Александр Чернов - И ты, Брут...
Это в советские годы на прилавках сельпо стояли лишь водка, вино, хозяйственное мыло да йодированная соль. Нынче время другое, нынче прилавки "комков" ломятся от товаров народного потребления. Этот, ориентированный на покупателя-дачника, не являлся исключением. В нем было все необходимое, что может потребоваться человеку в загородном доме — начиная от грабель, лопат и ведер и заканчивая водкой, постельными принадлежностями и презервативами.
У прилавка ворковала парочка — невысокая пожилая женщина с лицом человека, которого только что чем-то сильно удивили, и пухлый старичок с румяным округлым лицом и рыжими жидкими, похожими на гагачий пух волосами. Появление в магазине человека было событием, поэтому каждого входившего здесь встречали, как миллионного покупателя.
— Проходите! — кланяясь, засуетился старик. — Чего изволите? Консервы, колбасы, сыры, напитки — все свежее, выбирайте, пожалуйста!
"Ненавязчивый", порой подобострастный сервис меня всегда смущает — чувствую, ну не заслужил я такого уважения!
— Мне бы газету, — пробормотал я.
Пожилая женщина сделала старику глазки и, подхватив меня под руку, повела к выходу.
— Пойдемте, молодой человек, я вам покажу все что нужно. — А когда мы оказались на улице, заглядывая мне в лицо, спросила — Эротическими журнальчиками интересуетесь?
— Нет, — я осторожно высвободил локоть из цепких пальцев старухи и шепнул: — Я предпочитаю живых фотомоделей. У вас нет на примете парочки.
Старуха от меня отстранилась и посмотрела диким взглядом.
— Я не мамка, — с достоинством великосветской дамы сказала она. — Сводничеством не занимаюсь. А вы, собственно, кто такой? Я вас раньше здесь не видела.
— Министр по делам печати! Вы меня разве не узнали!
— Да ладно вам голову-то морочить! — хохотнула пожилая женщина и подмигнула: — А если честно, у кого на даче остановились? Я здесь всех знаю.
Я вложил в улыбку все свое обаяние:
— Да не останавливался я ни у кого. Мне сказали, у вас здесь старыми газетами торгуют. Вот специально приехал из города, чтобы одну купить.
Старуха поняла, что над ней издеваются, и к ее удивленному выражению на лице добавилось высокомерное. В киоск она заходить не стала, остановилась у окошечка и провела над разложенными на прилавке газетами и журналами рукой, будто ворожея, делавшая пассы.
— Выбирайте.
Я протянул киоскерше деньги.
— Мне телевизионную программу, пожалуйста, и желательно, чтобы ей можно было еще пользоваться.
Старуха сунула мне в руки "Престиж", отсчитала сдачу и на прощание, поджав губы, сказала:
— Приходите к нам еще!
— Непременно, — пообещал я рассеянно и направился через площадку, листая на ходу газету. Отыскал страничку-путеводитель по театрам и кинотеатрам и быстро пробежал ее глазами. Есть! Я остановился как вкопанный. В репертуаре "Академического русского драматического театра" напротив сегодняшнего числа значилось — "Сильвия — история собаки" А. Герни. Я оказался прав. Сильвия это спектакль и записанный на кассете голос предлагал Валере зайти на него. Наконец-то в руках у меня оказалась хоть какая-то зацепка, с которой можно начать расследование. Возможно, она ни к чему не приведет, возможно, я ошибаюсь, возлагая большие надежды на эту самую зацепку, и она всего лишь мираж, но сидеть и ждать у моря погоды, я больше не мог. Для того чтобы окончательно не раскиснуть и не сломиться, мне необходимо было действовать и чем активнее, тем лучше. Я сунул под мышку газету и зашагал к дороге.
Еще издали я почувствовал, что на даче творится неладное. Я ускорил шаг, миновал калитку и взбежал на крыльцо. В домике шла возня, раздавались приглушенные стоны, ругань, слышались шлепки. Я заскочил на веранду, а затем в комнату. Моему взору предстала безобразная картина. Настя лежала на тахте в разорванном халатике и отбивалась от навалившегося на нее по пояс голого Чумы, который пытался сорвать с девушки трусики. В другое время Настя непременно подняла бы крик, на который, возможно, сбежался бы народ и помог ей, но при сложившихся обстоятельствах шумный скандал нам был ни к чему. Настя это понимала, поэтому, закусив губы, мужественно боролась с бывшим зеком, награждая его тумаками, оплеухами, тычками, укусами и пинками. В ответ Чума рычал, ругался и с еще большей настойчивостью пытался овладеть девушкой.
В два прыжка я оказался у тахты, схватил Чуму за шею и потянул. Парень прилип к девчонке как пластырь — не отодрать. Тогда я схватил Санька за волосы и что было силы дернул. С воплем Чума соскочил с тахты и замахнулся. Я был наготове и наотмашь ударил его предплечьем по зубам. Санек попятился, зацепился пяткой за половицу и неловко упал на спину, но тут же, опираясь на стену, стал тяжело подниматься. И тут я понял в чем причина агрессивного поведения Чумы. Он был сильно пьян и плохо контролировал свои поступки.
Придерживая на груди халатик, Настя вскочила, подняла стоявшую на полу пустую пыльную бутылку и, держа ее за горлышко как гранату, стала рядом со мной. Растрепанная со сверкавшими от гнева глазами она походила на маленькую ведьму. Чума поднялся и, пошатываясь, двинулся к нам. На его лице застыло зверское выражение.
— Только подойди, придурок, убью! — с ненавистью бросила Настя и замахнулась бутылкой.
Чума пер как танк на дзот. Он ничего не соображал и был крайне опасен. Мне очень не хотелось устраивать свару, и я попытался разрядить обстановку.
— Прости его, Настя, он немного не в себе, — сказал я девушке и повернулся к парню. — Какая муха тебя укусила, Санек?
— Раз она спит с тобой, — сказал он невнятно, — пусть переспит разок со мной. От нее не убудет!
— У нас с ней любовь, Санек, — вновь попытался я урезонить парня. — И ты здесь как бы ни при чем. Так что уймись!
Не тут-то было. Чума был крайне возбужден и униматься не желал.
— А мне плевать на вашу любовь, — сказал он с ухмылкой и его зубы из желтого металла сверкнули женским украшением. — Я привык добиваться того, что хочу!
Неожиданно он прыгнул в мою сторону и резко выбросил вперед руку. Я успел увернуться, однако кулак, просвистев в воздухе, все же скользнул по моей щеке, и я почувствовал жгучую боль. Чума ударил левой рукой, однако я уже отскочил в сторону и сказал девушке.
— Не трогай его Настя! Мы сами разберемся.
Девушка, собиравшаяся обрушить на голову Чумы бутылку, послушно опустила руку и сделала шаг назад. Но Настя не успокоилась, продолжая зорко следить за Чумой, она готова была в любой момент отразить атаку бывшего зека.
Я выставил перед собой кулак и вразумляюще сказал:
— Угомонись, Чума! Ты пьян, и я бы мог вырубить тебя с одного удара, но не хочу. Еще вчера мы дрались бок о бок против Царька и его сыновей и у меня не поднимется на тебя рука. — Санек в нерешительности остановился, а я с еще большим воодушевлением продолжил: — Мы с тобой по одну сторону баррикады, Чума, и делить нам нечего. Но если ты, протрезвев, все же захочешь помериться со мной силой, я готов. А сейчас, извини, мне не до твоих сексуальных проблем и выяснения отношений. Появились более важные дела.
Тон, каким я произнес последние слова, заставил парня призадуматься. Наконец проблески разума, остававшиеся в затуманенном алкоголем мозгу одержали верх над похотью, и он, опустив руки, неуверенно спросил:
— Какие еще дела?
Угроза, нависшая над девичьей частью Насти, развеялась — честь и хвала моей дипломатии!
— Поход в театр, например, — заявил я мирно.
Санек тупо посмотрел на меня, и даже Настя казалась обескураженной.
— Ты уверен, что выбрал подходящий момент ходить по театрам? — спросила она.
— Думаю, да. Я расшифровал фразу — заскочи на Сильвию, увидимся.
Чуму развозило прямо на глазах. Очевидно, пол под его ногами здорово качался, он широко расставил ноги, чтобы не упасть и, плохо ворочая языком, произнес:
— На какую еще Сильвию заскочить?
— Это не из области физиологии, Чума! Помнишь, ты дал мне кассету из автоответчика Валеры? На ней один тип просил толстяка заскочить на Сильвию. Там они, якобы должны увидеться. — Я поднял выроненную в ходе борьбы газету, раскрыл ее и, указывая подошедшей Насте на нужную строчку, прочитал: — Сильвия — история собаки. Так вот, Сильвия это спектакль. И он, между прочим, состоится сегодня.
Настя села на тахту и, все еще не желая расставаться с бутылкой, положила ее на колени.
— И ты хочешь на него пойти? — подивилась она.
Чуме трудно было стоять. Он доковылял до дивана, плюхнулся на него и замотал головой так, словно у него не было шейных позвонков.
— Я сегодня в театр не пойду! — заявил он категорично.
— А я тебя туда и не приглашаю, — заметил я. — Тебя в таком состоянии даже в зоопарк пускать нельзя, всех зверей распугаешь, а уж зрителей в театре и подавно. Так что отдыхай, мы с Настей пойдем.
