Сергей ГОРОДНИКОВ - РУССКАЯ РУЛЕТКА
– Подрабатывал и у него, – объяснил я усатому, хотя объяснения были излишними, все итак всё поняли.
Усатый сплюнул в сторону трупа и ругнулся:
– Сука!
– Кто его прикончил? – поинтересовался Эдик.
Остальные молчали, пришлось мне признаться.
– У нас была дуэль. Это дело личное.
Эдик присел на корточки, небрежно кивнул на мой правый бок.
– Он угостил? Попёрло ж тебе.
– Такой уж я везучий парень, – буркнул я.
– Да уж, – растягивая слова, заметил он. – Редко кому удалось надуть меня.
– Ты извини. Но так жалуется прожженная проститутка, когда клиент умудряется не заплатить за услуги.
Он разглядывал меня, словно не мог решить, что ж со мной делать.
– Попёрло тебе. Крупно попёрло, – повторился он и поднялся. – Нашёл, что искал? Что там было?
Мне его безразличие показалось напускным, обманчивым.
– Это у них спроси, – кивнул я на усатого и мотоциклиста, – куда они дели контейнер?
Эдик отвернулся к ним, перевёл взор с одного на другого. Усатый сглотнул и показал на кустарник за низкой сосной.
– Принеси, – распорядился Эдик с помощью взмаха пистолета.
Усатый помедлил, затем на ватных ногах отправился к тому кустарнику. Там нагнулся, разгрёб листву и вернулся с контейнером в руке. Эдик не тронулся с места, и усатый подошёл ближе, выронил контейнер ему в ноги, после чего отошёл к сообщнику, который ничем не выказал порицания. Эдик сразу потерял к ним интерес, присел и развинтил крепёжные винты. Сняв и отложив верхнюю часть, он вынул большой пакет с бумагами. Пакет оказался разрезанным. Эдик вопросительно глянул на меня.
– Твои?
– Бумаги мои. Но пакет вскрыли они. В нём был ещё код какого-сейфа.
Эдик опять отвернулся к усатому. Тот издевательски ухмыльнулся.
– Тю-тю, – сказал он. – Я сжёг записку. А радиотелефоном воспользовался только раз: чтобы отправить код. Вы не могли его засечь и перехватить. Придётся смириться, мы урвали у вас крупный кусок.
Эдику такое известие не понравилось, и он сорвался на мне:
– Где плёнка?
– Была там же.
– Так. – Эдик вернул мои бумаги в контейнер, тяжело поднялся и в четыре шага приблизился к усатому. – Она при тебе?
– Врёт он, – грубо отрезал усатый. – Не было никакой плёнки.
Эдик вскинул левую руку, словно хотел схватить его за горло. Но сдержался, глянул на кавказца. Тот зашёл усатому за спину, вынул из ножен нож.
– Я вырежу у тебя яйца, – рявкнул он. – Если не будешь отвечать, что спрашивают.
– У меня её нет, – хмуро ответил усатый.
Эдик вскользь глянул на мотоцикл и спросил:
– Может его обыскать?
Усатый дёрнулся, когда остриё ткнуло его ягодицу.
– Обыскивай.
Эдик отступил и поднял пистолет.
– Решил поиграть со мной? Что ж, пусть эта тайна умрёт с вами обоими.
– Но мы сдались по джентльменскому соглашению, – хрипло возразил усатый.
– К чёрту! – рявкнул Эдик. – Есть вещи поважней соглашений. Считаю до пяти. Ра-аз. Два-а. Три-и…
Мотоциклист заволновался, сквозь стиснутые зубы невнятно выговорил:
– Отдай. Что толку, если нас похоронят?
Усатый приподнял руку.
– Ладно. Я отдам.
Он неохотно направился в темноту, где был спуск к водохранилищу.
– Проводи его, – негромко распорядился Эдик, обращаясь к верзиле.
Сам же застыл истуканом, и никто не смел прервать его мрачное молчание. У воды раздался всплеск, другой, затем там опять стихло. Вскоре из темноты появился усатый, за ним вышагивал верзила. Усатый остановился, и верзила обошёл его, передал пакет с кассетой Эдику. Пакет был мокрым, а усатый раскатывал рукав на мокрой руке.
– Под водой был, в иле, – расслышал я очень тихое объяснение верзилы. – Чтоб собака не нашла.
Эдик тщательно вытер пакет белым носовым платком, после чего засунул кассету в карман под плащом. Он вновь стал невозмутимым.
– Ключ от наручников, – спокойно приказал он усатому, указав в мою сторону.
Тот больше не возражал, сразу полез в кармашек брюк, вытянул короткую цепочку с ключом и швырнул мне. Цепочка звякнула в траве у моих кроссовок. Мне стоило усилий дотянуться до неё, – никто и не думал помочь. Я отомкнул браслет сначала на берёзе, затем на запястье. Откинув наручники к переднему колесу мотоцикла, осторожно, чтоб не тревожить рану, встал на затёкшие ноги и первым делом удостоверился, что меня не собираются приравнивать к пленным, мешать закрыть контейнер с бумагами, оспорить на них мои права. Рана продолжала ныть, однако не превращалась в боль при ходьбе и наклонах. А главное, не чувствовалось кровотечения. Оставив контейнер возле берёзы, я тропой спустился к пляжу, подобрал весло и насос, а по следам на песке нашёл кусты, куда была оттащена резиновая лодка. Дырочка от пули была незаметной, но я свернул лодку и оставил на месте, под неё упрятал разобранное весло и насос. Она представлялась слишком тяжёлой и неудобной, разумней было беречь силы для предстоящего обратного пути в город. Решив, вернусь за неё, когда получится, или заплачу цену приятелю-механику, я забрал только мешок с наплечным ремнём.
Большой катер маячил у берега. На борту сидел подручный Эдика, при подсветке фонаря представлял собой живописное зрелище. Стянув брюки, оголив ягодицу, он заклеил укус пса широким пластырем и теперь зачерпывал пригоршней воду, тщательно и сосредоточенно смывал с белой кожи кровь и грязь. Казалось, всё остальное потеряло для него какой-либо смысл. И мне бы не мешало наклеить на рану такой же пластырь. Но обращаться с просьбой к этим бойцам разбойного фронта было равносильно новому погружению на дно заливчика. Лучше ограничиться обработкой раны спиртом. Но фляга словно сквозь землю провалилась, она могла выпасть в воду, когда я удирал от вертолёта, или её подобрали, а возможно затолкли в песке. Смирившись, что это моя дань за добытый контейнер, я вернулся к свету фары.
Эдик будто ждал только меня, небрежно пальнул в шину заднего колеса мотоцикла и убрал свой пистолет в наплечную кобуру. Мысленно я не мог не одобрить такого поступка. Иметь на хвосте мопеда мотоцикл с озлобленными усатым и его подельником с опухшей челюстью было бы сомнительным удовольствием.
– Подбросить? – насмешливо предложил Эдик, когда я присел возле контейнера, чтобы переложить бумаги в мешок.
– Нет уж, – возразил я. – Пожалуй, нам не по пути.
– Я на это надеялся, – заметил Эдик.
– Слушай, – обратился к нему хмурый усатый. – Эта плёнка что, потянет на лимон, не меньше?
– Больше. Много больше.
Эдик сказал так, точно речь шла о пустяке.
– Долларов? – невольно вмешался я.
– Не рублей же? – проворчал верзила.
Я выпрямился, закинул обвислый мешок за плечо. Стараясь меньше двигать правой рукой, отправился прочь от своих новых знакомых.
– Даю тебе пять минут, – мне в спину громко сказал Эдик. – Потом отчаливаю и отдаю им оружие.
– И патроны, – хмуро проговорил усатый.
– Когда будем в катере, – холодно согласился Эдик. – Брошу их в песок.
Я торопился уйти дальше от света мотоцикла и этих прохвостов, подстёгиваемый смутным удивлением, что Эдик меня отпустил. Я не хотел больше ни слышать, ни знать о них.
– Финита ля комедиа, – прошептал я, на ходу вспоминая последовательность событий последних суток, когда приходилось скрываться, убегать, быть может, иметь только один шанс из ста обмануть всех и выбраться из этой игры-передряги живым и со своими ценными бумагами. Потом спокойней подумалось, – ещё непонятно, кто кого обманул. Все остались при своих интересах. Ну считая, конечно, низкорослого убийцы. Главное, я урвал своё, и оно теперь болталось за плечом, направляя все помыслы к одной цели – поскорее добраться до дома. Правда, в дверь моей квартиры эти шулера вставили свой замок, но я горел желанием выломать его к чёртовой матери.
Тропа превращалась в узкую тропинку, и та, как старая приятельница, легко вывела к кусту, под который я спрятал мопед. Я поднял его и выкатил на тропинку. Быстро завёл мотор и в темноте, по памяти устремился в лес. Мопед стрекотал, гордым одиночкой распугивал ночную тишину, пока позади не затарахтел большой катер. Катер оторвался от берега, понёсся к середине водохранилища, постепенно заворачивая в сторону города. Невольно прислушиваясь к его удаляющемуся жужжанию, я приостановился, ощупал низ сиденья, единственное место, где можно было укрепить незаметный радиомаячок. И действительно, обнаружил приклеенную коробочку в половину спичечного коробка. Отодрал её и отбросил под клён, после чего включил лобовой фонарь.
До шоссейной дороги доехал без приключений. Мешок был лёгким и не досаждал, хотя я весь путь скрючивался, чтобы не бередить рану. Никто на выезде не поджидал моего появления, в поле зрения не виделось ни огонька. Я по широкой дуге выкатил с просёлочной дороги на большую и выжал из мопеда всю скорость, на которую тот был способен.
