Елена Михалкова - Бумажный занавес, стеклянная корона

– Хотите сказать, кто-то позвонил на один из их сотовых? И вы до сих пор молчали?

– Да я только сейчас сообразил…

Но Кеша уже был за дверью. Приговаривая что-то извиняющимся голосом, Грегорович рванул за ним со всех своих длинных ног. Однако настичь Иннокентия смог только возле ящика с телефонами.

Кутиков быстро перебирал их: один, второй, третий…

– Вам точно не показалось? – отрывисто бросил он.

– Кажется, гудело…

– Не вижу…

Он вдруг замолчал.

– Что, что? – заволновался Грегорович, заглядывая через его плечо.

– Вот оно, – негромко сказал Кеша. – То, что нам нужно было.

Он вдруг щелкнул языком, и это было так же неожиданно, как если бы камердинер вздумал пройтись колесом.

– А ячейки-то в нашей сети не такие уж и крупные, Богдан Атанасович!

– Все лгут.

Выдав эту банальность, Сергей Бабкин лег на диван и положил на грудь папку с многочисленными досье. К его большому огорчению, информацией их с Макаром обеспечивал в основном Перигорский. Обращаться к человеку, втянувшему их в эту постыдную историю, Бабкин не хотел, но его собственный источник уже выложил все, что знал. После чего сказал начистоту: «Серега, дальше я пас. Ты залез в особый мир. В заводь, если хочешь. Они там под корягами живут, друг дружку жрут и тиной закусывают. Тебе, чтобы разузнать об их житье-бытье, нужен не я, простой журналист, а тот, кто сам туда опускается с аквалангом по три раза на дню. Ищи себе в помощь водяного, если ты понимаешь мои затейливые метафоры».

Сергей понимал. Знакомых журналистов у него хватало, но такого, чтобы хорошо был осведомлен о закулисной стороне жизни поп-звезд и при этом готов делиться сведениями, не находилось.

Тогда-то Илюшин и предложил спросить Перигорского.

Игорь Васильевич, если уж начинал действовать, действовал быстро. Через двадцать минут после телефонного разговора Макару позвонили двое и вежливо поинтересовались, какого рода сведения ему требуются.

«Любого», – опрометчиво сказал Макар. Или не опрометчиво, а обдуманно. Бабкин склонялся к первому варианту, потому что за последнее время он узнал о жизни присутствующих столько подробностей, что хватило бы на пять биографий. И большинство из этих подробностей, он чувствовал, были для его ранимой психики лишними.

Но удочки с наживкой были заброшены. Караси и уклейка разной степени жирности поступали теперь бесперебойно. Игнорируя насмешливые взгляды Илюшина, Бабкин распечатывал каждое электронное письмо и складывал в стопку. За последние два часа она выросла впятеро.

– Вороные лгут, что играли в бильярд с Решетниковым. Гагарина врет, что обвинение против Бантышева высосано из пальца. Кармелита врет, что не знает, где потеряла свою лисью лапку.

– О лапке мы ее не спрашивали, – возразил Макар.

– А если и спросили бы, все равно соврала, – упрямо сказал Бабкин. – Камердинер врет одним своим фактом присутствия в этом доме…

Илюшин оторвался от экрана планшета и с любопытством уставился на друга.

– Ты о чем?

Сергей сам не знал, что он имеет в виду. Но признаваться в этом не хотелось, и он, чтобы переключить интерес Макара, вытащил из стопки листов один наудачу.

Кармелита. Она же Вероника Копытина. Что нового прибавилось к портрету Вероники?

– Четыре раза была замужем, – вслух зачитал Бабкин. – Дважды за танцорами из своего коллектива, один раз за начинающей моделью… или начинающим? Четвертый – за популярным тусовщиком. Черт возьми, Макар! Что это за профессия такая – тусовщик?!

– Это образ жизни, – снисходительно пояснил Илюшин. – Который мы с тобой не можем себе позволить.

– С Джоником сталкивалась последний раз четыре месяца назад, когда по следам какого-то шоу он назвал ее престарелой эксгибиционисткой.

– Было за что?

Бабкин открыл рот, чтобы зачитать подробности, и поперхнулся.

– Что тебя так шокировало, мой чувствительный друг?

– Кармелита на этом шоу публично сделала себе эпиляцию.

– Бикини? – Макар был невозмутим, как хирург перед плановой операцией.

– Ног, – буркнул Сергей. – Вот не знал я об этом и предпочел бы и впредь не знать. Господи, это же вообще за гранью добра и зла! Вот зачем она это… А, нашел. В рамках акции «Вечная женственность».

Бабкин быстро пробежался по отчету информатора дальше. М-да… Похоже, для Кармелиты не существовало запретных тем. В одном шоу она охотно обсуждала свою неудачную сексуальную жизнь в последнем браке и делилась подробностями измен. В другом подробно излагала взгляды на гигиену, с деталями, от которых утратила бы аппетит даже акула. На любую тему, самую интимную, Кармелита высказывалась с шокирующей откровенностью. Казалось, не найдется тайн, которые она не готова выложить на прилавок перед покупателями. То есть, зрителями.

В искусстве душевного стриптиза Кармелите не было равных.

Нет, поправил себя Бабкин, это не стриптиз. Душа не просто распахивалась, она бесстыдно выворачивалась наизнанку, открывалась до таких глубин, в которые обычно забираются только специалисты: психологи, а в тяжелых случаях – психиатры.

Может, все дело в этом, подумал он. Мы в гнезде психов? А Кармелита самая кукукнутая из них. Ну не может, не должен нормальный человек прилюдно вываливать собственные кишки перед рукоплещущей публикой, затем собирать их как ни в чем не бывало в распоротый живот, зашивать на живую нитку и брести к следующей трибуне, чтобы там повторить этот номер.

Бабкин удовлетворился бы этим объяснением, если бы не одно «но». Он видел Кармелиту своими глазами. Разговаривал с ней. И не было ни одной секунды, в которую он мог бы поставить ее нормальность под сомнение. Странная – да. Экстравагантная – безусловно. Но больная?..

Он поделился своими соображениями с Илюшиным.

– Зачем Кармелита это делает? Объясни мне! Ради привлечения внимания? Но она уже популярна.

Макар отложил планшет и вытянулся в кресле. Он тоже устал. Временами его настигало ощущение, что все они заперты в кукольном домике, который лишь кажется настоящим, но по сути – раскрашенная картонная коробка. Кто-то встряхнул ее, фигурки перемешались, попадали со своих кукольных диванчиков и крошечных стульев. Теперь их нужно рассадить по местам, но как это осуществить, когда сам ты заперт внутри?

– Серега, ты совершаешь одну ошибку. Тебе кажется, что эти люди живут почти так же, как ты. Ходят теми же улицами. Едят ту же пищу. У них просто другая профессия, думаешь ты, но в целом мир для нас одинаков. Так вот, это не так. Их существование отличается от твоего сильнее, чем ты можешь вообразить.

– Почему это не могу? – возразил уязвленный Сергей.

– Потому что у тебя крайне ограниченная фантазия. Это комплимент. Именно отсутствие фантазии делает тебя превосходным сыщиком. Потому что выдумывать ты не способен и должен слушать, что тебе говорят факты. А факты всегда говорят правду.

Бабкин фыркнул.

– По этой логике ты должен быть позорищем нашей профессии.

– Я гений, – пожал плечами Макар. – Гении всегда признаются исключением из правила. Так вот, про наших подозреваемых. Они обитают в другой среде. А поскольку человек есть продукт среды, он вынужден к ней приспосабливаться. Представь, что ты всю жизнь стоишь под лучом прожектора.

Сергей добросовестно попытался представить, но не смог. Что значит «всю жизнь»? Да шарахнуть булыжником – и нет прожектора.

– Все гости Грегоровича, включая его самого, являются постоянными объектами внимания, – продолжал Макар. – Когда на тебя в каждый момент времени нацелены чужие взгляды, ты должен научиться защищать себя от их излучения. Есть два способа. Либо нарастить непроницаемую броню: слой за слоем, напластования скорлупы из лжи и притворства. Тук-тук-тук! Где под ней настоящий человек? Неизвестно. Так поступает, например, Бантышев.

Либо можно пойти иным путем и стать совсем прозрачным. Проницаемым настолько, чтобы чужие рентгеновские взгляды не наталкивались на препятствие. Вот я, весь на виду, словно медуза в луче: студенистое тело, пульсирующие щупальца. Никто не заберется в твои нежные внутренности и не вывернет тебя наизнанку, если ты сам уже сотворил такое с собой. Тактика опережения, Серега. «Лучше я сделаю это сам, чем со мной так поступит кто-то другой против моей воли». Поэтому на Кармелиту нет компромата. Она сама себе лучший компромат.

– А ребенок?

– Да, ребенок в этой истории все усложняет. Кстати, мы Бантышева о нем спрашивали? Я уже забыл.

– Спрашивали. Толку-то.

Если Виктор что-то и знал, он молчал. Улыбался, был очень любезен, но не сообщал ничего сверх того, что сыщикам и так было известно. У Бабкина возникло ощущение, что перед ними матрешка: гладкая, расписная, лакированная. Вскрываешь ее, а внутри другая. Точно такая же. И еще одна. И еще. Крепкую скорлупу нарастил себе Бантышев, качественную.

Сергей покрутил головой и услышал, как в шее что-то хрустнуло.