Инна Бачинская - Ошибка Бога Времени
– Он никогда ничем не болел. Ваша жена была здесь. И Алекс знал, что она придет. Она все время звонила ему, требовала встречи. Он собирался сказать ей, что это все, конец. Вы знаете, ему нравилась Юлия. Она очень добрая… Алекса жизнь много била, он никому не верил, у него и друзей-то не было. И сначала он собирался… ну, из-за денег с Юлией… А потом нет! Он мне говорил. Он был счастлив, у них было полное взаимопонимание. И вдруг она стала болеть, а тут еще экономка, Лиза Игнатьевна, все время повторяла, что ее сглазили. Вот он и решил, что без вашей жены не обошлось. Он боялся, винил во всем себя, а признаться Юлии не посмел. Если ваша жена ни при чем, почему Юлия стала болеть?
– Не знаю…
Марик чувствовал себя не просто смертельно уставшим, он чувствовал себя избитым, выпотрошенным и подвешенным на крюке, как туша мертвого животного. Ему хотелось уйти отсюда и забыть обо всем, что он здесь увидел и услышал. Ему не нужны были чужие тайны.
Обстановка складывалась странная – они говорили об убийстве, а на диване лежал, улыбаясь кончиками губ, мертвый человек. Стакан с питьем – на журнальном столике. Рука, свесившаяся на пол…
– Ничего не знаю, Тамара. Но послушайте, – вдруг вспоминает он, – на столе в кухне немытая посуда… чашки, ложки. Если это Ирина, ей хватило бы ума вымыть чашки, чтобы уничтожить следы своего присутствия. Или это ваша чашка с кофе на кухне?
– Я все убрала, – отвечает Тамара машинально. – Мы ужинали, но я все убрала и вымыла посуду. Мы приезжали сюда, Алекс очень переживал, считал, что все из-за него… Нам было легче здесь. Марат Николаевич… может, вы и правы, может, не она. Не знаю…
Она умолкает. Смотрит в пол, словно колеблется, сказать или промолчать. Марат испытывает мгновенный укол страха – что еще?
– Марат Николаевич, у меня самолет сегодня в четыре дня, что мне делать? – глаза у нее несчастные. – Виза истекает послезавтра. Я слишком задержалась, Алекс просил, и я не смогла отказать. Получить новую здесь практически невозможно, я не смогу уехать и останусь. Меня там ждет человек, хороший, порядочный человек. Я хочу детей, я еще молодая!
Они смотрели друг на друга. Что-то тайное витало в воздухе. Сговор, компромисс, недосказанность. Как много существует всяких слов, за которыми можно спрятаться! Тамара уедет. У нее впереди вся жизнь. С хорошим человеком. Ей не нужна эта грязь. Это не ее грязь. Уедет свидетель. Никто никогда не узнает, что произошло на самом деле. Скандал будет уничтожен в самом зародыше. Марик не обмолвится и словом. Для всех – Алекс умер от сердечного приступа. Находясь один в своей квартире. Некому было вызвать «Скорую»… Или покончил самоубийством… из-за болезни жены. А он, Марик, уйдет от Ирки. Теперь навсегда. Почему он так долго тянул?
Неужели она… их обоих?
– Нет! Не верю! Не могла она! – кричит он себе, понимая, что ему так легче, и понимая в то же время, что где-то там, глубоко внутри, он знает, что могла.
Не верю – и все! Неверие освобождает от необходимости что-то делать. Он просто уйдет. Навсегда. Правосудие? Он не судья жене своей. Никогда им не был… по слабости и бесхарактерности, наверное. Есть судьба. Переложить правосудие на плечи судьбы… А что? У богини юстиции завязаны глаза. У богини фортуны тоже, наверное, завязаны глаза. И закрыты уши. Она пригоршнями швыряет в толпу блага, и добычу хватает самый сильный и ловкий, а не самый достойный. Пусть обе эти дамы и решают… что будет дальше, путаются мысли Марика.
– Я отвезу вас в аэропорт, – говорит он как о решенном деле.
Тамара испуганно смотрит на него и молчит. Закрывает рот рукой, словно удерживая рвущиеся наружу слова.
– У вас своя жизнь, – говорит он внушительно, напоминая прежнего Марика – человека, у которого все схвачено – от итальянского голубого унитаза до немецких кухонных агрегатов, а не растоптанного жизнью неудачника-рогоносца. – Не позволяйте обстоятельствам сломать ее. Тем более ничего уже не исправить. Я позабочусь о… – он хотел сказать «о похоронах», но не решился. – Обо всем. И Юлю не брошу, обещаю вам. Завтра утром я… «найду» Алекса в этой квартире. А Юля вчера вечером вышла подышать свежим воздухом, и ей стало плохо – она потеряла сознание. К счастью, я как раз заехал ее проведать и отвез в больницу, а Алекса нигде не было… и мобильник его не отвечал. Я вспомнил, что у меня записан где-то его старый адрес. Пришел… и вот.
Марик деловито проговорил все это, репетируя завтрашние объяснения, составляя план действий, прикидывая, как это прозвучит, занимая мозг делом и нагружая его, иначе не выдержать было…
***
…Женщина лежала в горячей воде, чувствуя затылком жесткий холодный край ванны. Взгляд ее был прикован к ярким расплывающимся огням свечей. Она вытащила из воды тяжелую левую руку, некоторое время рассматривала покрасневшую кожу, словно вспоминая, что собиралась сделать. Потом провела бритвой, зажатой в правой руке по внутренней стороне запястья, там, где бились тонкие голубые жилки… Боли она не почувствовала – смотрела рассеянно, как красные струйки заскользили по руке в воду, мгновенно окрашивая ее сначала в розовый, затем в ярко-красный цвет… Словно испугавшись, она спрятала руку под воду.
В какой-то миг она почувствовала легкое дуновение холодного ветерка на лице, услышала неясный шум в комнатах и увидела тень, мелькнувшую в дверном проеме… Кто-то большой, черный стоял там и смотрел не нее провалами глаз. Кто-то, кого она уже не могла ни узнать, ни удержать в гаснущем сознании. Она попыталась улыбнуться этой тени и сказать, что все хорошо, но не удержать было тяжелые веки, глаза ее закрылись, а когда открылись снова, в дверном проеме уже никого не было. Только знакомый уже сквознячок мазнул по лицу и дернулось пламя свечей…
Ей действительно было хорошо. Казалось, что она, невесомая и прозрачная, летит в теплом густом воздушном потоке… Летит на далекий призывный свет, зная почему-то, что там – покой и прощение. Кто-то улыбается вдалеке и призывно машет рукой. Зовет. Ждет.
«Свет, – подумала она, – свет… сколько света… огонь… жизнь…»
…Марик выскочил из своей квартиры, скатился вниз по ступенькам. Консьержка спала, к счастью. Оконце в ее будке было приоткрыто, но за ним никого не было. Он открыл парадную дверь своим ключом. Это было… три-четыре минуты назад… Это было вечность назад!
Он почти бежал вдоль пустынной улицы, полный тоскливого ужаса. Одна мысль стучала молоточком – убраться подальше от дома. А потом, в случае чего, сказать… что не заходил домой… бродил по улицам. Был в больнице. Ночевал на даче… поссорились… Взять машину в гараже… и махнуть на дачу! Он задрал рукав пальто, поднес руку с часами к глазам. Четыре. Скоро рассвет. Реальность сгустилась до состояния свинцового ядра в ногах. Ядро мешало двигаться, увеличивая силу притяжения земли. Еще не поздно вернуться…
Он замедлил шаги, приостановился. Нет! Вечность назад он оставил все на произвол судьбы. Суд состоялся. И приговор вынесен. И приведен в исполнение. Почти приведен. Уже приведен. Божья мельница на сей раз двигалась на удивление споро.
– Ты безумец! – закричал кто-то внутри его. – Ты еще можешь ее спасти! Беги!
– Для чего спасти? – спросил он.
– Неважно. Не твоя забота. Ты не можешь ее бросить! Иди!
Он сделал несколько шагов назад. Нет! Она – убийца. Немытые чашки – слабое доказательство невиновности. Она и не вспомнила о них. Она всегда увлекалась всякими зельями, как Клеопатра. Целый шкафчик на кухне забит отварами и настойками. Для тонуса. Для энергии. Для женской притягательности и цвета лица. Дружила с ведьмой из пригорода. Могла ли она это сделать?
– Нет! – кричал один голос.
– Да! – возражал другой.
– Да! Да! Да!
– Нет! Да!
Безудержна в желаниях и чувствах. Безудержна в ненависти. Безжалостна. Аморальна. Убийца…
Они оба – он и Тамара – знали это, но у каждого свои интересы. Они сделали вид, что не верят – не может быть! Тамара сначала подозревала… но он, Марик, разубедил ее. Они не станут кричать: «Держи убийцу!»
Но и мешать правосудию тоже не станут…
Потоптавшись на месте, Марик пошел куда глаза глядят, стремясь уйти подальше от дома, гоня от себя мысли о том, что происходит там в эту самую минуту…
Глава 30
Облом
– Ты подождешь в машине, – повторил в сотый раз Монах. – Отъедь немного, чтобы не торчать на виду. Держи в поле зрения вход. Думаю, через часок я выберусь.
– Может, я с тобой? – в сотый раз предложил Зажорик. – Смотри, чтобы не обманули.
– Не боись! Клиент надежный, с бабками. Шум ему ни к чему. Провернем леге артис[9], как говорится.
– Ни пуха! – пожелал Зажорик.
– К черту! – ответил, согласно ритуалу, Монах и полез из машины.
Друзья достали из багажника длинный сверток, тщательно упакованный в клетчатую скатерть.
– Ну, я пошел! – сказал Монах, топчась около машины.
