Наталья Солнцева - Загадка последнего Сфинкса
Она снова принялась корить себя за брак по расчету, твердя:
— Я обманывала себя год за годом… обманывала Мишу, что люблю его. Мне было удобно, сытно, спокойно… Я обрела свободу и достаток, домашний очаг, уют. Все это дал мне муж. А я? Чем я платила ему? Ложью, притворством, фальшивыми словами, ласками, лишенными страсти. И даже теперь я не раскаиваюсь искренне, а еще и ревную, и злюсь на него, мертвого. Я чудовище! Домнин правильно изобразил меня на картине… он как в воду глядел…
— Любовь бывает разная, — сказала Астра. — Не существует признаков, которые доказывали бы ее подлинность. Каждый цветок имеет свой собственный запах, и каждый человек чувствует по-своему.
— Разве, любя, я бы не простила ему все, все?! Когда я увидела ту женщину , Александрину, у меня внутри будто смерч пронесся, разрушил и стер в порошок мир, который я создавала — кирпичик к кирпичику, травинка к травинке. И на пепелище осталась тлеть ненависть.
Астра не знала, чем ее утешить. Миры из позолоченного хрусталя недолговечны. А что переживет смерчи и ураганы, продолжая светить в веках измученным душам?
— Завтра Домнин собирает в «Ар Нуво» избранную публику, — безжизненным голосом произнесла вдруг Инга. — Лида обещала достать мне пригласительный, не бесплатно, разумеется. Директор клуба — ее приятель. Надеюсь увидеть там… свою соперницу.
— Какая она вам теперь соперница?
— Я хочу смотреть и смотреть на нее, — истово произнесла Инга. — Хочу понять, что он нашел в ней! Чего нет во мне?
— Он умер.
— Это не имеет значения. Смерть ничего не решает…
— Вам не стоит туда ходить.
Но госпожа Теплинская не обратила внимания на обращенную к ней фразу. Она прислушивалась к своей внутренней боли и была глуха к голосу разума.
Астра показала ей еще несколько фотографий — танцовщиц из ансамбля «Терпсихора», студентов: Домнина и Маслова.
— Вам знаком кто-нибудь из этих людей?
В глазах Инги мелькнула и погасла искорка интереса.
— Нет…
— Не торопитесь. Может быть, вы встречались с кем-то из них давно, много лет назад.
Госпожа Теплинская еще раз перебрала снимки, отложила два и долго сидела, пытаясь осмыслить, за что зацепился ее взгляд.
— Вот… — показала она пальцем. — Кажется, это лицо напоминает мне… Кого оно мне напоминает?
Сильфида на сцене застыла в полете под неслышимые звуки волшебных флейт и скрипок. Очарованный лес и полная луна в туманном ореоле внимали тихому трепету ее крылышек…
Гостиная большой городской квартиры, обставленная эксклюзивной мебелью, с позолоченной люстрой и тяжелыми шторами почему-то показалась Астре такой же грубой и размалеванной декорацией, как и эта луна, и этот лес, на фоне которых летела в прыжке сильфида…
— Я вспомнила! — сказала Инга.
Глава 28
Мурат пил беспробудно. Он оставил бесплодные попытки отгадать загадку Сфинкса. Она казалась набором слов, за которыми ничего не стоит, кроме предупреждения о смерти.
Мурат понял, что чувствует больной, когда врач объявляет ему о неизлечимой болезни. «Ты протянешь неделю, парень! — с профессиональной жестокостью заявляет доктор. — Или чуть больше. В любом случае тебе пора исповедаться в грехах. А то не успеешь!»
Яичница со сладким перцем и колбасой вызвала у Мурата приступ тошноты. Еда не лезла в горло.
— Ты уморишь себя голодом, — задумчиво глядя на его изможденное лицо, произнесла Санди. — Возможно, письмо от Сфинкса — блеф. Кому ты нужен? Зачем кому-то убивать тебя? Будь жив мой муж, у него одного был бы повод лишить тебя жизни. Но старик лежит на кладбище.
Слово кладбище покоробило слух молодого человека.
— Не могу этого слышать! — взвился он. — Твой муж умер, да! А другие мужчины, с которыми ты…
Санди хлопнула ладонью по столу так, что подпрыгнули тарелки и чашки.
— Хватит! Закрой рот! Тогда будешь казаться умным. Недавно ты меня обвинял, теперь приплел сюда других мужчин. Я никогда не скрывала, какая я… распущенная, жадная до удовольствий и денег. Я люблю секс, а еще больше люблю, когда за него щедро одаривают! Вместо того чтобы трястись от страха и канючить, пойди и разберись с Игорем по-мужски. Тебе уже нечего терять… — она усмехнулась, — а мне будет приятно.
— Как ты можешь? — захныкал Мурат. — Какая ты… бессердечная.
— Тебе же наплевать, что Игорь собирается унизить меня… оскорбить прилюдно! Он написал отвратительную картину и хочет устроить презентацию в клубе. Это подло, мерзко!
— Чего ты так бесишься? — он с недоумением поднял на нее глаза. — Если бы тебя пригласили сниматься для «Плейбоя», ты бы визжала от восторга. А тут… подумаешь, художник изобразил твое голое тело! На то оно и искусство. Как же все эти ваши Рубенсы и Тицианы?
— Я не фотографируюсь обнаженной. Ни за какие деньги! — отрезала Санди. — Постель — это одно, а объектив фотоаппарата — другое.
— Речь идет о кисти живописца.
— Натурщиц никто не принуждает позировать!
— Всяко бывает…
Санди вела себя очень странно. Ее нельзя было назвать ни скромной, ни стеснительной, ни целомудренной, ни святошей или пуританкой. Почему она так истерически воспринимает себя в качестве модели Игоря Домнина, Мурат не понимал. Художник иногда перегибает палку, но таким уж он уродился — эпатажным и скандальным.
— Живопись — не фотография, — заметил он. — Тебя никто не узнает!
— Ошибаешься, — глаза Санди метали молнии. — Моя бабочка выдаст меня.
— На кой черт было портить кожу татуировкой?
Она вспыхнула, подавила готовые вырваться ругательства и плеснула себе водки. В отличие от Мурата алкоголь ее только сильнее возбуждал.
— Может быть, тебе уехать? — выравнивая дыхание, спросила она. — В деревню куда-нибудь? В горный кишлак? Затаиться, переждать бурю? А когда Сфинкс забудет о тебе, вернешься.
— А он забудет?
Рыжеволосая бестия расхохоталась.
— Разве мыслимо забыть такого прелестного Нарцисса? Если бы ты еще был немым, твой рейтинг поднялся бы до небес.
Перебранка немного развлекла Мурата, но, едва Санди закрылась в ванной и принялась «чистить перышки», им снова овладела черная меланхолия. Он не хотел умирать молодым, а призрак старухи с косой дышал ему в затылок. Все эти ужасные слухи, эти корзины с лилиями, письма и сам мифический Сфинкс казались кошмаром, который просто не может существовать наяву. Изрядная порция водки притупляла сознание, но, чтобы отключиться полностью, дозу приходилось увеличивать.
Когда королева богемы причесалась и наложила легкий макияж, Мурат уже еле ворочал языком. Еще немного, и он свалится бревном на диван, захрапит…
Санди предстояло целый день провести в «Стамбуле», в хлопотах и последних приготовлениях, а вечером… у нее важное дело. Пусть Мурат спит и не задает лишних вопросов.
* * *Скульптор Маслов составлял речь, которую должен будет произнести перед поклонниками таланта Игоря Домнина. Ему все не нравилось, выходили какие-то штампы, преснятина и пошлые, льстивые дифирамбы. Он уже извел кучу бумаги, заработал головную боль, а нужных слов так и не придумал.
Игорек опять демонстрировал ему свое превосходство.
— Сам предвкушает завтрашний триумф, а я тут маюсь, — ворчал Феофан. — Зачем я ему понадобился? Неужто некому расточать похвалы великому мэтру?
После обеда, так ничего толкового не сочинив, Маслов решил вздремнуть. Закрыв глаза, он невольно представил себе святая святых — мастерскую Домнина и картину, накрытую куском льна. Презирающий суеверия художник в отношении своих полотен скрупулезно придерживался нехитрого ритуала: шедевр оставался на ночь там, где был нанесен последний мазок, под покровом из плотной ткани, чтобы не только глаз человеческий, но даже какая-нибудь легкая тень или лунный свет не упали на сотворенный воображением, кистью и красками образ. В противном случае судьба картины непредсказуема — она может быть украдена, может попасть в плохие руки, вызвать неприятие у публики или, что самое страшное для мастера, кануть в безвестность, исчезнуть.
«Интересно, Игорь опять написал откровенно развратную и вместе с тем, или несмотря на это, роскошно-пленительную женщину, как и в тот раз, когда он показал взорвавшую общественное мнение «Трапезу блудницы»? — думал Маслов. — Непостижимы те выразительные средства, которыми он пользуется, чтобы придавать своим вещам гипнотическое очарование и изощренную эротичность. Есть в его работах что-то невыносимо прекрасное , нечеловечески совершенное… И невольно приходит в голову вопрос: а от Бога ли сей дар?»
От этой мысли сонливость скульптора как рукой сняло, он вскочил и зашагал по комнате, задевая головой болтающиеся на шнурках уродливые висюльки в виде металлических полумесяцев и стеклянных сосулек. Композиция, созданная три года назад для участия в международном конкурсе и несправедливо «зарубленная» жюри, называлась «Весенняя ночь». Феофан вложил в нее столько сил, столько душевного огня, а в результате не получил даже утешительного поощрения в виде похвалы если не коллег, то хотя бы прессы. Теперь обесцененное критиками создание мозолило ему глаза и раздражало нервы, постоянно напоминая о творческой несостоятельности, о провале амбициозных планов и надежд на зарубежные заказы.
