Дональд Уэстлейк - Пижона – в расход
Первый убийца тем временем твердил свое:
– Он поднялся сюда. И не спускался.
– А как насчет крыши? – спросил дядя Эл.
Оба убийцы покачали головами.
– Чепуха, – сказал первый. – Он пришел сюда, чтобы разыскать тебя.
– Впусти-ка нас, – потребовал второй.
– Слушайте, мне и так неприятностей хватает, – ответил дядя Эл. – Жена не в курсе дел, понимаете? Этот ублюдок – сын ее сестры. Ясно, что я имею в виду? Тьфу! Да как мне это вам втолковать среди ночи!
– Нам нужен сопляк, – изрек второй убийца.
Первый все никак не мог расстаться со своей идеей.
– Он поднялся сюда.
– А может, поднялся да и опять спустился? – предположил дядя Эл.
– Как? – спросил второй убийца. – Мы сами ехали на лифте. Вот он стоит.
– Бандит повернулся и указал на лифт рукой.
– Лестница, – сказал дядя Эл. – Возможно, он спустился по лестнице.
– По какой лестнице? – в один голос произнесли убийцы, а я подумал, что еще могу понять неспособность дяди помочь мне, но вот, начав помогать им, он явно хватил через край.
Дядя Эл присовокупил к голове еще и руку, высунув ее в коридор. Он показал прямо на меня и сообщил:
– Вон там есть лестница.
Убийцы повернулись, посмотрели сначала в мою сторону, потом друг на друга и двинулись вперед.
Вот и все.
Я ринулся вниз, перепрыгивая то через две, то через три ступеньки разом. У меня был выбор, либо бежать быстро, либо двигаться бесшумно, но медленно. Я предпочел первое. Думаю, они слышали, как я удираю. Ведь я тоже слышал, как они догоняют меня.
Двери, двери, двери, одни двери кругом. Я толкнул дверь на первом этаже и ворвался в вестибюль, потом через дверь вестибюля проскочил в тамбур и шмыгнул в дверь, которая вела на улицу. Длинная черная машина по-прежнему стояла перед домом. В ней никого не было. Я повернул налево к Центральному парку и дал стрекача.
***Убедившись, что они бросили гоняться за мной и убрались восвояси, я выполз из кустов и побрел через парк в сторону Вестсайда.
Погоня прекратилась (во всяком случае на время), угар прошел, и я начал мерзнуть. Примерно без четверти четыре утра. Среда, двенадцатое сентября. Я точно не знаю, какая была температура, знаю только, что слишком низкая, чтобы разгуливать по Центральному парку в рубахе с закатанными рукавами.
Торопливо шагая в западном направлении, я размахивал руками, будто пьяница, ведущий спор с самим собой, и размышлял о своем будущем, которое представлялось мне и весьма туманным, и совсем недолгим.
Как же мне быть, куда податься? На какое-то время мне удалось оторваться от убийц, но я достаточно знал об организации из газет и телепередач и понимал, что не смогу избавиться от нее раз и навсегда. Она не оставит меня в покое, как бы проворно я ни бежал и как бы далеко ни удрал. Я был меченым, и щупальца организации настигнут меня в любом убежище, дабы осуществить свою скорую расправу.
Единственной целью моего бегства был дядя Эл. От него я ждал защиты, в нем рассчитывал встретить союзника, с его помощью надеялся получить объяснение тому, с какой стати меня заклеймили черной меткой. Я все еще считал это недоразумением, какой-то ошибкой, и единственное, что мне надлежало сделать, – это обнаружить ошибку и исправить ее.
Но что теперь? Временно я в безопасности – и только. У меня нет пальто, почти нет денег, и сейчас, когда волнение ненадолго улеглось, я почувствовал, что вконец изнемог. Мне уже давно полагалось бы отойти ко сну.
Пересекая парк, размахивая руками, подпрыгивая и бегая кругами, чтобы согреться, я пытался сообразить, что же мне теперь делать. Больше всего мне хотелось найти какое-нибудь местечко, чтобы отогреться и поспать, какое-нибудь местечко, где я буду в безопасности.
Как насчет квартиры матери? Там даже сохранилась парочка моих пиджаков школьных времен. Я мог выспаться, согреться, перекусить, а уж завтра решить, что надо делать.
Но нет. Разве эти двое убийц не направились прямиком к дяде Элу? Разве это не означает, что они все про меня знают? Знают, к кому я пойду, куда побегу. Может, сейчас они устроили засаду в доме матери и дожидаются моего появления.
Стало быть, надо идти куда-то еще. Куда-то еще. Но куда еще?
Добравшись до Западной Сентрал-Парк-авеню, я так ничего и не придумал.
Я вышел из парка между 62 и 63-й улицами, с минуту постоял на тротуаре, потом пересек проспект и двинулся по 62-й. Теперь, когда я наметил себе хоть какое-то место назначения, стоять истуканом было слишком холодно.
Куда-нибудь, куда-нибудь. Точнее, к кому-нибудь. Должен же найтись какой-то знакомый, который приютит меня на остаток ночи.
И тут я вспомнил об Арти Декстере. Мы не виделись с Арти семь или восемь месяцев, с того дня, когда он в последний раз заглянул ко мне в бар.
Мы вместе ходили в школу, тогда-то он и начал играть на конга-барабане на воскресных представлениях ансамблей ударных инструментов. Позднее Арти пристрастился к гитаре и народным песням, а заодно приторговывал по случаю марихуаной и разными пилюлями. По крайней мере, такое у меня сложилось впечатление. Не знаю, сколько в этом было правды, а сколько показухи. Иногда у него бывало много денег, но порой он попросту нищенствовал. Как в последний раз в Канарси, когда занял у меня десятку. Теперь он должен мне общим счетом тридцать пять долларов. Такую сумму Арти потянет, это я знал.
У нас с Арти несколько странные отношения. В школе он был колоритной фигурой, а у колоритных фигур всегда есть прилипалы, увивающиеся вокруг. Я из этих прилипал, но Арти почему-то всегда любил меня, и мы с ним были ближе, чем обычный герой и его прихвостень. Мы поддерживали отношения и после школы, хотя и весьма нерегулярно. Все сводилось к тому, что Арти появлялся, когда я его совсем не ждал, и звал меня на какую-нибудь вечеринку. Или просто заглядывал в бар, проходя мимо. Ну, все такое. Думаю, мы могли бы и впрямь стать близкими друзьями, сумей я побороть в себе комплекс прилипалы. Но я так и не сумел.
Из всех моих знакомых, которых, если разобраться, не так уж и много, Арти Декстер больше других годился для того, чтобы принять незваного гостя в четыре часа утра в среду. Клюя носом, размахивая руками и стуча пяткой о пятку, я устремился на запад по 62-й улице, преисполненный сознанием внезапно обретенной новой цели.
Арти, разумеется, проживает в Виллидже. Я дошел до Бродвея, свернул налево и приковылял на площадь Колумба, сделав изрядный крюк по пути туда.
Потом спустился и метро, чтобы сесть на первый же поезд. Маршруты поездов, отправляющихся с Шестой и Восьмой авеню, расходятся к югу от площади Колумба и снова сходятся на Западной Четвертой улице. Именно эта остановка и была мне нужна.
Первым подошел поезд с буквой "А" – тот, на котором певец Билли Стрейхорн хочет отправить всех в Гарлем. Я сел на него и поехал в противоположную от Гарлема сторону. В вагоне уже было человек девять, кислые парни в рабочей одежде да парочка молоденьких бездельников, которые дрыхли, разинув рты.
На этот раз остановки (их было шесть) не так раздражали меня. Пока я чувствовал себя в относительной безопасности.
Писатели, раз в десять лет приезжающие в Нью-Йорк с какой-нибудь Майорки, чтобы прикупить новые плавки, утверждают в своих книжках, что этот большой город никогда не спит. Уж они-то знают! Но на самом деле Нью-Йорк спит, да еще как, приблизительно с половины пятого до четверти шестого утра.
Всего сорок пять минут, скажете вы, слишком мало для сна. Но они могут показаться вам вечностью, если вы окажетесь в числе тех немногих людей, которые бодрствуют в указанный промежуток времени. Особенно в таких местах, как, скажем, Таймс-сквер, которая прямо кипит двадцать три часа и пятнадцать минут в сутки. Шестая авеню – такое же место, особенно за пересечением с 8-й улицей, возле Виллидж-сквер. Кинотеатры и бары закрыты, все на свете закрыто. Нет ни машин, ни пешеходов, а улицы, расходящиеся отсюда в западном направлении подобно вееру, все как одна темны, узки и безлюдны.
Я торопливо затрусил через пустырь по ухабистому гудрону Шестой авеню дальше по улице, которая должна была вывести меня на площадь Шеридана. Все вокруг казалось таким маленьким и узеньким. Я шел будто по заброшенной съемочной площадке.
Арти Декстер живет на Перри-стрит, на которую я попал, миновав площадь Шеридана, Гроув-стрит и еще пару улиц. Я не знаю названий половины улиц в Виллидже и не думаю, чтобы чьи-либо еще познания на этот счет были обширнее.
Мне знакомы два здешних огромных перекрестка, потому что я слышал о них от Арти. Один из них – перекресток западных Десятой и Четвертой улиц, и его вполне достаточно, чтобы приезжий мигом развернулся и отправился восвояси, в родную деревню. А второй (я миновал его по пути к площади Шеридана) перекресток находится там, где Уэйверли-плейс пересекает Уэйверли-плейс.
Можете мне не верить, если не хотите, но это правда.
