Фотография с прицелом (сборник) - Пронин Виктор Алексеевич
Сунув руки в карманы, Пафнутьев медленно вышагивал по кабинету – от двери к окну и обратно.
– И зацепочку девочка изловчилась, сберегла. Хорошая зацепочка, надежная. Десять лет из ладошки не выпускала. Уже и от ладошки ничего не осталось, кроме нескольких косточек, а ведь не выпустила пуговку с пропеллером. Но ничего, завертится этот пропеллер, всколыхнет воздух, вздрогнут кое у кого волосенки на голове. Если остались, конечно. За десять лет и оплешиветь можно. Этих обидчиков еще и узнать нужно. Ничего, девочки, ничего, красавицы. Это уже моя забота. – Пафнутьев не заметил, как сжались его кулаки в карманах. – Верно говорю, Худолей?! – произнес он уже в полный голос и вздрогнул, услышав неожиданный стук в дверь. – Входите, кто там!
Дверь тихонечко приоткрылась, и в щель протиснулась настороженная физиономия Худолея.
– Звали, Павел Николаевич?
– Звал. Еле докричался.
– А я с улицы услышал и бросился на помощь. Уж больно голос у вас был…
– Ну! Говори быстрее – какой у меня был голос?!
– Мне показалось. Не знаю, как и выразиться…
– Да выразись уже, наконец, как-нибудь!
– Мне показалось, что вы на помощь зовете.
– Правильно показалось. – Пафнутьев подошел к столу, плотно уселся в кресло, придвинул к себе портреты. – С девочками заболтался. Хорошие девочки. Пожили вот только маловато.
– Что-нибудь новенькое они рассказали?
Пафнутьев внимательно посмотрел на Худолея, тоже усевшегося в кресло, но не нашел улыбки в его глазах, тяжко перевел дух и заявил:
– Мы их найдем. Невозможно совершить такое и остаться безнаказанным. Они наследили. И я знаю, где искать эти следы.
– Поделитесь, Павел Николаевич! – воскликнул Худолей потрясенно.
– Следы остались в их грязных, подлых, трусливых душах. Я знаю, что им снится. Сон – это тоже след. А следы, как ты знаешь, всегда остаются.
– А что им снится, Павел Николаевич? – каким-то притихшим голосом спросил Худолей.
– Им снятся вот эти девочки! – Пафнутьев постучал пальцем по снимкам, лежащим на его столе. – Живыми снятся. С этими вот улыбками, глазками, щечками.
– Это страшный сон, Павел Николаевич.
– Ничего. Они привыкли.
– А знаете, Павел Николаевич, – Худолей раздумчиво повертел ладонью в воздухе. – Все случившееся может выглядеть несколько иначе. Ведь прошло десять лет. Они закончили институты, техникумы, получили квартиры, женились, нарожали детей. Те пошли в школу, сейчас они уже в третьем-четвертом классе. Нашим убийцам все случившееся вспоминается как ошибка молодости, не более того.
– Напомним, – жестко сказал Пафнутьев, сунул фотографии в стол, поднялся и заявил: – Пошли. Нам пора. Нас ждут.
– Павел Николаевич, а можно я спрошу у вас – а куда нам пора?
– Мы, кажется, собирались с тобой посидеть за круглым столиком, под открытым небом, в легких сиреневых сумерках, за кружкой холодного пива. Или я договаривался с кем-то другим?
– О, горе мне! – Худолей схватился за голову и начал на манер метронома раскачиваться из стороны в сторону. – Я не виноват, Паша! Это все годы! Мой проклятый преклонный возраст! – Худолей вдруг как бы спохватился, перестал выть, посмотрел на Пафнутьева трезвым, даже чуть капризным взглядом и осведомился: – А кто нас ждет?
– Шаланда.
– Полная кефали?
– Не знаю, будет ли шаланда полна кефали, но по лещу на брата Жора обещал.
– Ну, если Жора обещал… – опять с капризностью в голосе начал Худолей, но Пафнутьев перебил его:
– Спокойно! Хватит причитать! Ты помнишь случай, чтобы Шаланда пообещал леща и не принес?
– Не знаю, что и сказать. Я вообще не помню, чтобы Шаланда когда-нибудь кому-нибудь что-нибудь пообещал, а уж тем более принес!
– Худолей! Остановись! Вон видишь – за столиком под деревом сидит Шаланда и радостно размахивает руками? В каждой ладони у него по лещу.
– Чудны дела твои, господи! – Худолей глубоко вздохнул. – У меня бутылочка с собой. А, Паша?..
– Все, что с собой, то и кстати, – одобрил Пафнутьев, присаживаясь к столику. – Знакомься, Шаланда. Этот человек с бутылкой, выпирающей из кармана, – Худолей.
– Да насмотрелся я на твоего Худолея! Ничего, кроме бутылки, из него выпирать не может!
– Прошу заметить, уважаемые, из меня могут выпирать только непочатые бутылки. Хотя некоторые предпочитают встречать гостей пустой тарой. – Худолей кивнул на пляшку, притаившуюся под столом.
– Да стояла она там, когда я пришел! – взвился Шаланда. – До меня ее опорожнили!
– Замнем для ясности, – пропел Худолей, придвигая к столу еще один стул.
Оставим ребят за столиком, пусть поговорят. Тем более что ничего нового они в этот вечер друг другу не сказали.
Шаланда, как обычно, подтрунивал над Худолеем, тот отмалчивался, понимая беззлобность этих шуточек. Пафнутьев поощрительно поглядывал на своих собутыльников и тоже помалкивал.
Иногда он опускал руку в карман куртки и вертел в пальцах проржавевшую пуговицу с пропеллером, выдавленным на ней. Павел словно подпитывался от него злой энергией, вопросами, догадками, которые завтра понадобятся ему в разговорах с матерями погибших девочек.
Печальные события десятилетней давности становились ему все более близкими и понятными, обрастали сведениями, которых могло и не быть в действительности. Но это его нисколько не смущало. Все подробности случившегося, даже придуманные им, уже работали, помогали раскрыть давнее преступление.
– Паша! – не выдержал Шаланда. – Скажи уже, наконец, что-нибудь! А то у меня такое ощущение, что ты завтра утром потребуешь группу захвата.
– Чуть попозже, Жора. – Пафнутьев вздохнул. – Прекрасная погода, не правда ли?
– Лучше не бывает. – Шаланда тяжело качнул кудлатой головой. – Особенно мне нравится луна. Только что-то она маловата сегодня.
– Зато круглая, – добавил Худолей.
– Круглыми бывают только дураки, – проворчал Шаланда.
– Жора! – изумленно воскликнул Пафнутьев. – А тебе-то откуда это известно?!
– Умный потому что. Хотя с виду этого и не скажешь. Да, Паша? – Шаланда горделиво вскинул голову.
Все. Оставим ребят. Не до разговоров им сегодня. Вот завтра вечером – другое дело. Тогда будут новости.
Маленький домик за редким штакетником Пафнутьев нашел быстро. Здесь проживала в полном одиночестве Евдокия Ивановна Сазонова, мать одной из погибших девочек.
Едва раздался звонкий лай маленькой белой собаки, хозяйка появилась на пороге.
– Входите. – Она отошла в темноту коридора и остановилась там, придерживая дверь. – Давно вас жду. Можно сказать, с самого рассвета.
– Если бы предупредили, то я и пришел бы на рассвете, – проговорил Пафнутьев почти серьезно.
– Да ладно вам, – смутилась хозяйка. – Тут приходил ваш парнишка, просил письма, фотографии. Ничего я ему не дала. Ходят тут всякие. Соседи прибегали, говорят, убийц уже нашли. Неужто это правда?
– Нет, пока мы никого не нашли, – сказал Пафнутьев и присел к столу, заваленному какими-то документами, фотографиями, письмами. – Так быстро не бывает.
– Жаль. А я уж собралась было к этому убийце идти.
– Зачем? – удивился Пафнутьев.
– Как зачем? Убивать.
– Кого убивать?!
– Ну, этого убийцу.
– Вот так сразу?!
– А чего тянуть? Десять лет ждала. А он-то все эти годы небось жировал вовсю, ни в чем себе не отказывал.
– И как же вы собирались его убивать? – с некоторой оцепенелостью спросил Пафнутьев.
– А молотком! – с усмешкой ответила Евдокия Ивановна. – По темечку. Вон тем молоточком. – Она кивнула в сторону подоконника, залитого солнцем.
На нем лежал массивный молоток, чуть тронутый ржавчиной. Павлу видно было, что им давно уже никто не пользовался.
– Выслежу, подойду сзади в толпе, выну молоточек из сумки и долбану по темечку. Думаю, проломлю ему черепушку. А там уж пусть врачи разбираются, что к чему.
– Вы одна хотели идти, без помощников? – осведомился Пафнутьев.
