Кто в списке у судьи? - Джон Гришэм
– Мы?
– Правильнее будет назвать это родео с одним ковбоем. Моя мать пережила отца всего на два года. Она так и не оправилась от удара и быстро угасла от горя. Мой старший брат, он живет в Калифорнии, боролся несколько лет, но потом махнул рукой: устал от ответов полиции, что прогресса нет. Мы иногда беседуем, но избегаем упоминать отца. Так что я, можно сказать, осталась одна, и мне страшно одиноко.
– Звучит ужасно. Но от места преступления в Южной Каролине далековато до флоридского «отростка»[1]. Где связь?
– Согласна с вами. Это всего лишь домыслы.
– С одними домыслами вы бы не отправились в такую даль. Как насчет мотива?
– С мотивом как раз полный порядок.
– Собираетесь поделиться?
– Не думаете же вы, Лейси, что я здесь сижу и безосновательно обвиняю кого-то в убийстве!
– Вы никого не обвиняете, Джери. У вас есть потенциальный подозреваемый, иначе вы не приехали бы. Назовите мне его имя, я никому его не раскрою, пока вы не разрешите. Это понятно?
– Да.
– Тогда вернемся к мотиву.
– Мотив – это то, что гложет меня с самого начала. Я не нашла в окружении отца никого, кто бы испытывал к нему неприязнь. Он был преподавателем, получал хорошую зарплату и откладывал деньги. Никогда не делал вложений в сомнительные предприятия или в землю, презирал девелоперов и спекулянтов. Пара его коллег, тоже преподавателей права, потеряли деньги на фондовом рынке, на строительстве кондоминиумов и на прочих мутных схемах, и он не испытывал к ним сочувствия. У него не было бизнес-интересов, партнеров, долей в совместных предприятиях – ничего, что обычно порождает конфликты и врагов. Он ненавидел долги и вовремя платил по счетам. Насколько мы знаем, был верен жене и семье. Если бы вы знали Брайана Берка, то отвергли бы любое предположение, что он изменял жене. Стетсонский университет, где он трудился, был им доволен, студенты в нем души не чаяли. За тридцать лет преподавания ему там четырежды присваивали звание Выдающегося профессора права. Он регулярно отклонял предложения стать деканом, поскольку считал своим призванием преподавание и не хотел покидать аудиторию. Идеальным он не был, Лейси, но был чертовски к этому близок.
– Жаль, что я не была с ним знакома.
– Это был милый, совершенно очаровательный человек, как будто не наживший за долгие годы никаких врагов. Убили его не с целью ограбления: бумажник остался дома, с тела ничего не пропало. Несчастным случаем это тоже явно не было. Полиция с самого начала была в замешательстве.
– Но…
– Имеется «но», причем не одно. У меня есть только смутные догадки, больше ничего. Меня мучает жажда, а вас?
Лейси помотала головой. Джери принесла себе воду со льдом и снова села. Сделав глубокий вдох, она продолжила:
– Я уже говорила, что мой отец обожал аудиторию, обожал читать лекции. Для него это было театром одного актера. Он любил держать под полным контролем все вокруг: и материал, и особенно студентов. В малой аудитории на третьем этаже университета он царил десятилетиями. Теперь там висит табличка, аудитория носит его имя. Внутри нее расположены полумесяцем восемьдесят мест, и ни одно никогда не пустовало. Его лекции по конституционному праву были захватывающими, дерзкими, часто веселыми. Он обладал огромным чувством юмора. Любой студент просился к профессору Берку – он терпеть не мог, когда его называли «доктор Берк», и даже те, кто не проходил отбор, все равно охотно слушали его лекции по конституционному праву. Внештатные профессора, деканы, выпускники и бывшие студенты, бывало, соревновались, чтобы получить местечко, и довольствовались откидными сиденьями где-нибудь в последних рядах или проходах. Его лекции часто посещал президент университета, сам юрист. Представляете?
– Представляю, вернее, не могу себе представить. Лично я вспоминаю курс конституционного права с ужасом.
– Обычно так и бывает. Все восемьдесят студентов-первокурсников в его аудитории знали, что они счастливчики, хотя он бывал с ними суров. Он требовал от них хорошей подготовки и умения четко высказать свои мысли.
При воспоминании об отце у Джери опять увлажнились глаза. Лейси улыбнулась и кивнула, пытаясь ее подбодрить.
– Отец любил читать лекции, а еще он любил сократовский метод преподавания: выбирал наугад студента и просил его кратко изложить вслух суть той или иной юридической коллизии. Если студент ошибался или невразумительно мямлил, то часто вспыхивала дискуссия, прямо как на судебном заседании. Я годами беседовала со многими его бывшими студентами. Все единодушно высказывали восхищение, но при этом содрогались, вспоминая свои попытки спорить о конституционном праве с самим профессором Берком. Его боялись и одновременно обожали. Его насильственная смерть шокировала их всех до одного. Кому взбрело в голову покуситься на жизнь профессора Берка?
– Так вы разговаривали с его бывшими студентами?
– Да. Я делала вид, что собираю воспоминания об отце для будущей книги. На это ушло много лет. Такой книги никогда не будет, но ссылаться на эту идею в начале разговора было очень удобно. Стоило мне сказать, что я тружусь над книгой, как у людей развязывались языки. Его бывшие студенты прислали мне не меньше двух дюжин фотографий. Отец на выпуске. Отец пьет пиво на студенческом матче по софтболу. Отец председательствует на учебном судебном процессе. Нарезка из университетской жизни. Как же они его любили!
– Уверена, вы собрали целый альбом.
– А как же! Его при мне нет, но я с радостью его вам покажу.
– Может быть, позже. Мы заговорили о мотиве…
– Да. Много лет назад я беседовала в Орландо с адвокатом, когда-то учившимся у моего отца. Он упомянул о любопытном эпизоде. Был в его классе один ничем не выделявшийся студент. Однажды отец вызвал его при обсуждении дела, в котором играла важную роль Четвертая поправка – право обыска и задержания. Парень оказался подготовленным, но его убеждения противоречили словам моего отца, поэтому вспыхнул горячий спор. Отец любил, когда студенты распалялись
