Джон Макдональд - Трэвис Мак-Ги
Вставай! Почему? Да потому, что ему может выпасть еще один шанс без помех убрать тебя, идиот!
18
В пять минут первого я окончательно выяснил, что Бриндли отбыли, что их нет во всем отеле. И все участливо спрашивали меня, как я себя чувствую. Я говорил, что отвратительно. Я говорил, что для меня это было самое длинное утро в жизни.
У отеля стояли, приткнувшись в тенечке, две машины, водители которых еще лелеяли смутную надежду заполучить пассажиров в час сиесты. Я спросил у них, не выходил ли при них из отеля высокий молодой человек атлетического сложения с длинными белыми волосами?
Блестящий доллар освежил память одного из водителей, и он сказал, что они взяли такси. Да, и оно свернуло налево сразу за подъездной аллеей отеля.
Другой водитель, откашлявшись, указал прямо в небо большим пальцем и сказал:
- Может, поехали на тележке.
Это случалось прежде. Это случается время от времени со всеми нами. Что-то проворачивается внутри человеческой черепной коробке и происходит чудо: сотни кусочков и осколков, до тех пор мельтешившие как попало, внезапно замирают четкой и ясной картиной. Здесь был тот самый край земли, о котором рассказывают американским детям няньки. Самая далекая от Америки точка на всем земном шаре. Любое происшествие в любой из других стран должно было неминуемо повлечь за собой бесконечные проверки, экспертизы, следствие. А эта земля еще именовалась частью Соединенных Штатов, хотя свои законы и свое правительство в лице Департамента Внутренних Дел. То есть огромной и вполне американской бюрократической машины, которая создает видимость непрестанной деятельности просто перегоняя бумаги со стола на стол.
Гуля шла из рук в руки. Дело было обставлено первокласно. Существовали два врача на Гавайях и врач в Самоа, которые при случае могли засвидетельствовать наличие психических отклонений и депрессии. Существовал док вокруг их "Лани", месяц простоявший в Гонолулу, где все ло единого были наслышаны о семейных проблемах Бриндлей. Все это Коллайр сможет потом проверить, если возникнет необходимость. Судя по всему, здесь предполагалось разыграть последнее децствие этого спектакля. Некий подъем, после которого депрессия возвращается с новой силой, влоть до отказа жить дальше. И вот полубезумная наследница несметных сокровищ ненароком спрыгивает с горы в Полинезии. При учете того, что первая попытка суицида уже была засвидетельствована врачом.
Я помахал пятидолларовой банкнотой перед носом шофера и спросил, может ли он единым духом довезти меня до станции на Соло Хилл. Захлопывая дверцу я уже на ходу, предупреждая, что времени у меня в обрез. Водитель оказался славным и рисковым малым. Несмотря на то, что вел машину по "серпантину" в гору, он не сбавил скорости ни разу и не потерял ни секунды. Я выскочил из такси под последний взвизг проходящего сквозь колеса поворота троса. На этом отрезке темно-красный трамвайчик не остнавливался перед поворотом. Я сощурился на полуденное солнце, пытаясь по тросу проследить кабину, и не мог обнаружить ни единой движущейся точки ни на фоне моря, ни на фоне зеленой стены склона.
Мой знакомый хитрец взял у меня пять долларов и дал два сдачи, и завел было свою обычную шарманку "нет мелочи", но я оборвал его.
- Я думаю, там наверху сейчас мои друзья.
- Да?
- Очень широкоплечий человек. Моего роста, но гораздо массивнее. Загорелый, как негр, с динными светлыми волосами. С молодой женщиной.
- О, да. Сильный счастливый человек. Много смеется.
- Они поехали вверх одни?
Он заглянул в какую-то бумажку, прикрепленную к внутренней стороне двери его конурки.
- Сейчас их, да, сейчас их девять. Ваши друзья и еще семь. Я перевел дыхание, успокаивая себя, что в такой толпе ничего не может случиться, но сердце мое было не на месте. Начал сказываться избыток адреналина: меня трясло, как в лихорадке. Я очень хорошо знал, что встреться мы с Говардом в чистом поле один на один, лежать скорее всего остался бы он, а не я. Но его игра никак не могла называться честной, в ней было неважно, каковы твои понятия о мужской гордости или насколько ты искусен в кулачном бою. Поэтому я решил не церемониться. Я огляделся и увидел, что мой шофер, услыхав о девятерых туристах, паркует машину в тени, явно надеясь подзаработать хотя бы на пре из них.
Вернувшись, к платформе, я смог разглядеть наконец красный мазок на фоне зелени джунглей - кабинка приближалась и шла уже над гаванью.
- Вы не видите, сколько там человек?
- Что вы, каким образом!
- А вы можете спросить у вашего напарника наверху, сколько человек только что село?
Он подергал за рычаг переговорное устройство.
- Не работает. Оно очень плохо работает в дождь.
Конечно, трубу я оставил вномере!
Но тут я углядел старый бинокль, лежавший на полочке в каморке билетера. Он с удовольствием одолжил мне его. Я взглянул на клеймо изготовителя. Восьмикратный "Бах и Ломб". Конечно, время и неаккуратное обращение сильно подпортили его, так что когда мне наконец удалось достичь полного фокуса, мне казалось, что линзы вдавились внутрь и превратились в маленькие чашки, в которые я почти вкладывал глаза, когда пытался различить детали.
Сначала мне показалось, что кабина едет набитая доверху, и я вздохнул с облегчением. Но по мере того, как она приближалась, я мог видеть пассажиров отчетливее, а значит, сосчитать их по силуэтам. Задача осложнялась тем, что они постоянно перебегали от окна к окну. В первые три раза у меня получалось пять, а в конце концов - четыре. Ладно, пятый пусть остаетс на совести яркого солнца, бьющего в глаза. Значит, наверху остались Бриндли и еще трое.
Две солидные пары, судя по выговору, все четверо - из Техаса, вышли из кабины. Билетер хотел подождать еще немного, чтобы набралось таких хотя бы двое или трое, но я так на него глянул, что он поспешно захлопнул дверцу и отправил меня наверх.
Если Парки встали не с левой ноги, думал я, три туриста, оставшиеся на вершине, будут рассматривать причудливые узоры камня выступившего шельфа. Эта скала как раз рядом с самым крутым обрывом под павильоном на верхушке вышки. А если Парки не в настроении, туристы смотрят сейчас в студии дурацкую общеобразовательную программу, а Говард уже, наверное, бежит к ним, причитая и заламывая руки, в ужасе указывая на тропу наверх, пытаясь выдавить из себя хоть слово о том, что именно его бедная больная жена только что сделала с собой.
Подъем показался мне вечностью. Кабина еле ползла. А через какое-то время просто остановилась. Наконец она доползла до места своей обычной стоянки, а оттуда уже почти резво побежала вверх последние пятьдесят футов, отделявшие ее от площадки, где она отдыхала и дожидалась пассажиров.
На платформе не было никого. Напарник ловкого билетера сложил руки рупором и крикнул:
- Кабина готовая! Кабина отправляется!
Я весь подобрался. Правой рукой я сжимал в кармане гаечный ключ, захваченный мною из арсенала инструментов моего таксиста. Я обошел слева телевизионную станцию, пролетев в два прыжка все ступеньки вверх, оцарапав при этом коленку и запястье левой руки, и помчался вверх по тропе. Трое оставшихся с того заезда туристов спешили вниз, послушные зову человека при кабине. Я пролете их, не заметив. Кто-то из них шикнул на меня...
На самом-самом верху маленький павильон открыт настолько, насколько позволяют здешние ветра. Там стоял Говард Широкоплечий, согнувшись над чем-то - или кем-то. Но на первый взгляд он был один. Более того, даже на второй взгляд он выглядел как человек, просто, остановившийся завязать шнурок.
- Бриндль! - гаркнул я, будучи еще шагов за пятнадцать от него.
Он распрямился - и застыл на месте с открытым ртом.
Гуля была уже за хлипким ограждением; ноги ее болтались в пустоте, она изо всех сил вжалась в неровную поверхность бетонного узкого козырька. Руками она еще каким-то чудом цеплялась за вертикальный столбик ограды. Я подоспел в самое время: я застал его за тем, что он пытался отодрать ее пальцы от ограды. Если бы ему это удалось, Гуля бесконечно долго летела бы вдоль обрыва, ударяясь о выступы, скатываясь с них, ударяясь снова, - пока не исчезла бы в зеленых зарослях, уже трижды мертвая.
Все, что мне нужно было, это отвлечь его. И я его отвлек. Любой бы отвлекся, увидев перед собой привидение. Потому что меньше часа назад он утопил меня, вышел, вернулся и удостоверился, что в ванной плавает труп, неподвижный и безмолвный, как все трупы. Но даже полупарализованный моим появлением, он по-прежнему пытался отпихнуть Гулю, хотя бы коленом видимо, машинально. Он попал ей в лицо, голова ее мотнулась в сторону, но хватка не ослабла.
А я лихорадочно соображал, что он может сейчас попытаться с нами сделать. Солнечные удары уже не подойдут. И вдруг я увидел, как его рот расплывается в широкой ухмылке - такая же ухмылка была у него, когда он метался по волейбольной площадке на лодердейлском пляже. Огромный, неутомимый, спокойный.
