Виктория Платова - Она уже мертва

– И что же ты считаешь важными вещами?

– Любовь.

– А еще?

– Любовь.

– И все?

– Нет. Еще – любовь.

Эмин все время рассуждал о любви – чуть цветасто, как и положено восточному человеку. Любовь Эмина легко раскладывается на составляющие: нежность, страсть, привязанность, ответственность. Химическая формула любви, которой до сих пор пользовалась Полина, ровно вдвое короче, она, как и раньше, состоит из привязанности и нежности.

Тех самых чувств, которые подпадают под определение «по-дружески».

Но по-дружески можно пить кофе и болтать о всяких пустяках, а потом разойтись в разные стороны: дежурный поцелуй в щеку, рассеянная улыбка, обещание не пропадать, всем этим обещаниям – грош цена.

«По-дружески» – совсем недостаточно, чтобы навсегда связать свою жизнь с Эмином. Секс с ним меланхоличен, за то время, пока Эмин пытается доставить ей удовольствие, Полина успевает подумать о множестве вещей. В основном, это приятные вещи, потому что и сами прикосновения Эмина осторожны, деликатны, нежны. Запах, идущий от его тела, тоже не лишен приятности: смесь мыла, дезодоранта и туалетной воды, – никаких раздражающих примесей. Где-то на полпути между полночью и рассветом, между подбородком Эмина и его плоским животом, Полина (не ко времени, не к месту!) вспоминает о Сереже. У нее нет ни одной Сережиной фотографии. Ни одного письма не было написано им, ни одной телеграммы не послано, хотя при расставании он клятвенно заверил маленькую Белку, что даст знать о себе. Единственный подарок – старинную монету на шнурке – постигла участь кольца Байрамгельды. Она исчезла едва ли не на второй день после возвращения в Питер. Быть может, монета исчезла еще раньше – в поезде или в такси, которое везло их с папой до Симферополя: воспоминаний о бегстве из дома Парвати почти не сохранилось. Обнаружив пропажу, Белка так горько плакала, так убивалась, что родители стали всерьез опасаться за ее душевное здоровье. Вот только связывали они это вовсе не с монетой, а с тем, что пережила их дочь. Слава богу, до неврологического диспансера дело не дошло, но от занятий в школе ее освободили на целый месяц.

Когда Белка выкинула из головы монету?

Когда не пришло первое письмо, а потом – второе, и третье, и десятое, и все сроки ожидания вышли. Она все еще настаивала, чтобы папа связался с Парвати и напомнил ей: в Питере ждут Сережу, он должен приехать немедленно, иначе Белка умрет. Затем «немедленно» сменилось на «Новый год», а «умрет» на «скучает». А потом, после Нового года, и «скучает» кануло в небытие, к вящей радости папы. А мама так и вовсе была уверена, что все образуется: дети быстро забывают свои привязанности и о том, без чего не могли жить вчера, назавтра и не вспомнят.

Это – правда и неправда одновременно.

Белка вовсе не забыла Сережу, она просто заперла его в темном чулане, где-то на полпути между головой и сердцем. Пусть посидит там, подумает над своим дурным поведением. Сидеть в чулане – не сахар, не всякий выдержит это испытание. Там нет света, так что все Сережины книжки, все словари – бесполезны. Их можно пощупать, но ни строчки не прочтешь. Да и щупать ничего не рекомендуется, как не рекомендуется размахивать руками – того и гляди наткнешься на остальных чуланных постояльцев: мертвого Лазаря (его легко спутать с шахматной фигуркой, такая гладкая у него кожа), открытку c якорем на нейлоновой ленте и надписью:

Впрочем, надпись тоже не видна в темноте.

И Сережа – не виден.

По мере того как проходили годы, его образ стирался в Белкином сознании, черта за чертой; дольше всех продержались глаза, волосы и ложбинка между ключицами, но и они со временем исчезли. К моменту возникновения в ее жизни Эмина Сережа и вовсе стал фантомом. Значит, и боль, которую она испытывает, – фантомная, со временем она обязательно пройдет. Она и проходила, и почти полностью прошла. Чтобы вернуться в самый неподходящий момент, на старой лестнице старого стамбульского дома, где жил Эмин. Тогда Полина стояла так же, как стоит сейчас, ровно посередине между вторым и первым этажами, на полпути.

Ничего не закончилось.

Умный Сережа нашел выход из воображаемого чулана, куда заперло его Белкино воображение. Но даже не подумал уйти – напротив, приблизился до невозможности. Глаза, волосы, ложбинка между ключицами – Полина снова видит их в мельчайших подробностях. И даже различает иероглифы татуировки, что тянется от плеча к локтю:

Подобные вещи помнят лишь безнадежно влюбленные. Она и была влюблена в Сережу, когда ей было одиннадцать. Теперь, став взрослой, Полина может себе в этом признаться. Ничем другим не объяснишь ее желание оказаться поблизости от водопада, увитого плющом, – того самого, где исчезают кузнечики. Ее сердце неистово колотилось при одном приближении Сережи, и то единственное лето, проведенное рядом с ним, можно было бы считать самым счастливым в жизни, если бы… Если бы не смерть Лазаря и исчезновение Асты.

Но, стоя на стамбульской лестнице, она думала вовсе не о них. Вот если бы Сережа увидел ее взрослой! И он бы… Что? Восхитился тому, как она расцвела? И взглянул бы на нее, как на женщину? Мысли, роившиеся в голове, пугали Полину, лучше остановиться. Прямо сейчас. Иначе можно додуматься черт знает до чего!.. Ведь Сережа – ее брат, пусть и двоюродный, влечение к нему – патологично по своей сути.

Нет никакого влечения.

Нет.

Нет.

Полина повторяла это «нет» на разные лады, опустившись на ступеньки и прислонясь лбом к перилам. Она должна немедленно выбраться из этих дебрей, из этих хлябей! Из этой трясины, поглотившей не одну сотню кузнечиков. В конце концов, есть и другое объяснение, оно вполне может устроить любого психо-аналитика. Полина благодарна своему брату за помощь; деликатность этой помощи зачаровывает, к тому же детскую привязанность никто не отменял.

То стамбульское возвращение Сережи имело и печальные последствия: она бестрепетно рассталась с несчастным Эмином и больше не искала Большой любви. Романы – да, чтобы не чувствовать себя совсем уж одинокой. Но на все предложения о замужестве следовало не уклончивое «может быть», – только «нет».

Нет.

Нет.

Теперь, стоя на лестнице дома Парвати, она чувствует, что время для «нет» закончилось. На любой из Сережиных вопросов (ты скучала по мне? ты думала обо мне? ты отправишься в плавание со мной?) она ответит – да!

В гостиной звучали приглушенные голоса. Один точно принадлежал Шилу, а второй… Должно быть, это Никита. Стараясь не выдать себя, Полина спустилась еще на несколько ступенек: теперь ей был виден край стола и кресло, которое раньше занимала Маш. Теперь в нем сидел Никита с фотоальбомом на коленях.

– Откуда у тебя эти фотографии? Эта… фотография?

– Неважно. Что ты можешь сказать по существу снимка? Он тебе знаком?

Все ясно: невидимый Полине Шило с упоением играет роль детектива – умного и прозорливого.

– Я не уверен… Но, кажется, это первая Алина роль…

– Роль?

– Ну да… Совсем крошечная. В милицейском сериале она играла жертву преступления. Всего-то пара минут экранного времени.

– И кто же ее сфотографировал?

– Понятия не имею. Возможно, фотограф съемочной группы. По ее просьбе.

– Ты это серьезно?

– Насчет фотографа?

– Насчет просьбы.

– Э-э… – голос Никиты прозвучал неуверенно. – Скажем, я не исключаю такой возможности. Все-таки – первое появление на экране.

– Значит, этот снимок не единственный? Есть похожие?

– Не знаю.

– А раньше ты видел его?

– Нет. Никогда.

– Но тем не менее сразу вспомнил, что это роль, а не что-нибудь другое.

Никита бросил альбом на стол. Вернее, отшвырнул его, как будто это был не кусок картона в обложке, а ядовитая змея.

– О чем ты? Что значит – другое? Я сам позвал ее в этот дурацкий сериал, потому что работал на нем. А Але очень хотелось засветиться в телевизоре.

– Даже в таком виде?

Никита пожал плечами:

– Она актриса.

– И это все объясняет?

– Не все, но многое.

Наконец-то в поле зрения Полины появился Шило. Он больше не задавал вопросов и даже не смотрел в сторону бородача, лишь беспокойно хлопал себя по карманам. И растерянно глядел по сторонам.

– Ты что-то потерял? – поинтересовался Никита.

– Ничего. Пустяки.

Полина и секунды здесь не задержится, ведь ее ждет Сережа! Возникшее подозрение, что письмо мог написать именно Сережа, удивительным образом переросло в уверенность. Если она поторопится, то увидит его через десять минут, и ничто не сможет ее остановить: ни дождь, ни колючий кустарник. Ни даже то, что визит на виллу «Mariposa» печально закончился для маленькой художницы Таты. Стараясь не привлекать к себе внимания, Полина на цыпочках преодолела оставшиеся ступеньки и проскользнула в прихожую. Сняла с вешалки первый попавшийся дождевик (шум дождя снаружи не утихал) и так же неслышно приоткрыла входную дверь. Больше всего она боялась, что кто-то из двоюродных братьев окликнет ее, и тогда придется потратить пару лишних минут на объяснения. И это отдалит – пусть и ненадолго – встречу с Сережей. Конечно, она вовсе не собиралась рассказывать Шилу или кому-нибудь еще, куда направляется, но сама мысль о том, что придется лгать и изворачиваться (решила взглянуть на море, решила поискать Алю, решила прогуляться по поселку), – претила ей. А как быть, если кто-нибудь (такой вариант вовсе не исключен) решит увязаться следом?…