина - Неотразимое чудовище (сборник)
— Как бы не было у меня ни с кем конфликта из-за тебя! — прошипел он.
— Конфликт, моя беспредельная радость, у тебя может быть только со мной, — холодно отрезала я. — Я росла в Шао-лине. Умение отшибать у мужиков яйца я постигла еще в младенчестве. Так что давай-ка поговорим о твоем друге Багдасарове, о Марии Тумановской…
— О ком? — переспросил он меня. — О Багдасарове? Это кто? Я националист.
— Только когда тебя никто не видит, — рассмеялась я. — Деньги тебе в основном идут из багдасаровского кармана. Ну? Или ты сейчас мне все рассказываешь про странные ваши отношения, местами напоминающие гомосексуальные, или…
Я выразительно полезла в карман. Взятый напрокат «мобильник» послушно заверещал.
— Ладно тебе, — уже дружелюбно просипел Саввин. — Багдасаров никакую Тумановскую не знает. Ты не там землю носом роешь, детка!
— А ты?
— Я? Я знаю, что была тут какая-то шлюха из «феминисток». Сначала пыталась пыхтеть, а потом сама начала вечерами тут бывать… С каким-то хлыщом из «новых русских». По крайней мере, у него рожа такая была. Как с картины Репина «Приплыли»…
Он хихикнул неожиданным резким фальцетом и продолжал:
— А потом я узнал, что вроде бы этот хрен моржовый — врач. Прикидываешь? Я этого врача тут часто видел. Что называется, врач-»гинеколог»… Только к нему девочки идти отказывались. За какие угодно деньги — ни в какую… поэтому они очень удивились, когда он сюда начал с этой барынькой таскаться и отдельный номер снимать… Так что это не я твою Тумановскую шлепнул. И не Багдасаров. Ищи в другом болоте…
Я была вынуждена ему поверить. Более того, неужели, черт возьми, все сходится на моем Бермане?
Если добрая Маша Тумановская вдруг в один момент превратилась в отпадную стерву, я не могу отмести возможность подобной же метаморфозы с моим дядей Борей!
— Он был пожилым, этот ваш доктор? — спросила я.
— Нет, не особенно, — ответил гадкий тип. — Довольно молод.
Еще интереснее! Но хоть от сердца отлегло.
— Ладно, живи пока, — разрешила я Саввину.
— А еще чего прикажешь? — нагло осведомился этот урод.
— Привет Багдасарову, — вздохнула я и вышла, хлопнув дверью.
Все пути вели к дяде Боре. Как в Рим.
Искомый преступник тусовался где-то рядом с ним и был куда омерзительнее господина Саввина с его «наклеенными» усами.
* * *Слава богу, мой добрый дядя Боря оказался на месте!
Пока я ехала до Пятницкой, на которой была расположена больница, то проигрывала в уме массу вариаций — мне абсолютно не хотелось повторять вслух обвинения, высказанные по адресу Бермана, но иначе я понятия не имела, как мне заговорить с ним о Маше Тумановской.
Этого человека я знала с детства — можно сказать, что он меня носил на руках. Кстати, никогда не проявляя при этом тех наклонностей, в которых позднее его обвиняли.
Может быть, я была не очень симпатичным ребенком? Или вызывала у взрослых только чувство гадливости и омерзения?
Нет. Судя по свидетельствам очевидцев, которой является моя мама, а она, уж поверьте, человек не просто беспристрастный, а и вовсе куда более склонна отрицать даже мои достоинства. Так вот, когда она вспоминает, как меня принесли кормить первый раз, словно огонек зажегся, вот такая я была хорошенькая!
Это не приступ хвастовства, поверьте — я весьма иронично отношусь к своей внешности, просто я была хорошенькой в детстве — этакая пампушка с рыжими длинными кудряшками. Но Борис Евгеньевич не проявлял ко мне никакого специфического интереса, несмотря на то, что в момент нашего первого знакомства был куда бодрее и моложе, чем теперь.
Что же такое произошло?
Не было ли это нападение на бедного старикана личной местью кого-то из девушек?
Я поднялась на третий этаж, как сюда добирается бедняга Берман — трудно даже представить!
Из дверей его кабинета вышла молоденькая врачиха. Налетев на меня, она остановилась и, придав взгляду соответствующую ее стерильному халатику строгость, спросила:
— Вы к кому?
— К Берману, — ответила я. — По глубоко личному вопросу.
В принципе, можно было и не объясняться.
Она посторонилась, пропуская меня в кабинет.
Он был не один.
В кабинете, кроме него, находился мужчина лет тридцати. Он с легким интересом взглянул на меня, и я отметила про себя, что он красив. Просто чертовски. Правда, в отличие от Игоря, ему явно недоставало мужественности, но такой тип имеет бешеную популярность у домохозяек. Я таковой не являлась, поэтому в ответ на его игривый взгляд вздернула подбородок, показывая всем своим видом, что моя свобода — превыше всего, крепости не сдаются.
Дядя Боря удивленно вытаращился на меня своими совиными глазами и протянул:
— Сашенька, солнышко мое! Какими судьбами? Бог ты мой, деточка, как же я рад тебя видеть! Ты стала совсем большая. Как мама?
— Мама прекрасно, — сказала я. — Вас часто вспоминает. Вы-то как поживаете?
— Весь в работе. Кстати, познакомься — это Валерий Андреевич. Мой коллега и очень хороший кардиолог. Кстати, — он понизил голос, его глаза стали обеспокоенными. — Ты пришла не потому, что у тебя нелады со здоровьем, девочка?
— Нет, — покачала я головой. — Я по другому делу.
— Слава богу, — облегченно выдохнул он. — Присаживайся.
Валерий Андреевич сидел на месте, явно не собираясь уходить.
Я оглянулась на него.
Он растянул губы в легкой, насмешливой улыбке. Его глаза были печальными и холодными.
Кажется, он пытался при этом меня обольстить, но как-то странно. Как бы подавляя меня.
Вернее, испытывая на прочность.
— Вообще-то разговор у меня личный. И секретный. Может быть, пойдем выпьем по чашечке кофе? Я угощаю…
— Ну уж нет! — возмутился, поднимаясь, дядя Боря. — Если мы отправляемся в кафе, милая барышня, угощать вас все-таки буду я. И не надо ваших феминистических жестов — с недавнего времени я их что-то недолюбливаю!
* * *Он был так счастлив, покупая мне мороженое, что я чувствовала себя ужасно гадко. Старик был очень рад меня видеть. Он действительно соскучился, и я была для него к тому же весточкой из прошлого, живым свидетельством его молодости, дочерью его лучшего друга…
И вот именно мне надо было напомнить ему о тех самых неприятностях, которые причинили ему «феминистки».
— Какое будешь вино? — подмигнул он мне. — Ну, не надо так краснеть, малышка, ты ведь уже совершеннолетняя! Или я ошибаюсь?
— Нет, просто я на работе, — вздохнула я. — И к тому же стараюсь вообще не пить вино. Это мой принцип.
— Понял, — многозначительно улыбнулся он. — Значит, новое поколение выбирает пепси, и никаких гвоздей?
— Не пепси. Минералку, — засмеялась я.
— Ты так следишь за своим здоровьем? — испуганно спросил он.
— Вовсе нет, — разочаровала я его. — Просто я постоянно порчу свой организм кофе и сигаретами, значит, надо запретить себе то, что не очень нравится!
— Ладно, берем минералку, — подмигнул он мне. — Поскольку я тоже врежу здоровью сигаретами и кофе. А где ты, кстати, работаешь? Переводишь своего французского бродяжку?
— О нет, — покачала я головой. — На французском бродяжке много не заработаешь… Приходится жить в условиях дефолта, поэтому я изображаю из себя детектива…
Он вытаращился на меня в таком изумлении, что я даже испугалась за него. А ну как он от удивления упадет в обморок?
— Де-тек-тивом? Ты пишешь их?
— Нет, — ответила я. — Я работаю детективом. Сыщицей.
— О боже, — пробормотал он. — Вот уж не ожидал… Что ж, пути господни неисповедимы… Значит, ты ко мне пришла по делу. И это связано с твоей новой работой?
— Да, — призналась я.
— Та-ак…
Его настроение явно ухудшилось.
— И что тебя интересует? Чем я могу тебе помочь?
— Не что, а кто. Некая Мария Тумановская, дядя Боря. Вы были с ней знакомы?
Он кивнул.
— Так я и думал, — печально произнес он. — Значит, слухи о моих «грехах» дошли и до тебя… Могу сразу тебе сказать, что это все неправда и никогда правдой быть не могло!
— Я знаю, — мягко дотронулась я до его немного подрагивающей руки. — Просто так получилось, что Машу Тумановскую убили. И я как раз занимаюсь поиском того, кто это сделал. А для этого мне нужно ее понять. И узнать круг ее знакомых, потому что убийца, несомненно, был с ней в близких отношениях! Вы ведь ее знали, да?
— И не с лучшей стороны!
— Так и расскажите мне, с какой стороны вы ее знали! Потому что так вы поможете не только мне, но и себе…
Он подумал, глядя своими огромными и печальными глазами в глубь полутемного кафе, и кивнул.
— Ну, хорошо… Хотя сразу оговорюсь, что я знаю про нее совсем не так много. И, повторюсь, то, что я о ней знаю, может быть неприятным и неожиданным для тебя. Но раз ты считаешь, что иначе ты не поймешь, кто ее убил, я расскажу тебе все.
