Камень, ножницы, бумага - Элис Фини

Боб спасает нас от самих себя, снова рыча на двери часовни. Это странно, потому что он никогда такого не делает, однако я благодарен ему за то, что отвлекся. Трудно поверить, что когда-то он был крошечным щенком, выброшенным в мусорный бак в коробке из-под обуви. С тех пор он вырос в самого большого черного лабрадора, которого я когда-либо видел. Теперь у него на подбородке появилась копна седых волос, и он ходит медленнее, чем раньше, вот только эта собака — единственная, кто в нашей семье из трех человек все еще способен на безусловную любовь. Я уверен, окружающие считают, будто мы относимся к Бобу, как к суррогатному ребенку, даже если они слишком деликатны, чтобы произнести это вслух. Я всегда говорил, что не возражаю против того, чтобы у меня не было своего ребенка. Люди, у которых нет возможности дать имена своим детям, могут дать имена чему-то другому. Кроме того, какой смысл хотеть то, чего, как ты знаешь, у тебя быть не может? Теперь уже слишком поздно.

Обычно я не чувствую себя сорокалетним. Иногда мне трудно понять, куда ушли годы и когда я превратился из мальчика в мужчину. Возможно, это из-за работы, которую я люблю. Именно она заставляет меня чувствовать себя молодым, в то время как моя жена заставляет меня чувствовать себя старым. Семейный консультант был идеей Амелии, а нынешняя поездка — их совместной придумкой. Зовите-меня-Памела, так называемый эксперт, решила, что выходные вдали от дома помогут нам все исправить. Полагаю, что все выходные и вечера, проведенные вместе дома, считаются недействительными. Еженедельные визиты, чтобы поделиться самыми сокровенными моментами нашей жизни с совершенно незнакомым человеком, стоят больше, чем просто по-грабительски. Из-за денег и по ряду других причин каждый раз, когда мы встречались, я называл эту женщину Пэмми или Пэм. Зовите-меня-Памела это не понравилось, в свою очередь она не очень нравилась мне, так что это помогло уравновесить ситуацию. Моя жена не хотела, чтобы кто-то еще знал, что у нас проблемы, однако я подозреваю, что некоторые вполне могли это заметить. Большинство людей в состоянии увидеть надпись на стене, даже если не всегда способны прочитать, что там написано.

«Могут ли выходные вдали от дома действительно спасти брак?» Такой вопрос задала Амелия, когда Зовите-меня-Памела предложила это. Я точно так не считаю. Вот почему придумал для нас свой собственный план задолго до того, как согласился с ее. Но теперь мы здесь… поднимаемся по ступеням часовни… и я не знаю, смогу ли пройти через это.

— Ты уверена, что хочешь это сделать? — с сомнением уточняю я, притормаживая перед тем как зайти внутрь.

— Да. А что такое? — удивляется она, будто не слышит рычания собаки и завывания ветра.

— Не знаю. Что-то кажется мне неправильным…

— Это не ужастик, написанный одним из твоих любимых авторов, Адам. Это реальная жизнь. Возможно, просто ветер распахнул двери.

Она может говорить все, что ей заблагорассудиться, но раньше двери были не просто притворены. Они были заперты, и мы оба это знаем.

Мы оказываемся в помещении, которое богатые люди называют комнатой для обуви, и я ставлю сумки. Вокруг моих ног образуется лужа тающего снега. Пол, выложенный каменными плитами, выглядит старинным, а вдоль задней стены расположился встроенный шкаф в деревенском стиле, с деревянными ячейками, предназначенными для обуви. Есть также ряды крючков для пальто, все свободные. Мы не снимаем наши заснеженные ботинки и куртки. Отчасти потому, что здесь так же холодно, как и снаружи, но еще и, вероятно, из-за того, что пока неясно, останемся ли мы здесь.

Одна стена увешана зеркалами, маленькими, не больше моей ладони. Все они странных форм и размеров, в замысловатых металлических рамках, небрежно закрепленных с помощью ржавых гвоздей и простой бечевки. В них отражается, должно быть, пятьдесят пар наших лиц. Как если бы мы стали всеми предыдущими версиями самих себя, чтобы попытаться наладить наш брак, и собрались вместе, дабы посмотреть сверху вниз на то, какие мы теперь. Часть меня рада, что я не узнаю их. Не уверен, что мне понравилось бы увиденное.

Это не единственная интересная особенность дизайна интерьера. Два оленьих черепа и рога установлены в качестве трофеев на самой дальней побеленной стене; из отверстий, где когда-то были глаза животных, торчат четыре белых пера. Это немного странно, но моя жена присматривается повнимательнее и глядит зачарованно, словно посетила художественную галерею. В углу стоит старая церковная скамья, которая привлекает мое внимание. Она выглядит антикварной и покрыта пылью, ясно, что здесь уже очень давно никто не сидел. Судя по первому впечатлению, это явно не лучшее место в мире.

Я помню наши отношения с Амелией в самом начале. Тогда мы просто поладили — нам нравилась одна и та же еда, одни и те же книги, а секс оказался лучшим, чем у меня когда-либо был. Все, что я мог и не мог видеть в ней, было прекрасно. У нас нашлось достаточно много общего, и от жизни мы хотели одного и того же. Или, по крайней мере, я так думал. Сейчас она, похоже, хочет чего-то другого. Возможно, кого-то другого. Потому что я-то не изменился.

— Тебе не нужно рисовать в пыли, чтобы доказать свою точку зрения, — говорит Амелия. Я смотрю на маленькое, детское, улыбающееся личико на церковной скамье, на которое она указывает. Я и не заметил его раньше.

Я его не рисовал.

Большие деревянные наружные двери захлопываются за нами прежде, чем я успеваю возразить.

Мы оба оборачиваемся, но здесь нет никого, кроме нас. Кажется, что все здание дрожит, крошечные зеркала на стене слегка качаются на ржавых гвоздях, а собака скулит. Амелия смотрит на меня широко раскрытыми глазами, а ее рот складывается в идеальную букву «о». Мой разум пытается предложить рациональное объяснение, потому что это то, что ему всегда удается.

— Ты подумала, что двери распахнул ветер… Может быть, он их и захлопнул, — предполагаю я, и она кивает.

Женщина, на которой я женился более десяти лет назад, никогда бы в это не поверила. Но в наши дни моя жена слышит только то, что хочет услышать, и видит то, что хочет увидеть.

КАМЕНЬ

Слово года:

лимерентность — существительное.

Непроизвольное душевное состояние,

вызванное