Ю Несбё - Красношейка
«Сорок процентов завирушек выживают, — подумала она. — Я переживу эту зиму».
Пальцами она щупала снег, пытаясь за что-нибудь ухватиться. Следующий удар пришелся по затылку.
«Уже недолго», — подумала Эллен. — «Я переживу эту зиму».
Харри остановился на Холменколлвейене, у дорожки, ведущей к особняку Ракели Фёуке. В лучах белого лунного света ее кожа казалась неестественно белой, почти мертвенной, и даже в полутемном салоне автомобиля Харри мог разглядеть в ее глазах усталость.
— Ну вот мы и приехали, — сказала Ракель.
— Приехали, — повторил Харри.
— Я бы пригласила тебя домой, но…
Харри рассмеялся:
— Думаю, что Олег этого не оценит.
— Олег сладко спит, я думаю, это не понравится его няне.
— Няне?
— Няня Олега — дочь одного из моих коллег по СБП. Прошу, пойми меня правильно, я просто не хочу, чтобы обо мне на работе поползли слухи.
Харри сидел, уставившись в приборную панель. По стеклу спидометра тянулась трещина, индикатор давления масла погас — видимо, перегорел предохранитель.
— Олег — твой сын?
— Да, а ты что думал?
— Ну-у. Я думал, ты говоришь о мужчине, с которым вы вместе живете.
— Каком мужчине?
Прикуриватель или вылетел, или его украли вместе с магнитолой.
— Олег родился, когда я жила в Москве, — сказала Ракель. — Мы с его отцом два года прожили вместе.
— И что случилось потом?
Она пожала плечами:
— Ничего. Просто мы друг друга разлюбили. И я вернулась в Осло.
— Так ты…
— Мать-одиночка. А ты?
— А я просто одиночка.
— До того, как тебя перевели к нам, я слышала что-то о твоей напарнице по отделу убийств.
— Эллен? Нет. Мы просто хорошо ладили. Ладим. Она все еще время от времени мне помогает.
— С чем?
— С делом, которое я веду.
— А, ну да, с делом.
Ракель снова посмотрела на часы.
— Тебе помочь открыть дверь? — спросил Харри.
Она улыбнулась, покачала головой и толкнула дверь плечом. Та, жалобно взвизгнув, распахнулась.
На склоне Холменколлена было тихо, только тихо шуршал ветер в ветвях старых елей. Ракель поставила ногу на снег.
— Спокойной ночи, Харри.
— Да, и еще один вопрос.
— Да?
— Когда я был здесь в прошлый раз, почему ты не спросила меня, зачем я ищу твоего отца? Ты только спросила, можешь ли чем-нибудь мне помочь.
— Привыкла на работе. Не хочу спрашивать о вещах, которые меня не касаются.
— Ты перестала быть любопытной?
— Я была и буду любопытной, просто не спрашиваю. Так зачем тебе был нужен мой отец?
— Я ищу бывшего легионера, с которым твой отец мог быть знаком на войне. Этот легионер купил винтовку Мерклина. Кстати, когда я говорил с твоим отцом, он вовсе не произвел впечатления желчного старика.
— Похоже, книга вернула его к жизни. Я сама удивлена.
— Может, однажды вы снова помиритесь?
— Может быть, — ответила Ракель.
Их взгляды встретились, зацепились друг за друга и уже не могли оторваться.
— Мы флиртуем? — спросила она.
— Никогда об этом не задумываюсь.
Ее смеющиеся глаза стояли перед Харри и потом, когда в Бишлете он припарковал машину в неположенном месте, вбежал в свою пустую квартиру и лег спать, не обратив внимания на мигание красного огонька автоответчика — сигнал о новом непрочтенном сообщении.
Сверре Ульсен запер за собой дверь, снял обувь и стал тихонько подниматься по лестнице. Он перешагнул скрипучую ступеньку и тут же понял, что напрасно.
— Сверре?
Мать кричала из открытой спальни.
— Да, мама?
— Где ты был?
— Просто гулял, мама. Но я уже пришел и сейчас лягу спать.
Он не слушал, что мать говорила дальше, — он примерно знал, что она может сказать, и просто пропускал ее реплики мимо ушей. Ульсен вошел в свою комнату и заперся. Наконец-то он один. Он лег на кровать, уставился в потолок и прокрутил в памяти то, что произошло. Как кино. Ульсен закрыл глаза и попытался остановить пленку, но та крутилась дальше.
Ульсен не знал, кем она была. Принц, как они и условились, встретил его на Скяуспласс и отвез на улицу, где она жила. Из автомобиля ее окна видно не было, зато они хорошо видели подъезд — как только она выйдет, они сразу заметят. Принц сказал, может, придется прождать так всю ночь, посоветовал Ульсену расслабиться, включил эту проклятую негритянскую музыку и опустил спинку кресла. Но уже через полчаса дверь подъезда открылась, и Принц сказал: «Вот она».
Сверре кинулся за ней, но не успел догнать, потому что она вынырнула из этой темной улицы, и вокруг сразу стало много народу. В какой-то момент она внезапно обернулась и посмотрела прямо на него. Ульсену сразу же показалось, что его раскусили — что она заметила биту, спрятанную под курткой. Он так испугался, что у него перекосилось лицо, но потом, когда она выбежала из магазина «Севен-элевен», страх прошел и уступил место злобе. Подробности того, что случилось под тем фонарем у реки, Ульсен помнил и не помнил одновременно. Он знал, что произошло, но что-то выпало из памяти. Как в игре, где тебе показывают только часть картинки, а ты должен угадать, что это.
Ульсен снова открыл глаза. Посмотрел на вздувшуюся штукатурку потолка. Когда он получит деньги, то вызовет наконец службу ремонта, чтобы ликвидировали эту протечку-мать столько с этим бьется. Ульсен начал думать о ремонте, но в голову лезли другие мысли. Что-то не так. На этот раз все по-другому. Не как с тем узкоглазым в «Деннис-кебаб». Эта женщина — обычная молодая норвежка. Короткие русые волосы, голубые глаза. Она могла бы быть его сестрой. Ульсен попытался повторить, что ему внушал Принц: что он боец, что это ради Дела.
Он посмотрел на фотографию, которую повесил на стену под флагом со свастикой. На фотографии рейхсфюрер СС и начальник германской полиции Генрих Гиммлер стоял на трибуне в Осло. 1941 год. Он обращался к норвежским добровольцам, принявшим присягу войск СС. Зеленая униформа. На воротнике буквы «СС». На заднем фоне — Видкун Квислинг. Гиммлер. Славная смерть 23 мая 1945 года. Самоубийство.
— Черт!
Сверре поднялся и начал беспокойно ходить туда-сюда по комнате.
Он остановился перед зеркалом у двери. Провел рукой по голове. Потом начал рыться в карманах. Черт, куда подевалась шапка? На секунду он испугался, что она сейчас лежит в снегу рядом с убитой, но потом вспомнил, что, когда он снова садился в машину Принца, шапка на нем была. Ульсен перевел дух.
От биты он избавился, как и советовал Принц. Вытер отпечатки пальцев и выбросил в Акерсельву. Сейчас надо просто затаиться и ждать, что будет дальше. Принц сказал, что позаботится обо всем, как делал раньше. Где Принц работает, Сверре не знал, но был уверен, что у него так или иначе есть хорошие связи в полиции. Ульсен разделся перед зеркалом. В лунном свете, пробивавшемся через занавески, татуировка на его коже казалась серой. Ульсен провел пальцами по железному кресту, который висел у него на шее.
— Сука, — пробормотал он. — Проклятая красная сука.
Когда он наконец уснул, уже начинало светать.
Эпизод 51
Гамбург, 30 июня 1944 года
Дорогая, любимая Хелена,
Я люблю тебя больше жизни, теперь ты это знаешь. Хотя мы были вместе всего лишь короткий миг, а впереди тебя ждет долгая и счастливая жизнь (я в этом уверен!), надеюсь, ты не забудешь меня совсем. Сейчас вечер, я сижу в комнате отдыха в гамбургском порту, а снаружи падают бомбы. Я один, остальные укрылись в бомбоубежищах и подвалах. Света нет, но от вспышек за окнами светло так, что я могу писать.
Нам пришлось сойти с поезда, не доехав до Гамбурга — прошлой ночью железную дорогу разбомбили. В город нас отвезли на грузовиках, и нам открылась ужасная картина. Каждый второй дом разрушен, среди дымящихся руин снуют собаки, и повсюду я видел тощих, оборванных детей, которые смотрели на нас большими пустыми глазами. Я проезжал Гамбург, когда ехал в Зеннхайм два года назад, но теперь город не узнать. Тогда я думал, что Эльба — самая красивая река на свете, а теперь по ее мутным волнам плывут обломки досок, когда-то кому-то принадлежавшие вещи, а кто-то сказал, что вода стала ядовитая — столько в ней трупов. А еще говорили про ночные бомбежки, про то, что надо выбираться из страны. По плану, следующим вечером я должен быть в Копенгагене, но на севере железную дорогу тоже бомбят.
Прости, что так плохо пишу по-немецки. Как видишь, рука у меня дрожит, но это из-за бомб, от которых весь дом трясется. А не от страха. Чего мне теперь бояться? Оттуда, где я сижу, я могу видеть то явление, о котором много раз слышал, но не видел ни разу — огненный вихрь. Огонь на той стороне порта, кажется, охватил все. Я вижу, огонь охватывает и поднимает в воздух отдельные доски и целые крыши. А море просто кипит! Видно, как из-под мостов поднимается пар. Если какой-нибудь бедняга хотел спастись, прыгнув в воду, он, должно быть, сварился заживо. Когда я открыл окно, то почувствовал, что дышать нечем — выгорел весь кислород. И услышал рев — будто кто-то стоит посреди пламени и требует — еще, еще, еще. Да, это страшно, жутко, но в то же время завораживает.
