Сергей Сибирцев - О женщине моей
И через страшно длящиеся мгновения, с душевной тревожащей благодарностью примечаю там, в самой глубине, на миг умерших глаз его, мой молитвенный, жертвенный и вечный в своем божественном очаровании свечной язычок жизни.
* * * * * * *
Я отчего-то пробудился, не сознавая еще мгновение: где я, что я... и разглядел склоненную к моему сонно недоумевающему лицу голову златопенную, пригожую, прибранную, - родную голову моей жены, моей обожаемой, ненаглядной, юной...
Да, именно юной в свои тридцать бальзаковских, и именно же ненаглядной. Потому что я успел соскучиться, пока почивал (дрых!) невежливым, равнодушным, измотанным медведем - я проспал всю ночь!
Я спал совсем рядом с моей женой (женушкой!), и я проспал всю нашу ночь, как натуральный пьяный извозчик из новеллы Антона Павловича!
Я, супруг с немалым стажем, я все равно каждое утро так вот нежданно-негаданно выбираясь из сна, успеваю-таки прочесть про себя самодеятельную (и сколько их у меня!) молитву благодарения Господу Богу за его божескую милость, за то, что Господь одарил меня, старого грешника, светлым наивным чувством к женщине, что склонилась сейчас надо мною, видимо для единственной почти ритуальной цели: трогая слипающиеся мои глаза своими теплыми мягкими, случается уже и напомаженными, но всегда такими родными устами, от которых я почти всегда стараюсь удрать, куда-нибудь поглубже схорониться: под приплюснутую сладко притягательную подушку, или...
Вместо привычных нужных губ я слышу нечто невообразимо любящее, невообразимо печальное, которое до меня, сонного ле-жебоки-медведя, доходит несколько с трудом:
- Ну почему все так устроено? Почему так нелепо? Почему я ухожу от моего любимого? Зачем я бросаю в такую рань моего мужа? Моего сынульку? Я совсем забросила своих любимых мужчин, самых мне родных, а? Ты мой голодный и любимый мужчина... Ты встаешь, а я, как идиотка, убегаю!
- Нет, ты мне ответь - зачем я извожу тонны дорогущего макияжа? Чтоб какие-то чужие мужики пялили на твою роднульку жирные глаза, да? Ты скажи, да?
- Почему я должна уходить, красивая, нарядная, - Генка, я ведь даже выспалась сегодня! - и сразу к чужим людям... И слушать, слушать их бесконечные, бестолковые, канючие жалобы, жалобы, жалобы... Чтоб к вечеру придти домой, придти обыкновенной усталой женой. Раздраженной и пыльной, и... Понимаешь, Генадь, пыльной! И я, как дура, смываю всю свою дорогущую красоту вместе с пылью. И мне лень краситься снова, чтоб только для тебя... И жду тебя всегда некрасивая, всегда заспанная... Зачем я сплю, сплю и говорю - не трогай меня, потому что я всегда хочу спать! И ты, Генадь, прекрасно знаешь, что будить меня нельзя. И ты злишься и идешь сам себе что-то подогреть...
- Почему я обязана все прелестное, что есть еще во мне отдавать чужим людям, которые такие неблагодарные скотины бывают! Нет, ты мне ответь, почему так по-дурацки устроена жизнь? Я ведь люблю свою работу... Я первоклассный специалист, я специально столько училась... Я не хочу такой жизни! Я устала от такой жизни!
- Я знаю, знаю, - ты меня скоро разлюбишь! И ты, Генка, будешь прав! А за что любить злую, раздражительную, пыльную женщину?! Которая потом спит, и спит... И встает сонная, ненакра-шенная, а? а? Зато ты мне скажешь гадостную новость: у тебя нужная презентация завтра вечером, и собираются одни мужики, без дам... А я тебе скажу: только посмей без меня! И сделаю тебе вместо любимого кофе хорошенький скандальчик... И ты скажешь, что ты свободный человек! И на всякий случай расколошматишь любимую свою чашку...
- А я немножко испугаюсь, а все равно скажу, что ты мелкий предатель! И раз ты такой нежный и нервный: иди на все четыре, и можешь не возвращаться! Потому что твоя мамочка...
- А хочешь знать, Генка, я точно знаю, тебе с твоим тяжеленным характером, тебе с твоим вселенским занудством не ужиться с твоей мамой... Потому что ты сразу устанешь от ее суматошного нрава, от ее энергии. Ты, дурачок, просто взвоешь, а будет уже поздно. Поздно! Потому что поезд уже уйдет. Ты меня знаешь... Я сразу замуж выйду за настоящего миллионера, или сразу умру... Я еще не решила!
- Если ты будешь такой скотиной, что не захочешь мириться... Я вцеплюсь в тебя изо всех сил, и не буду отдавать никому-никому. А если вырвешься... Я, наверное, просто умру. Честное слово, Генка! Потому что мне Ярик не простит. А я... Я не знаю, как жить без твоей противной рожи, которая лежит себе и лыбится, как дебильный! Я знаю, ты меня все равно бросишь. Такую женщину может любить...
-... только такой противный муж, который медведь и пьяный извозчик из новеллы Антоши Чехонте, - с большим трудом втиснулся я в тоскливо-пылкий монолог моей роднули, по-актерски потрясенно таращась и промаргиваясь, ловя такие родные, такие ясные и такие уже служебные наведенные загадочные глаза ее, и, видя печальное и нервическое жалобное шевеление напомаженного блескучего (уличного, общественного) родного рта.
Разумеется, и глаза, и веки, и ланиты, и уста моей единственной были как всегда на высоте визажного мастерства, и наверняка били в самое сердечное яблочко зазевавшихся особей мужского пола, обречено столбенеющих при явлении моей ненаглядной в местах публичного столпотворения...
Весь искусный и природный шарм предназначался улице, - в этом моя суженая права. Она, моя единственная, права, что любоваться мне, ее законным, так сказать, обладателем, все как-то недосуг, разве что вот сейчас, в эти стремительно утренние минуты.
Минуты-мгновения нашей совместной супружеской жизни. А минуты идут себе своим равнодушным размеренным шагом.
В утренние же нынешние, скорее - галопируют, скачут, проносятся, - но все равно я заканчиваю свое медвежье ласковое, успокоительное предложение:
- И только твой противный муж любит свою жену всегда такую, какая... Разную жену любит, и заспанную, и спящую, которую будить страшно опасно для его психического здоровья. Потому что еще древние восточные мудрецы советовали, что старинное жмуркино упражнение после трудового дня или в заслуженный выходной, чрезвычайно укрепляет расшатанный нежный женский организм. В гаремах это пользительное времяпрепровождение...
Между нами, говоря, эта редкая женщина свой законный сон бережет, точно самый натуральный ювелирный изумруд или прочие драгоценные уральские самоцветы и бриллиантовые камушки, которыми переполнены ее бажовские малахитовые шкатулки...
Моя единственная лелеет свой сновидческий ритуальный покой, точно ревнивая львица своего недотепу-львенка...
Не дай Бог в ее личный выходной, отдохновенный час потревожить ее какой-нибудь зряшной просьбой: какие приготовить полуфабрикаты к ужину, что почистить-отварить? Или просто по глупой самонадеянной супружеской глупости: переборщил с регулятором громкости какого-нибудь приемного электронного устройства, - миниатюрный, но едкий скандал вам, то есть, разумеется, мне, скотине, хаму и вообще врагу трудящегося народа, обеспечен...
И случается, что я, одичалая скотина, умудряюсь всерьез, совершенно по-детски надуться и промычать невежливым запанибратским басом очевидную гадость: "Ну ладно тебе! Я хотел как лучше, чтоб..." Или вообще вздорность: "Это не я! Это телевизор виноват! Мастера нужно...", - дальше я не продолжаю, потому что вовремя ретируюсь, чтобы остаться живым и невредимым.
Невредимым для дальнейшего совместного сосуществования, от которого я когда-нибудь рехнусь, повешусь, растрескаю в мелкие жемчужные дребезги очередную свою любимую чайную чашку...
- Жена, а, жена! а какой сегодня день за окошком? Еще до лета далеко, да? Хмарь какая-то, и снег, наверняка, как кисель... Жена, ответь своему возлюбленному супругу, какова нынче в столице-матушке погода? Может, на асфальте весна гуляет, а сугробы ручьи веселые сочиняют? Вороны вон орут, вроде теток на базаре... Спишь тут, как забытый медведь в берлоге, а в природе всякие веселые перемены: нового доброго царя выбрали единогласно, снегири опять же в своих красных манишках нахохленные судачат, а? И сердце куда-то зовет, верно?
Моя единственная игнорирует мое утреннее словоблудие, не воспринимает его должным образом.
Моя роднуля давным-давно не со мною, ее Геннадием Сергеичем, мужем-лежебокой. Ей не до нашего сынульки, что дрыхнет в своей единоличной комнате и наверняка весь разметался в своей перекрученной постели.
Моя единственная занимается кропотливым, вернее, суматошным изысканием стального проволочного приспособления, в просторечии называемого пимкой, а по научному булавкой. Чем же еще приторочить изящный атласный погон-подплечик под воздушную белопенную кофточку, - вовремя не пришила, не приторочила и поэтому осваивает с педантичной пунктуальностью в утренние мгновения специфические смежные специальные профессии: изыскателя, разведчика, сыщика...
Легавая охотничья интуитивная деятельность по настырному розыску женских чрезвычайно важных мелочей, по всей видимости, доставляет моей единственной своеобразное мазохистское удовлетворение, которое чрезвычайно отчетливо и органично артистически излучает ее природно-породистый, не броско намакияженный лик мадонны. Впрочем, очень несвоевременно разыгралась негодница-булавка со своею приглядной полуобмундированной хозяйкой...
