Екатерина Лесина - Кольцо златовласой ведьмы
– Обязательно.
До дома Вика добралась без приключений. И дыру в ограде нашла. А оказавшись в саду, растерялась. Идти нагло, через парадный вход, или штурмовать виноградные лозы?
Вот о чем она только думала, сбегая?
Упражнения с канатом никогда не относились к числу ее любимых. Вообще, с физкультурой у Вики отношения складывались неоднозначные… но если ее поймают, то запрут наверняка. И Вика, вздохнув, вцепилась в виноградную плеть. Как ни странно, подниматься было даже легче, чем спускаться. Она добралась до подоконника, легла на него, ухватилась за его край и порадовалась, что у нее хватило ума оставить окно открытым.
– И где это ты гуляла? – Серега вцепился в ее рубашку и втянул Вику в комнату. – Знаешь, дорогая, меня начинают терзать смутные подозрения…
Вот… вот чего Вика не учла, так это собственной невезучести.
– Изменила?
– Да разве ж я посмею…
Не спалось. Прежде с Антоном Сергеевичем подобной беды не приключалось. Он обладал крепкими нервами и изрядной долей цинизма, что позволяло ему относиться к жизненным неурядицам свысока. И вот – не спалось.
Из-за разговора с Серегой, которому надо было бы случиться давно.
Сердце ломило. Нудно екало в груди, ворочалось – нехорошо как-то, словно все вдруг навалилось на него, и – сразу.
Он не любил никого, кроме себя? Так Серега сказал?
Неправда!
Все, что он делал, чего добивался, – это ради них. Они ж дети. Глупые, бестолковые дети, которые сами не понимают, чего хотят. Антон Сергеевич защищал свою семью, и вот теперь он ее лишился.
Славка… тогда он еще не чувствовал своей ответственности за сына. И, честно говоря, подумывал о том, чтобы написать отказ от него. Удержался. И возился с младенцем. В молочную кухню бегал. Смеси делал. Кормил. Стирал пеленки. Учил разговаривать… ну да, отдал его отцу, когда Славка подрос, так ведь причины были веские. Понял, что, если не начнет работать, так и останется на всю жизнь в прислугах.
Мозги у него имелись. Желание – тоже. И привычка работать. А вот времени не хватало.
Отец помог, пусть и запивал, уже привычно, но Славка не позволил ему спиться вконец…
…Светка. Родилась через год после свадьбы. Машке он про Славку сказал, свозил туда, познакомил с ним, и она, дурища, предлагала ребеночка забрать. Жалостливая.
Притворщица!
Бабы не любят чужих детей. Антон не мог ей позволить издеваться над его сыном. Пусть за своими присматривает. За Светкой… он крепко разочаровался, когда узнал, что девка родилась. И с трудом заставил себя взять ее на руки. Красная. Морщинистая. Орет. И Машка над нею квохчет, как курица.
Себя запустила. Про дом забыла. Только о Светочке своей и говорит… спираль поставить решила. Он запретил. И правильно сделал, иначе не было бы Сереги. А он кобенится, нос от отца воротит. Родился уже норовистым. Не спал почти. Брыкался. И Светка хныкала.
В доме – бедлам, пахнет молоком и пеленками. Машка в слезах вечно, только и способна жаловаться, все-то ей не так и не эдак… к себе не подпускает – с третьим дитем, мол, она не управится. Ну и чего было обижаться, что Антон на других стал поглядывать?
У него тоже – потребности. И желание, чтоб дом на дом походил, а не… разве он мало работал? Разве не покупал Машке все, что ей хотелось?
Платье из Германии? Пожалуйста. Гарнитур чешский? Да на здоровье. Цепочку золотую? Колечко? Шубку… и ему нравилось ее баловать. Она же сияла, смеялась… если бы она и дальше смеялась, разве ж ушел бы он из дому? А Наташка хороша была… притворялась тихоней. Глазки – долу. Голос – тихий. Взгляды – влюбленные. Вздохи. Скромница, как ни погляди. А в койке она такое вытворяла…
Антон – не дурак. Небось, на секретарских курсах подобному не учат. Ну, разводиться он не собирался. Ждал, когда Машка от родов отойдет, и дождался «чудесного»:
– Дорогой, у нас будет ребенок!
На кой ляд ему ребенок от Наташки? Он врача нашел, клинику, квартиру пообещал купить. Согласилась. Исчезла. А появилась вновь уже с животом – мол, не смогла деточку убить.
Ну, не смогла – сама и разбирайся. Квартиру ей Антон купил, как и обещал. А вот алименты он платить не обязан. Так и заявил. И эта стерва мигом про скромность позабыла. Зашипела змеей, дескать, в суд подаст, ославит его на весь мир.
И подала же!
И Машку в суд вызывали. Она, вроде, уже оправившаяся, опять в депрессию впала. Это врач так сказал, мол – депрессия, нервы ей надобно лечить. Только Антон этого врача подальше послал.
Какие у Машки нервы?
Живет на всем готовом, всего-то и надо, что за хозяйством да детьми приглядывать. Сложно это разве?
Ну да, алименты Наташка у него отсудила… не на пользу они ей пошли.
…Как и Антону – наука. Молодой он был. Дурак. И снова на те же грабли наступил. Девочка-скромница, случайные встречи, скоротечный роман… даже о разводе, честно говоря, задумался, потому что Машкину постную физию и вовсе невозможно видеть стало. В религию она ударилась. Молилась, била поклоны, выпрашивала у Бога милости для Антоновой загубленной души. В глаза-то ему сказать ничего не смела, но – приходила в комнату, садилась, глядела на него с таким упреком, что ему кусок в горло не лез.
И детей с собою в церковь таскать начала. Антон поначалу-то не против был: чем бы ни занималась, но, раз перестала слезы лить, уже легче. А потом он увидел, что с детьми-то творится. Светка ходит, голову повесив, платочком прикрывается. Юбки – в пол. Кофты. И крест на груди. Серега на отца волком смотрит, разве что не огрызается. И разговоров только о душе, о грехе и об искуплении.
Главное, что искупление это в денежных суммах выражалось. Пожертвовать на церковь… и еще, и снова, и больше. Сколько ни давал – все попам уходило. А Машка только вздыхает и глаза прячет, бормочет, что не в деньгах счастье.
Только деньги-то, даже несчастливые, всем нужны…
…А Серега его обвиняет.
Задавил мать. Довел ее.
Кто ее трогал-то? Захотела в монастырь уйти? Да и отпустил бы ее Антон, что ему, жалко? Он заново жениться не думал, хватит, походил с кольцом. А у нее сердце молитв не выдержало… кто ж знал, что оно больное? Не жаловалась. Терпела. Хотя бы сходила не в церковь, а к врачу! Ей Антон предлагал, он готов был в санаторий ее отправить, глядишь, не только тело, но и мозги подлечили бы… отказалась. Оскорбилась.
И – померла.
Вот и в чем тут его вина? Не бросил он ее. Не отправил деточку – ни единого – в детдом. Не кинул ребенка – ни одного – на чужую бабу, хотя было их много, желавших «позаботиться о сиротках». Дом построил, всех вместе собрал, чтоб одной семьей жили…
…Образование им дал.
…В жизни устроиться помог. Разве он обидел хоть кого-то? Глупостей натворить помешал, это да. А что, надо было позволить Светке замуж выскочить за того придурка? Да ясно ж было, что его, кроме бабла, которое Антон Светке давал, ничего не интересует. И ведь, если б не так, полез бы он к той шалаве в постель? Сам и виноват…
…Нет, все правильно. Все верно.
И не знает Серега, о чем говорит, небось, своих детей-то у него нет. А появятся – иначе запоет.
Антон Сергеевич потер подбородок, пытаясь представить, какими они будут, эти пока что не существующие Серегины дети. На кого похожими? Кольнуло под сердцем: на нее, на девку с золотыми волосами, которая умудрилась в его душу пролезть. Змея! Тварь! Хитрая. Беспринципная. Выглядит слабой, но уже Серегу против отца пойти вынудила.
Ничего. Антон что-нибудь придумает.
Серега молод. Горяч. И готов рубить сплеча.
Угрожает… всегда он был сильнее остальных, не боялся отцу противоречить. И сейчас исполнит свою угрозу, хотя бы из врожденного упрямства.
…Кольцо – у него. Это хорошо.
А девка… поиграет с ним и забудет. Серега еще молод. Ему что одна, что другая… лучше другая, чем эта. Нужно только подождать и…
Сердце словно запнулось.
…Не простит. Если узнает – точно не простит. Может, не станет против семьи воевать, но уйдет – и навсегда. Светки больше нет, чтобы замирила его.
Может, оставить все как есть? Пусть себе играет, только… как потом быть, когда девка всю душу из Сереги высосет? Изуродует, как такая же – легкая, золотоволосая, – изуродовала душу Антону.
Тяжело.
Антон вдруг понял, что не может на ногах устоять. Жарко стало. И сразу – холодно… руки онемели. Отравила?! Как?!
Сердце колотится-колотится… Антон хочет позвать на помощь, но губы непослушны ему. И язык вдруг стал неповоротливым. Из горла только хрип вырвался.
– Не волнуйся, – послышалось рядом с ним. И Антону не позволили упасть.
Он узнал голос…
– …Сердце пошаливает? Это случается. В твоем возрасте надо сердце беречь…
…Невозможно!
Но почему?
– Или это инсульт? Ты так напряженно работал… так много… а врачей не слушал никогда. Вот что бывает, когда человек не прислушивается к рекомендациям врачей.
Почему… не уходит?
Не добивает?..
…Потому что хочет посмотреть, как он умрет. Сам. Без яда.
