Николай Леонов - Вариант Омега (Операция Викинг)
- Сегодня плачу я. - Скорин стал отсчитывать деньги, вместе с купюрами положил на тарелку сложенный вчетверо листок. - Немедленно в Центр. Ответ нужен сегодня.
- Хорошо. - Костя поклонился барону. - Надеюсь, господин полковник запомнит наше скромное заведение.
Шлоссер перевел взгляд с Кости на Скорина. Здесь, в центре Таллинна, работает еще один русский разведчик. Видимо, у них все время была связь.
Шлоссер понимал, что русский, засвечивая своего партнера, не только выказывает доверие, но и еще больше связывает его, Шлоссера. Делает соучастником еще одной акции русской разведки. В одном, конечно, голубоглазый майор прав: Лоту необходимо освободить. Его переиграли, поставили к стене, девушка не должна расплачиваться за его ошибки. Барону почему-то стало легче, он даже улыбнулся.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Линия связи: Костя - "полицай" из управы - цветочница, которую в свое время спас Скорин, - сработала безупречно. Симаков получил шифровку, вечером Москва дала ответ, уведомляя "седьмого", что к нему срочно вылетает "Отец".
Получив шифровку, Маггиль забеспокоился. Он не имел достаточного опыта в подобных делах, понимал, что провала операции ему не простят. Гауптштурмфюрер очень не хотел обращаться за помощью к Шлоссеру, но иного выхода не было.
Маггиль приехал в особняк, рассказал о полученной шифровке.
- Кто такой "Отец", капитан? - спросил Маггиль у Скорина.
Они расположились в гостиной. Шлоссер, стоя у окна, с безразличным видом молча слушал. Скорин пожал плечами и ответил:
- Покажите мне шифровку и срочно освободите Лоту.
Маггиль позвонил, когда появился охранник, отдал приказ:
- Моего помощника сюда. Быстро!
- Лота должна быть здесь сегодня же, - упрямо повторил Скорин. Я не могу жить без прикрытия.
- Маггиль взглянул на него и отошел к Шлоссеру.
- Что ты предлагаешь, Георг? - тихо спросил гестаповец, видя, что барон отвечать не собирается, зашептал: - Девчонку я освобожу. Видно, прибывает важный гость, как его принять?
Шлоссер пожал плечами:
- Запроси Берлин. Теперь это твои заботы. Я же завтра улетаю.
За дверью раздались быстрые шаги, и прибывший офицер протянул Маггилю кожаную папку. Гестаповец открыл ее, начал неуклюже листать, наконец нашел один лист и стал внимательно читать. Скорин протянул руку.
- Дайте сюда!
- Что? - недоуменно спросил Маггиль.
- Дайте сюда! - Скорин вырвал у него папку. - Я знаю все, что здесь есть! - Перевернув страницу, он отошел к камину.
Испугавшись, что русский бросит документы в огонь, Маггиль преградил ему дорогу. Скорин не обратил на гестаповца внимания, еще несколько раз перечитал последние страницы.
- Я должен получить гарантии, что вы не тронете этого человека. Иначе я не сяду за ключ. Без моего подтверждения никто не приедет.
- Слово офицера! - напыщенно воскликнул Маггиль.
- Мало!
- Хорошо! Я согласую вопрос с Берлином! - Маггиль чуть ли не бегом бросился из гостиной.
Шлоссер молчал. Скорин рассмеялся, вернулся к камину, подбросив пару поленьев, стал следить, как огонь подбирается к ним. Дерево трещало и коробилось, не хотело загораться. Скорин взял кочергу, поворошил угли. Пламя взвилось, его отблески осветили лицо Скорина.
Лота вернулась под вечер. Она медленно шла садом, часто останавливалась у влажных от дождя кустов роз. Ей казалось, что как только она войдет в дом, то вновь окажется в тюрьме. Не в такой страшной, но в тюрьме. Страшная и жестокая игра ведется в этом роскошном особняке. За кофе и коньяком мужчины произносят умные слова, улыбаясь, принимают решения, следствие которых не просто смерть. Трое суток Лота провела в камере, где смерть была мечтой, сумасшедшей надеждой на избавление.
Она стояла на дорожке сада и поддерживала ладонью тяжелый бутон розы. Хотелось сесть на мокрую траву, спрятаться под этим кустом, никогда не выходить к людям. У нее было ощущение, что в уши ей забили тугие пробки и вместе с ними вогнали в мозг крик, визг, хрип и нечеловеческий вой, которые наполняли камеру почти непрерывно. Болела голова, и чем дольше Лота стояла в саду, тем больше теряла волю, не могла сдвинуться с места.
- Лота!
Она услышала и узнала голос, представила барона, который, видимо, стоит на крыльце, бережно опустила бутон и, сосредоточенно глядя себе под ноги, сделала первый шаг. Она поднялась на крыльцо и так, не поднимая головы, переступила порог.
Из своего окна всю эту сцену наблюдал Скорин. Когда Лота вошла в особняк, Скорин опустил портьеру и облегченно вздохнул. Жива и здорова. Все трое суток он не находил себе места. Закончилась необходимая, но крайне рискованная и жестокая комбинация.
Как обычно, перед тем как зайти в управу, Толстяк остановился у газетного киоска.
- Прошу, господин... - Продавец газет, как всегда, замялся: он все еще надеялся, что постоянный клиент назовет свое имя.
Толстяк протянул деньги, ожидая сдачу, начал было разворачивать газету, но его грубо толкнули.
- Что желает господин полковник? - Продавец выронил уже приготовленные деньги, поклонился подошедшему Шлоссеру.
Барон положил на прилавок монету, не обращая ни на кого внимания, взял несколько газет и ушел. Толстяк испуганно посмотрел вслед высокомерному полковнику, получил сдачу и затрусил на службу. По дороге он опустил руку в карман, взглянул украдкой на полученную от Шлоссера записку и заспешил дальше.
С того дня как Шлоссер вернулся из Берлина полковником, на него обрушилась такая мощная серия ударов, что удивительно, как он еще устоял. Русский буквально ошеломил полковника абвера, продемонстрировав ему совершенно иной метод работы разведчика.
После памятного обеда в "уютном" ресторанчике, казалось бы, все стало ясно. Шлоссера переиграли, загнали в угол. Все происходило по хорошо известным барону правилам. Сильнейший побеждает и торжествует. Дальше русский начал действовать против правил. Он не добил наоборот, вежливо вывел противника из угла, дал ему отдышаться. Шлоссер зря ломал голову, пытаясь предугадать следующий удар. Все усилия русского были направлены на спасение репутации полковника абвера. Это Шлоссеру было понятно: русская разведка заинтересована в незапятнанной карьере своего агента. Передача операции СД тоже понятна: она будет, с помощью русского, провалена, и на Шлоссера не падет и тени подозрения. Неизвестным барону способом русские добились срочного откомандирования полковника Шлоссера в Берлин. Барону казалось, что он понял их хитрость, ведь они оставляли в Таллинне Лоту, но он вновь ошибся, так как поступила шифровка из Москвы, в которой сообщалось, что представитель Центра прибудет не в Таллинн. Следовательно, Лота не нужна русскому в качестве прикрытия. Лота становилась свободной. Мало того, русский разведчик, опять же неизвестным Шлоссеру способом, добился, что Маггиль ни слова не сказал по поводу отлета Лоты в Берлин.
Последнее чудо произошло час назад. Покидая особняк, Шлоссер зашел к русскому майору. Они вышли в сад. Барон готовился к тяжелому разговору. Русский же, пожелав счастливого пути, сказал:
- В нашей разведке не любят работать с агентурой по принуждению. В Берлине с вами свяжется наш человек. Вы вольны отказаться...
- И вы отдадите меня Кальтенбруннеру, - не выдержав, перебил Шлоссер. - Не изображайте из себя рыцаря, майор. Вам известно, что шеф СД человек с размахом. Он возьмет отца, Лоту...
Русский сморщился, как от зубной боли.
- Никогда, барон, мы не используем против вас имеющихся материалов. Вы свободны в своем выборе. Провалив акцию с дезинформацией, вы уже внесли немалый вклад в борьбу с фашизмом. Помогли нашей армии. А борьба с фашизмом нужна вам, немцам, не меньше, чем нам. Мы разобьем фашистские армии и уйдем. Вы останетесь в Германии. Вам там жить.
Шлоссер верил и не верил русскому.
- Я вам буду очень обязан, если вы передадите моему человеку записку... - Увидев саркастическую усмешку барона, закончил: - Можете отказаться. У вас, барон, отец и Лота, у меня в Москве жена и сын. Я их тоже хочу увидеть.
Шлоссер по описанию русского без труда узнал "полицая", сунул ему в карман сообщение и вернулся домой. Вечером самолет, надо собираться.
Старый Хельмут с юношеской резвостью бегал по комнатам и командовал несколькими солдатами, которые упаковывали вещи.
- Вы абсолютно правы, господин барон. Давно пора вернуться домой. Засиделись мы в этой дыре, - тараторил он, не спуская глаз с солдат, которые упаковывали очередной чемодан.
- Да, да, - пробормотал Шлоссер и несколько растерянно оглянулся.
Хельмут подскочил к солдату, вырвал у него фарфоровое блюдо и стал аккуратно его заворачивать.
- Бог мой, в этой стране даже летом плохая погода.
Шлоссер кивал, оглядывал уже нежилую квартиру, затем прошел в свой кабинет, взял портрет отца, подумал и снял со стены роденовского "Мыслителя".
Лота тоже прощалась с Таллинном. Она сидела у камина, небольшой чемодан стоял неподалеку.
