Светлана Алешина - Одного поля ягодки (сборник)

— Лучше на небесах, чем…

Я не договорила. Он смотрел в окно, и его брови сдвигались все ближе к переносице.

— Никогда не думал, что спасать людей сложнее, чем их убивать, — проворчал он. — Я же сказал тебе — шевелись! Черт! Они уже…

Схватив меня за руку, он выволок меня из комнаты и потащил куда-то в другую сторону от входа.

Мы прошли через сарай, пахнущий паутиной и гнилью, и оказались во дворе.

Втолкнув меня в подъезд, он коротко приказал:

— Поднимайся на самый верх. Быстро!

Лифта в этом доме не было, Жаба почти бежал.

— Быстрее, они знают этот путь! — дернул он меня за руку.

— Да не могу я бежать по лестнице с такой быстротой! — взмолилась я. — У меня дыхания не хватает!

— Курить надо меньше, — отрезал он. — Попробуй набрать в легкие воздух и выпусти его с шумом. Легче стало? Теперь давай быстрее!

Мне и правда помогло.

Чердак был открыт. Мы выбрались в слуховое окно, и я присвистнула.

— Тут скользко, — сообщила я об очевидном факте. — И ничего не видно. Я же не кошка, чтобы видеть по ночам!

Жаба чертыхнулся, глядя назад.

— Спускайся за мной, — приказал Жаба. — Только вот… Возьми.

Я посмотрела на предмет, который он мне протянул. Это был револьвер.

— Нет, — отшатнулась я.

— Возьми, не будь кретинкой, — сказал он. — Мне так будет спокойнее.

— Даже если я направлю его вам в затылок?

— Направляй, — устало махнул он рукой. — Мне и так жариться в аду, так уж лучше меня пристрелишь ты, чем какой-нибудь «маклай» из оперативки. Быстрее!

Он начал спускаться по обледенелой лестнице.

Мне ничего не оставалось делать, как следовать за ним, осторожно, пытаясь сохранять дистанцию, и в то же время не замедлять темп, хотя спускаться было адски тяжело. Несколько раз моя нога предательски соскальзывала, и, если бы я не сумела удержаться, мы просто свалились бы двумя беспомощными кулями с четвертого этажа на обледенелый асфальт.

Наконец мы спустились.

Двор был похож на колодец, обнесенный со всех сторон высокими домами, только в самом конце виднелась арка, ведущая на залитую огнями набережную.

Ночь вовсю властвовала над городом, поэтому мы были почти одни, не считая наших преследователей, чье дыхание ощущалось почти физически, хотя я прекрасно отдавала себе отчет, что это только последствия моего страха. Вот так, запросто, мой страх вылезал наружу и угрожающе улыбался мне, говоря: «Ну что, Сашенька? Ты все еще такая же храбрая, да?»

Жаба обернулся и приложил палец к губам.

Я хотела уже возразить, что тут никого нет, но он вдруг резко схватил меня в охапку и оттащил в темный угол, почти вжав меня в стену.

Я услышала шаги, и чей-то голос тихо и внятно сказал:

— Кажется, их тут нет…

Откуда доносился голос, я сначала не поняла, но, когда до меня дошло, что этот паршивец говорит прямо возле спасительной арки, мне стало совсем не по себе. Ну и как же мы будем выбираться, скажите, пожалуйста?

Надежд на Ларчика у меня не было — иначе Ларчик давно бы стоял тут как герой-освободитель. Или его вообще уже больше нет? Пристрелили моего Ларчика, когда он появился в логове этой французской империалистической банды, и некому больше мне помочь!

От этой мысли я похолодела. Этого только мне и не хватало! Связаться с такой вот компанией, это ж надо было так вляпаться!

— И куда они могли подеваться? — насмешливо спросил второй голос, который я, к собственному ужасу, узнала.

Вот уж от кого я этого никак не ожидала!

Неужели это он преследует нас по темным улицам?

Или он хочет меня спасти?

Тень показалась в арке, потом луч фонарика прочертил пространство. Мы еще глубже вжались в темноту, и первый голос снова сказал:

— Да нет их тут.

— Они что, взлетели, как парочка ангелов? — рассмеялся второй. — Дай фонарь.

Он взял фонарь и вошел во двор.

Теперь луч фонаря приближался к нам все ближе вместе с уверенными шагами.

Я сжала револьвер крепче.

Конечно, я могла отдать его Жабе, но, может, он пришел сюда ради меня, а мерзкий Жаба убьет его? Прямо на моих глазах, да?

Впрочем, Жаба и не спешил отбирать у меня оружие.

Луч фонарика шарил уже совсем близко, а уйти мы не могли. Каждое наше движение не укрылось бы от глаз наших преследователей.

Луч почти вплотную приблизился к нам, и тут Жаба сделал странную вещь.

Он резко вылетел из угла, оттолкнув меня глубже в тень, и бросился на нашего преследователя с такой внезапностью, что тот растерялся и упал.

Я стояла, остолбенев, и смотрела, как они молотят друг друга, но потом…

Потом этот человек увидел меня и попытался сбросить с себя Жабу, но тот вцепился мертвой хваткой.

Самое для меня непонятное было то, что револьвер преследовавшего нас был направлен на меня, представляете? Не на Жабу, а на меня!

Жаба это заметил и в отчаянном порыве заслонил собой дуло револьвера в тот самый момент, когда он выстрелил.

Теперь мы остались вдвоем, не считая Мальпера, который сейчас стоял у самой стены арки, схватившись обеими руками за живот.

Кажется, ему было плохо. Впрочем, кому угодно стало бы плохо от вида Жабы с простреленной грудью…

— Вот моя дача, — сказала Галина.

Там было темно.

Они выбрались из машины и подошли ближе. Фары освещали ровную заснеженную поверхность.

Ни одного следа…

— Похоже, тут никого не было, — проговорил Пенс.

Не слушая его, Лариков подошел к даче. В окнах было темно.

Пустота и никаких следов…

— Черт побери, — простонал Лариков. И обернулся к Пенсу: — Сколько сейчас времени?

— Двенадцать ночи, — ответил он.

— Сашка в их лапах почти целые сутки. Она исчезла утром, а сейчас уже ночь. Здесь их нет.

Он посмотрел на Галину.

— Где еще они могут быть?

— Не знаю, — растерянно пожала она плечами. — Честное слово, не знаю.

— Мсье Мальпер, да перестаньте вы корчиться, — насмешливо сказал Лео, не сводя при этом с меня взгляда. — Что вы, трупов не видали, что ли? За эту мразь вам награду дадут.

Его револьвер был направлен прямо на меня, поэтому я предположила:

— Мразью ты называешь меня, Лео?

— Вас обоих, — рассмеялся он. — В принципе и мсье Мальпера тоже.

— Вот с этим я, пожалуй, соглашусь, — я сама удивлялась тому спокойствию, которое вдруг появилось во мне. Наверное, снова сработала странная способность моего организма. В стрессовых ситуациях я почему-то обретаю хладнокровие. — Только ты забыл, Лео, еще одного человечка. Самого себя. По-моему, ты запросто возглавишь армию мразей.

— Если бы ты не вынюхивала… — пробормотал он.

— И что я вынюхала? — поинтересовалась я. — То, что вы с Мальпером пытались поживиться за счет того, что вам не принадлежало?

— Принадлежало, — процедил сквозь зубы этот подонок. — Принадлежало, милочка! Это были мои картины!

— Ах так это ты у нас Лушин! — кивнула я.

— Он отдал их мне, — сообщил этот наглец. — Только я имею право на эти картины! Он отдал мне их давно, когда я еще был маленьким! — Тебе, похоже, надо лечиться у психиатра, — вздохнула я. — Скажи, кстати, своему французскому другу, чтобы он перестал пачкать наши русские улицы отходами своего французского желудка!

— Вы не понимаете, Саша… — проговорил Мальпер. — Ваша дикая страна…

— Послушайте, Мальпер, если бы я заявилась во Францию и начала тырить там картины Дега или Клода Моне, потому что в нашей, как вы изволили выразиться, дикой стране за их картины тоже можно слупить неплохие денежки, что бы произошло? О, я представляю, какой вой поднялся бы повсюду! Или высокое искусство принадлежит только пожирателям гамбургеров, пиццы или, в вашем случае, лягушек?

Красавчик Лео пронзительно захихикал. Эх и противный же у него был смех! Бабий какой-то. И физиономия стала противной.

— С чего я взяла, что ты красивый парень, Лео? — задумчиво спросила я. — Ты, оказывается, мерзкий. Сколько ты обещал заплатить Жабе за то, что он избавит тебя от такой неприятности, как я?

Он помрачнел. Правда, скорее из-за первой части моего выступления, чем из-за второй. Красавчик страдал нарциссизмом.

— Я и сам с этим управлюсь, — пообещал он, целясь прямо мне в лоб.

Я вздохнула. Я не люблю стрелять в людей.

Явил бы ты, господи, чудо, а?

— Мне тебя жаль, детка, — прошипел Лео. — Ты куда симпатичнее этой французской киски Этти. Но сейчас тебя не будет… Понимаешь, Этти я бы никогда не тронул. Просто получил бы то, что мне принадлежит по праву. Потом я отпустил бы ее на все четыре стороны, — потому что женщины, самонадеянные малышки, меня никогда не интересовали. Картины дали бы мне деньги и право существовать так, как я этого заслуживаю. Но ты… Ты попыталась их у меня отнять, мои картины. И мне пришлось соврать Мальперу, что ты знаешь про маленьких мальчиков и девочек, которые стоят все-таки побольше, чем картины! В мире так много грубых людей! Зачем ты посягнула на мои картины, а, Александра?