Аптека, улица, фонарь… Провинциальный детектив - Александр Пензенский
Зина взяла записку, прочитала. «Многоуважаемый г-н Маршал. Жаль, что не застал вас дома. Имею что сообщить по интересующему вас делу о недавнем умерщвлении провизора. Буду ждать вас завтра в девять утра напротив синематографа „Экспресс“. Ваш покорный слуга, А. Ф. Северский.»
***
На следующее утро Константин Павлович, совершив свой привычный моцион к реке и успев даже купить газету, уселся с ней ровно за одну минуту до девяти на излюбленной скамейке, огляделся по сторонам – Северского пока не было видно. Что ж, артисты – народ не пунктуальный, подождём третьего звонка, тем более что занять себя было чем. Первую полосу с объявлениями Константин Павлович читал редко, ибо не искал портного, с цирюльником уже давно определился, да и встречаться с предъявителями банковских билетов за различными номерами для «романтических встреч с перспективой создания семьи» тоже не собирался. Потому сразу перелистнул страницу – и между лопаток пробежал холодок. Со второй полосы на Маршала из чёрной траурной рамки смотрел Афанасий Фаддеевич Северский собственной персоной. В статье, перемежавшейся фотографиями разных образов актера, сообщалась скорбная новость – господина Северского сегодня на рассвете достали из реки рыбаки чуть ниже Воронежской площади. Естественно, мёртвым. В целом статья была сдержанно-печального и уважительного тона, хотя и поминалось о сложных отношениях покойного с зелёным змием и даже высказывалось предположение, что эта пагубная привычка и послужила причиной преждевременной кончины. Дочитав, Константин Павлович ещё пару минут посидел, хмуря брови и тарабаня пальцами по колену, после резко поднялся и зашагал к дремавшим в конце улицы «ванькам». Спустя четверть часа он уже поднимался по скрипучей лестнице к кабинету доктора, с которым днём ранее осматривал покойного провизора, а ещё через пять минут они уже вдвоём спускались в подвал, в ледник.
Афанасий Фаддеевич лежал на спине под простынёй, гордо выпятив к потолку покрытый седоватой щетиной подбородок. Доктор бесцеремонно перевернул тело и указал Маршалу на огромный, почти чёрный кровоподтёк на спине:
– Синяк указывает на то, что был сильный удар. Ещё и три ребра сзади сломаны и разорвана селезёнка. Смею предположить, что господин артист упал с моста. В лёгких и желудке воды почти нет, так что умер, получается, от удара. При такой высоте что об землю с колокольни, что об воду – результат будет схожим.
Константин Павлович внимательно осмотрел спину, даже пощупал холодную кожу:
– Об воду ли? Был ли пьян?
Доктор вернул покойного в исходное положение, чуть отодвинул простыню, так, что стали видны грубые швы на груди:
– Следов алкоголя в желудке я тоже не обнаружил.
– Где его вещи?
Доктор указал на коробку на соседнем столе:
– Здесь часы, бумажник, запонки и прочая мелочь. А одежда вон там, отдельно. Пришлось разрезать сорочку и брюки, невозможно было снять.
Константин Павлович заглянул в коробку, достал бумажник, раскрыл, пересчитал банкноты – червонец и три рублевых бумажки. Небогато, но грабители и столько не стали бы оставлять. Прощупал карманы – ничего. Осмотрел пиджак, обернулся к доктору:
– А эти прорехи? Пиджак вы не резали?
Доктор поправил очки, посмотрел на надрезы в районе лопаток, покачал головой:
– Нет. Пиджак снялся легко. Как и жилет. Может, когда из воды тащили, зацепился за что?
– Может, – задумчиво почесал бороду Маршал.
***
Спустя два часа в малой столовой заусайловского дома собрались те же, что и вчера за завтраком – сам хозяин, его управляющий и Константин Павлович Маршал. Гость от кофе отказался, сигару с благодарностью принял и, с удовольствием выпустив первое кольцо дыма, заговорил:
– У меня для вас, Александр Николаевич, две новости. И всё как водится – одна хорошая, вторая не очень. Хорошая в том, что Степан Храпко не убивал бедного Аркадия Бондарева. Более того, бедного юношу смерть настигла отнюдь не на рабочем месте – туда его отнёс убийца, инсценировав по ходу ещё и ограбление.
Заусайлов сдёрнул с переносицы очки, потёр переносицу, снова нацепил стёклышки:
– Что за ерунда? Вы вчера удивлялись, как преступник в принципе мог пробраться мимо спящего сторожа, а теперь утверждаете, что он мимо него протащил труп? От такого шума, простите за каламбур, и мёртвый пробудился был.
Маршал поднялся, заходил по комнате. Заусайлов с Ильиным не сводили глаз с сыщика, синхронно поворачивая за ним головы.
– Смею предположить, что в эту ночь мимо бедного Степана Игнатьевича мог пройти цыганский табор с песнями и медведем, и он бы мирно посапывал на своей кушетке. Но дело в том, что никто мимо него и не ходил – убийца проник в аптеку через заднюю дверь. И уже с убитым на руках.
– Опять же ерунда! – тоже вскочил Заусайлов. – Ключ от задней двери есть только у меня! Или вы меня в убийцы рядите?
– Успокойтесь, Александр Николаевич. Будь вы убийцей, странным выглядело бы приглашение меня на роль дознавателя. Хотя, скажу честно, подозрения у меня всё-таки были, за что приношу извинения. Виной тому была некая молодая девица, которая сыграла хоть и невольную, но роковую роль в судьбе бедного юноши. Да и не только в его судьбе. Так, Антон Савельевич?
Ильин побледнел, открыл было рот, судорожно сглотнул – и ничего не сказал.
– Молчите? Ну что ж. Тогда продолжу я. Ключ от задней двери имелся у самого Евгения Бондарева. Дубликат вашего. Думаю, что помогла ему его сделать дочь Антона Савельевича, Нина Антоновна.
– Господи, – опустился на стул Заусайлов. – Я уже устал удивляться. Это какой-то фарс.
– Нина Антоновна состояла в любовной связи с покойным провизором. Встречались он, как я полагаю, в аптеке. За что студент и лишился жизни. Доказать это в её отсутствии мне будет затруднительно, если только…
Маршал подошёл к белому как мел Ильину, наклонился почти к самому лицу, глядя прямо в глаза:
– Письма, Антон Савельевич. Сожгли? Не думаю. Люди вашего склада слишком уважают написанное на бумаге. Александр Николаевич, извольте попросить кого-нибудь из слуг проверить кабинет вашего управляющего. Уверен, письма там.
– Какие письма? Господин Ильин, о чём он говорит? – бахнул по столу кулаком Заусайлов, да так, что перевернулась малахитовая пепельница и грохнулась об пол.
Ильин от звука вздрогнул, но опять промолчал. Тогда Заусайлов поднялся, подошёл к дверям, что-то шепнул стоящему снаружи дворецкому. Судя по раздражённому «да, чёрт возьми, всё верно», просьба была встречена недоумением.
– Продолжу, – Маршал снова мерно зашагал по комнате. – Как я уже говорил, в какой-то момент я вас подозревал, Александр Николаевич. Особенно после того, как Антон Савельевич сказал мне про ключ от задней двери. Вас от подозрений избавил дворецкий вашего предводителя – он подтвердил, что вы покинули дом после в половине третьего ночи. Это, кстати, тоже можно считать хорошей новостью. Да и мотива я вам придумать не сумел, слишком уж вы положительный персонаж. Ваш любимый Конан-Дойль вас бы наградил каким-нибудь пороком, честное слово. Но всё-таки, для полноты картины, скажите: во сколько вам вчера Антон Савельевич вернул автомобиль?
– Вернул? Но откуда вы?.. Где-то в половине девятого. Он отвозил дочь в деревню, к своей матери. Да что здесь происходит?!
Маршал поднял с пола пепельницу, вернул её на стол, раздавил почти докуренную сигару.
– Здесь сейчас происходит установление истины. Вы же сами меня об этом просили. Только что вы выяснили, что ваши намерения были искренними и участия в убийстве вы не принимали.
– Отлично, – кивнул удовлетворённо Заусайлов. – Благодарю за оправдание. Осталось теперь услышать, кто же убийца?
– А чего уж тут далеко ходить? Антон Савельевич, не созрели для признания с покаянием? Присяжными зачтётся в вашу пользу.
Заусайлов опять взвился будто чёртик из дурацкой табакерки, сверкнул глазами:
– Константин Павлович, вы хоть лицо и неофициальное, но всё-таки!.. Это же очень серьёзное обвинение! Антон Савельевич у меня уже лет десять служит, я за него ручаюсь!
– Двенадцать, – тихо подал голос Ильин. – Двенадцать лет. Теперь уже служил.
Заусайлов вытаращил на управляющего глаза, дёрнул рукой воротнички, да так, что пуговички горошинами застучали по паркету.
– Да
