Фридрих Незнанский - Инкубатор для шпионов
— При тебе, что ли, визировал?
— Я не сомневаюсь, что проект был, — стоял на своем Вячеслав Иванович. — Это тот случай, когда нет дыма без огня. Возможно, и реализация была начата, просто она совпала с развалом СССР. А если тебе, Саня, нужны доказательства, то ты хотя бы Стасова вспомни. Только существование «Гаммы» и может объяснить появление подобного человека-невидимки, да еще с такой феноменальной психологической подготовкой.
— Ничего это не доказывает, возможно, Стасов такой от природы.
На самом деле Турецкий сопротивлялся отчасти по инерции, отчасти потому, что не хотел впутывать Славу Грязнова в это дело. Сам он теперь был частным лицом, а генерал-майора МВД пока еще в отставку не отправили, слава богу.
Но переписанные детским почерком документы, которые Турецкий столь странно получил, как раз и могли свидетельствовать о том, что «Гамма» не просто была задумана, а не исключено, и воплощена в реальности. И чем же там (где? — вот вопрос!) на самом деле занимались и кого и для каких заданий готовили — даже жутко было представить!
Между тем взгляды, которые бросал на Турецкого Денис, свидетельствовали о том, что он думал то же самое. Турецкий из-за спины Грязнова-старшего показал ему кулак: про бумажки — ни звука! И постарался перевести тему разговора. Или хотя бы сменить.
— Есть, между прочим, еще один непонятный момент… Хотя тут все непонятно. Откуда Венглинский был знаком со Стасовым?
— Может быть такая версия, — предложил Гряз-нов-старший. — Венглинский тоже в погранвойсках служил, лет пятнадцать назад, это я еще из его личного дела помню. Очевидно, с тех пор они дружили.
Турецкий достал из пачки сигарету, но закуривать не стал, задумчиво мял ее пальцами.
— Тогда возможно, что появление Венглинского на станции «Китай-город» было не случайным. По каким-то причинам Стасов прийти не смог, послал его — что-то мне передать. А Венглинский прошелся по станции под ручку с барышней, засветился, наверно, специально для меня, в контакт вступать не стал… А возможно, он меня даже и не заметил, ведь я-то как раз от него прятался, а потом…
— Саня, я думаю, ты неправильно рассуждаешь, — снова вклинился Грязнов-старший. — Венглинский был ушлый мужик. То, что он прокололся, когда краденую машину купил, еще ни о чем не говорит. Он был и опер что надо, и не забывай про погранвойска.
Он тебя не просто вычислил, он знал, что ты в метро, и догадывался, как ты отреагируешь на его появление, ожидая Стасова. А само его появление означало опасность или предупреждение тебя о том, что надо сваливать. Ты, кстати, и так свалил. А вот Венглинскому, бедняге, не повезло.
— Да уж, — вздохнул Турецкий. — А что Наталья Венглинская? Ты же с ней говорил после всего?
— Говорил, только это ничего не дало. Или она прекрасная актриса, которую я не смог разгадать, а я теперь уже ничему не удивляюсь, или в самом деле мало что знает. Стасов — старый друг семьи. Похоже, она к нему неровно дышит. Видит она его редко. Бывало, он годами не появлялся, правда, брат неизменно передавал от него приветы. В самоубийство брата она не верит. Дом и машина ей достались от мужа, который ушел от нее два года назад — уехал жить в Чехию с молодой женой, которая, кстати, старше Венглинской на два года. Стасов появился у нее два дня назад, переночевал. Прилепил бороду, забрал ребенка из школы. И это все.
— Негусто, — хмыкнул Турецкий.
Вячеслав Иванович развел руками и спросил в свою очередь:
— Саня, а с Мелешко-то что? Определили, в чем был его интерес к Стасову?
— Я в отставке, — напомнил Турецкий. — Понятия больше ни о чем не имею. Единственно, что могу сказать: мне начальство с самого начало понять давало, что Мелешко Стасова нежно опекает. Якобы он его родственник. Но что значит — опекает? Скорей всего, Мелешко просто сам хотел его поймать…
— Вот и доловился.
— Ты считаешь, Стасов действительно его угробил? — спросил Турецкий.
— А кто же еще? По-моему, вполне логично. Зачем ему напраслину на себя возводить? Правда, я не понимаю, зачем он тебе это сказал по телефону…
— Что логичного-то? — возразил Турецкий. — Никакой связи между ними нет. Наоборот, как будто Мелешко его защищал.
Вячеслав Иванович картинно постучал себя по лбу:
— От кого, Саня?! И потом, с чего ты это взял? Тебе генеральный так сказал? А он откуда это знает?
— Мелешко звонил ему несколько раз.
— Генеральный лично тебе об этом говорил?
— Ну да.
— И что? Цитировал его?
— Цитировал.
— Помнишь как?
Турецкий задумался, припомнил формулировку шефа:
— Мелешко недвусмысленно попросил обращаться с его родственником максимально либерально. Слово в слово.
Грязнов отреагировал немедленно:
— Саня, я тебя прямо не узнаю, что за наивность?! Генпрокурору позволительно, но тебе?! Это же может означать совершенно обратное! То есть: не бейте его сильно, когда поймаете, а лучше сразу отдайте мне! Тем более что Мелешко наврал, тебе же его сестра говорила — никакие они со Стасовым не родственники. Единственный вопрос: зачем Стасов ему был так нужен?
Турецкий озадаченно потер лоб. Потом сказал:
— Слава, Мелешко мог так сказать, чтобы генеральный считал, будто оказывает ему личную услугу, и расследование вел — строго конфиденциально. Но… в любом случае поезд ушел, и мы имеем труп.
— Кто-то, может, и имеет труп, — ехидно заметил Вячеслав Иванович, — а кто-то — много свободного времени. Как тебе, Александр Борисович, нравится баклуши бить?
Турецкий только вздохнул.
Поздно вечером он заехал к Коростелевой. Нина была рада, ничего не сказала, просто молча поцеловала и потащила в спальню. Там ему все было хорошо знакомо, и все было так невыносимо замечательно, что оторваться от нее удалось лишь полтора часа спустя.
— Хочешь поужинать? — спросила Нина.
Он покачал головой и потянулся за сигаретой. Она оказалась последней в пачке. Турецкий скомкал «Мальборо» и бросил в корзину для бумаг, которая стояла под компьютерным столом. И не попал.
— Баскетболист, — насмешливо оценила Нина.
Тогда он встал, поднял упаковку, сунул в корзину, и так, кстати, доверху забитую всякими скомканными и порванными распечатками. В глаза бросились несколько строчек: «…игра как средство выживания». Наверно, это было что-то связанное с ее работой.
Он вернулся в постель. Мысли скакали. От Мелешко — к Стасову, потом к Жене Земляникиной (где же эта девочка? цела ли она?), потом к дочери и жене, которой он сказал, что сегодня у него будет много работы, и ночевать он, скорей всего, не приедет… Дома еще не знали, что Турецкий — в отставке. «Игра как средство выживания».
— Что ты думаешь об игре? — спросил Турецкий.
— О какой именно? В нарды? В футбол? Или, может, на бумаге — в зале Чайковского?
— Только не на бумаге! — улыбнулся он. — Нет, я говорю об игре между… ну хотя бы мужчиной и женщиной. О том, что люди скрывают друг от друга. Обо всех этих персональных скелетах в шкафу.
— Вся жизнь — игра, — пожала плечами Нина.
— Штампы меня не интересуют.
— Ошибаешься, это не штамп. Эти слова были сказаны много веков назад, но люди с удовольствием продолжают играть — кто-то по правилам, кто-то без. Фактически любая игра подразумевает сокрытие некоторых действий, намерений или фактов. Так и супружеская жизнь для многих — это почти путь разведчика: утаить количество предыдущих партнеров, скрыть факт измены, не признаться в реальном уровне доходов, занизить расходы, уйти к подруге под видом визита к маме, не признаться в ошибках юности.
— Значит, путь разведчика… Почему же так происходит?
— Большинство вступает на этот путь по нескольким причинам. Например, для партнера создается «идеальный образ», все, что ему не соответствует, безжалостно отсекается, и в дальнейшем, для его поддержания, приходится постоянно контролировать себя, дабы не сделать или не сказать что-то лишнее.
— По-моему, жестокая игра и на самом деле никому не нужна.
— Точно, — кивнула Нина. — Но поди измени это! Человеческая природа…
Турецкий подумал, что, слава богу, это все-таки к нему и его отношениям с женщинами не относится.
— А какие еще варианты?
— Да масса. Скажем, человек стесняется некоторых своих поступков или боится неадекватной реакции партнера. Или он просто ему не доверяет.
— Тут ничего страшного, — заметил Турецкий, сосредоточивая свои мысли на Стасове и мысленно прокручивая все их встречи и телефонные разговоры. Где, когда он «упустил» его, просчитался, не заметив в чудаковатом изобретателе хладнокровного убийцу? Впрочем, убийцу ли? Монстра ли? Грязнова-то он мог убить неоднократно, но почему-то не тронул. Почему? Почему?
— Здесь нет ничего страшного, — повторил он. — Для того чтобы не попасть впросак подобным образом, рассказав что-то о себе, и не столкнуться с непониманием и осуждением жены или любовницы, надо прежде всего изучить ее. Так?
