Он и она минус он и она - Лариса Павловна Соболева
– Угу. А я пока ничего не понимаю, так что поезжай и разбирайся.
– И кого пришили?
– Женщину и мужчину.
– То есть оба убийства теперь наши. – Феликс интонацией дал понять, что его новые трупы не радуют. – А то, что у тебя отпуск…
– Уже безделье надоело.
– Быстро. Паша, у моей Насти день рождения сегодня.
– Помню. А разве она не знала, за кого замуж выходит? Короче, Феликс, эксперты и Вениамин с Женькой должны быть там. До встречи.
Феликс опустил руку с трубкой, повернулся к Насте, а та… на коленках стоит и занята исключительно подарком. Внезапно наступившая тишина все же заставила ее взглянуть на мужа и спросить:
– Что случилось?
– Мне надо… – И сел в кресло, ну, очень не хотелось ему ломать сегодняшние планы. – В общем, любимая… у нас два убийства.
– Так почему сидишь?
– Настя, это на целый день.
Она поднялась с колен, присела на подлокотник его кресла, обняла, но главное, успокоила:
– Если переживаешь, что оставляешь меня одну в мой день рождения, то напрасно. У меня куча работы на кухне – я готовлю всем сюрпризы, потом очень хочется освоить это беленькое чудо, позже и займусь твоим подарком. А когда вернешься, мы, как и планировали, отметим вдвоем, я дождусь тебя.
– Тогда… хоть поесть дай.
– Ой, прости! Я принесу сюда, кухня занята…
– Не-не! Сделай бутер, по дороге съем.
Быстренько Настя соорудила два многослойных бутерброда, в термос налила фанту собственного изготовления, все вручила мужу и, проводив его до двери, вернулась к швейной машинке. Но только постояла немного, любуясь своей мечтой, превратившейся в явь, и отправилась на кухню.
Нетрудно догадаться, в каком доме и подъезде труп.
У подъезда стояли полицейские автомашины и личный транспорт, к тому же Сорин Женя поджидал именно Феликса, едва завидев его машину, он двинул навстречу, подняв руку. Поначалу Жека показался опытному оперу никаким, ну, симпатичный – не более, слишком молодой – не критично, меланхолик, а в понимании Феликса – нытик. В группу Терехова попал сразу из учебки, Павлу на его первое дело отдали неперспективных ребят, включая Феликса, однако за год тесной работы все показали себя асами. Нет, на самом деле Жека старается быть непроницаемым, это своего рода защита, в то же время он с чувством юмора, старательный и педантичный. Пожалуй, последнее определение Феликс отнес бы к недостаткам, так как сам, в зависимости от обстоятельств, склонен к импровизации, которую начальство считает анархизмом.
Сорин помог припарковаться, показывая, куда ставить машину, он и в данном случае подошел сугубо рационально к такой ерунде как парковка: транспорт не должен мешать никому из жителей, в общем, типичный зануда. Феликс вышел из машины, ребята ударили ладонями, после чего Сорин поднял указательный палец вверх, сообщив:
– Пятый этаж. Мужчина. Застрелен. Соседи выстрелов не слышали.
– А видеонаблюдение?
– Видеонаблюдения в подъезде нет.
– Как так? В таких скворечниках живут состоятельные персоны.
– А ты разве не знаешь, что богатые самые жадные? Думаю, здесь сработал фактор исключительности, ну, типа – мы особые, нам некого бояться, никто не посмеет и так далее. Идем?
Оба двинули к подъезду, но Феликс не спешил ринуться к трупу, шел медленно, о чем-то думая. Сорин не поторапливал его и не мешал болтовней, в том же темпе шагал рядом, пока не услышал вопрос:
– А как узнали, что в двух скворечниках по жмурику? Согласись, нетипичная ситуация.
– Аудиозапись есть. Тоже, ну, очень нетипичная. Пересказывать не имеет смысла, тебе надо прослушать самому, обещаю: будет, ну о-очень интересно.
– Заинтриговал. Ладно, вперед.
Эх, жалко, у подъездов в подобных многоэтажках не сидят бабули – вот где кладезь информации, причем, иногда настолько ценной, что поворачивает ход следствия по другому пути. Осталось лишь повздыхать, сожалея, что бабуль богатые родственники не забирают к себе жить, да и скамеек у подъездов нет, где старушки могли бы щебетать друг с другом о жизни. В лифте Феликс вспомнил:
– А кто из морга приехал?
– Она, она, – усмехнулся Сорин.
– О, нет… – застонал Феликс, сморщившись и легонько стукнувшись затылком несколько раз о стенку лифта.
– Да, да, – закивал Женя, посмеиваясь, ибо знал, как «обожает» Феликс Ольгу Коноплеву.
Если уж на то пошло, она отвечает ему не менее сильной взаимностью. Однако с той лишь разницей, что у Ольги это идет из глубины души, окрашенной в мрачные тона, а у Феликса замешана нелюбовь на ее профессиональных возможностях, точнее, на отсутствии оных. Заходя в квартиру, Феликс произнес с досадой:
– Почему нам так не везет? Постоянно Коноплю присылают.
– Не знаю, не знаю, – пожал плечами Сорин. – Божья кара или нехватка кадров. Знаешь, не всякий чел горит желанием потрошить трупы, иногда сильно протухшие, но сегодняшние два – свежак.
Вошли, надо полагать, в гостиную, на это указывал интерьер, который Феликс не стал рассматривать, другое бросилось в глаза. Труп «сидел» точно напротив входа в глубоком кресле у стены, причем с открытыми глазами. Нет-нет, он не производил впечатления ни живого, ни даже полуживого, хоть и смотрел на всех полузакрытыми, будто пьяными, глазами. Это мертвый человек. Нечто нелепое показалось Феликсу в фигуре убитого, возможно, из-за воротника, который находился выше шеи и выше затылка, словно убитый пытался выскользнуть из пиджака и соскользнуть на пол. На самом деле после выстрелов тело просто немного сползло по спинке кресла и замерло, а Феликсу пришла на ум дурацкая мысль, что пиджак великоват.
Вениамин, тоже опер, фотографировал труп по собственной инициативе, однажды его снимки очень даже пригодились, это было в деревне, где парень работал участковым. Кивнув Феликсу, он продолжил снимать столик с бутылкой шампанского и тремя бокалами, криминалист Огнев, энергичный мэн средних лет, работал тут же – искал отпечатки на столешнице. Ольга колдовала над трупом, сидя на скамеечке, которую постоянно возит с собой, к ней и подошел Феликс:
– О, Марихуана… Как давно я тебя не видел…
Марихуана – наиболее ласковое обращение, ее фамилия будит фантазию Феликса, ведь конопля растение многогранное. Ольга взглянула на него, глаза у нее дьявольские, нет, не в смысле – прекрасные или колдовские, они непонятного цвета: то серые, то бесцветные, то почему-то темные, словно из них на тебя смотрит кто-то другой, некая инфернальная и недобрая сущность. Чтобы не сунуть ответную шпильку – так это будет не Ольга, она парировала на ядовитой ухмылочке:
– Я тоже тебе не рада.
– Ладно, один ноль в твою пользу, я запомнил. – Нет, она не
