Хизер Террелл - Тайна Девы Марии
Пока такси ехало по Пятой авеню, Мара сжимала в руке ключ от квартиры Лилиан. Она вышла из машины, и охранники поздоровались с ней тепло, но без улыбок, выражая тем самым непрошедшую грусть. Лилиан одной из первых поселилась в этом доме, и ее все любили. Мара утешила себя, представив, как к роскошной квартире Майкла подъезжают полицейские машины. Наказание его ждет неминуемо — она об этом побеспокоится.
Мара переступила порог квартиры, и ее захлестнуло острое чувство потери, сознание, что ей никогда до конца не узнать Лилиан. Тем не менее здесь, в личных покоях, Мара надеялась уловить нечто большее о потерянной подруге и стать ей ближе, даже сейчас. Она вошла в переднюю, где ее окружили простые белые стены. Пол строгий — черно-белая мраморная плитка, уложенная в шахматном порядке, как на старых голландских картинах. Единственное украшение в центре — блестящий круглый столик с вазой увядших цветов посредине. Мара сразу узнала Лилиан: строгую даму, какой она была на их первой встрече, очень официальную и даже ершистую.
Перейдя в комнату, Мара ощутила присутствие какой-то другой, добросердечной Лилиан, с которой она только начала знакомиться. Комната была отделана в светлых тонах с обилием различных цветов и оттенков. Мара провела рукой по дивану с парчовой обивкой, мраморным книжным полкам, где стояли старинные тома в кожаных переплетах, включая первые издания Эмили Дикинсон, дотронулась до шелковых портьер, обрамляющих панорамный вид на цветущий парк. Здесь тоже почти не было украшений, если не считать одного-единственного — над гранитной каминной полкой висел портрет, работа семнадцатого века, кисти Миревелда. В мельчайших деталях он изображал немолодую женщину, нарядно одетую, в блестящих жемчугах, которая, стоя на черно-белом плиточном полу, смотрела с полотна. Скрученная карта на столе за ее спиной означала сферу ее влияния и власти, что было весьма необычно для женщины того времени. Приглядевшись поближе, Мара различила заостренную подпись Миревелда и ошеломленно покачала головой, убедившись, что именно об этой картине шла речь в письме Лилиан.
Наконец Мара вошла в святая святых, в спальню. Здесь она увидела молодую, почти по-девичьи веселую Лилиан, которая мелькнула однажды перед Марой в обществе Джулиана, но которую ей никогда не суждено было узнать. Светло-салатные стены, баночки с косметикой на туалетном столике, розовощекие херувимы, пляшущие над изголовьем большой кровати в деревенском стиле, черно-белые фотографии в серебряных рамках. Настоящая женская спальня.
Мара вернулась в гостиную. Задержалась у кресла. Рядом стояла пустая чайная чашка и старинный переносной письменный столик — видимо, именно здесь Лилиан чаще всего и сидела, видимо, здесь она сидела в свою последнюю минуту. Мара опустилась в кресло, желая хотя бы на секунду побыть на ее месте, и установила столик, как наверняка делала Лилиан.
Проведя пальцами по шершавому краю столешницы, Мара нащупала потайной ящик, выдвинула его — там оказались документы. Судя по датам на факсах и записках, Лилиан довольно плотно работала по вечерам, занимаясь частным исследованием, упомянутым в письме. Мара сделала вывод, что Лилиан хотела узнать все, что возможно, о «Куколке», давшей начало делу всей ее жизни.
Из стопки выпали два рентгеновских снимка, особые фотографии, демонстрирующие более ранние версии картин под последним слоем живописи. Первый снимок был сделан с полотна «Куколка». Воспользовавшись увеличительным стеклом, Мара увидела первоначальный замысел Миревелда: привычный для Девы венок из плюща, лежащий под миртовым венком невесты, плоский живот, ставший позже округлым, отсутствие серебряного зеркала с образом Миревелда и щегол в руке Девы, преобразившийся в куколку. А в правом верхнем углу картины первоначально располагалось посвящение иезуитам. Мара подивилась всем этим изменениям. Второй рентгеновский снимок был сделан с последнего полотна, приписываемого Миревелду, под названием «Семейный портрет Брехтов». Прищурившись, Мара разглядела на портрете родителей и двух сыновей еще одну фигуру, грубо замазанную в окончательном варианте: чья-то неумелая рука превратила ее в фоновую драпировку. Мара узнала лицо. Та же самая женщина была изображена на картине «Куколка».
Мара просмотрела остальные документы, надеясь разобраться, откуда взялись эти снимки. Среди прочих бумаг она наткнулась на копию, выданную гильдией Святого Луки, в которой перечислялись члены мастерской ван Маса и Миревелда. В списке стояло имя Питера Стенвика. Вслед за этим шли два официальных документа с именами Йоханнеса Миревелда и Амалии Брехт; из приложенных переводов стало ясно, что это свидетельства о крещении и церковное оглашение вступающих в брак. Под этими документами находилась пачка свидетельств о рождении, включая одно, датированное 1662 годом, судя по которому, у Амалии родился ребенок, также названный Йоханнесом. Последним в пачке лежал листок с грубо нарисованным фамильным древом, заканчивавшимся на Лилиан и уходившим на несколько веков назад, к Амалии Брехт и Йоханнесу Миревелду. Но что все это означало? В голове у Мары зазвенело, воображение начало выстраивать историю «Куколки», до которой докопалась Лилиан.
Маре показалось, что Лилиан удалось восстановить истинные события, приведшие к созданию «Куколки». Она открыла тайну любви между двумя молодыми людьми, которые никак не подходили друг другу, — католиком живописцем Йоханнесом Миревелдом и его недосягаемой моделью, аристократкой Амалией Брехт, — и надежды, которые они питали о совместном будущем. А еще она обнаружила плод этого союза: ребенка, Йоханнеса, дальнего предка Лилиан.
Мара предположила, что двойная иконография «Куколки», обнаруженная Лилиан — очевидный символизм католического спасения и замаскированное изображение возлюбленных, — могла иметь гораздо более глубокий смысл, чем замысел самого художника. Лилиан выявила то, что символизм картины неотделим от ее истории. Мара представила себе, как отец Амалии, бургомистр Брехт, каким-то образом узнал о «Куколке» с его двойным смыслом и отправил картину в ссылку — в дом своего друга кальвиниста Якоба ван Динтера, лишив заказчиков, иезуитов, их шедевра на несколько веков. Возможно, заодно он предал обструкции и мастера Йоханнеса Миревелда. Мара предположила, что Миревелд, как и полотно «Куколка», вновь привлек к себе внимание только благодаря аукциону Стенвика, когда были обнаружены картины Миревелда, собранные и хранимые Питером Стенвиком после смерти Йоханнеса, вероятно, в знак уважения к мастеру. А еще Мара считала, что судьба «Куколки» была предопределена ее религиозным смыслом: картину приобрел Эрих Баум и сделал объектом своего личного почитания; ее отвергли нацисты из-за католической теологии; потом нашли иезуиты и вернули себе давно потерянное сокровище; и, наконец, она вернулась к Хильде Баум в память о покойном отце.
Мара долго нежилась в кресле, размышляя о судьбах участников всей этой истории. Теперь, после открытий Лилиан, она с трудом оценивала юридическую сторону вопроса: кто же на самом деле полноправный владелец картины, — но решила, что это неважно. Лилиан, потомок злосчастных возлюбленных и в определенном смысле законная владелица картины, наверняка одобрила бы такой исход. Оторвавшись от размышлений, Мара потянулась к своей сумке за письмом Лилиан. Ее глаза выхватили последние строки письма, которые она перечитывала вновь и вновь:
«Мара, оставляю вас не с моим напутствием, а с напутствием Эмили Дикинсон, моего любимого поэта. Не знаю лучшего способа убедить вас принять наследство, которое я вам завещаю.
Мы не знаем, как высоки,Пока не встаем во весь рост, —Тогда — если мы верны чертежу —Головой достаем до звезд.
Обиходным бы стал ГероизмО котором Саги поем, —Но мы сами ужимаем размерИз страха стать Королем».[11]
Мара поняла, что она теперь сделает. Она встанет во весь рост. Она позволит «Куколке» скользить на освобожденных из кокона крыльях к собственному неопределенному будущему, но пока придержит остальные картины Штрассера. Каждая из них имела свою историю, более сложную и многослойную, чем мог рассказать ее провенанс, — историю страстей, надежд и мечтаний художника, модели, покровителя и владельцев. Мара займется тем, что выяснит происхождение всех картин, свяжет их с прошлым, чтобы вернуть украденные у них судьбы. Подобно святому Петру с гравюр Майкла, которому было завещано: «И что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах». Она свяжет их будущее с прошлым.
36
Харлем, 1662 год
Бургомистр ловит на себе любопытные взгляды. Он часто замечает, как его единственная дочь, самая ценная собственность, пропадает куда-то, а если появляется, то ходит как во сне. И все же он не верит, что она способна на предательство.
