Андрей Анисимов - Ураган для одуванчика
Василий подлил в бокал Берте вина и предложил тост за ее здоровье. Берта чокнулась со всеми и сказала ответные слова:
– В этот прэкрасный день, когда мы, немцы, потерпели сокрушительное поражение от доблестных войск Эстонии, я хочу выпить за всех вас, за эту гостеприимную страну и отдельно за моих молодых хозяев. В их доме я нашла семейное тепло, заботу и все то, чего не хватает одинокому пожилому человеку. Живя рядом с вами, я тоже помолодела и не ощущаю груза прожитых лет.
Кристина слушала Берту и ждала, когда та перейдет к теме о ненавистных детях. Злобное неприятие немкой всего, что связано с деторождением, задевало что-то в душе молодой женщины и вызывало у нее антипатию к старухе. Ждать пришлось недолго. Берта гордо оглядела присутствующих и надменно улыбнулась:
– Еще вы и ваши друзья нравитесь мне тем, что не стали плодить потомство. Если бы господа Мерисалу притащили сюда детей, мне бы пришлось забиться в свою комнату. Что может быть отвратительнее диких карликов с их несносными проделками и страшным шумом, что они создают?! А так у нас тишина и покой.
Берта посмотрела на Кристину с Василием, и голос ее потеплел:
– Завтра за мной заедет мой старый друг, и я на несколько дней покину этот ставший для меня родным дом. Но поверьте, даже несколько дней разлуки наводят на меня грусть. За вас, мои дорогие.
Все выпили, и Кристина незаметно для остальных переглянулась с мужем. Молодая хозяйка старалась выглядеть непринужденно и держать улыбку, но ей это удавалось не всегда. В иные моменты в глазах Кристины появлялась такая тоска, что поневоле хотелось ее пожалеть и ободрить. Кая еще по приезде заметила ее бледность и поинтересовалась здоровьем подруги. Но молодая женщина отделалась шутками. Василий лучше других понимал состояние жены, но вида не подавал – окружающие должны запомнить их веселыми, и оба супруга старались, как могли. Пришло время уговорить Хейно и Каю остаться на ночь. Изрядно приняв, Хейно не собирался садиться за руль, но Кая оставалась трезвой. Вести машину на обратном пути предстояло ей. Кристина стала подбивать подругу выпить.
– Ну, зачем сегодня ехать? Я вам постелю в баньке. Утром позавтракаем и двинете.
И Кая соблазнилась. Хейно не сразу понял, что жена опустошила полный бокал. А когда понял, налился гневной краснотой.
– Женщина, тебе нельзя пить, – рявкнул он ей по-эстонски.
– Да я уже выпила, – улыбнулась Кая. – Ничего страшного, проведем с тобой ночь здесь.
Хейно не ответил, но посмотрел на жену взглядом, который заменил все, что мог бы сказать русский мужик своей супруге в подобном случае. Помогла Берта.
– Хейно, не смей злиться. У тебя молодая красивая жена. Пойми, ты живешь на свете только для того, чтобы ее холить и лелеять. Моему Вилли, пока он был жив, и в голову бы не пришло мне возражать. Иначе я прэвратила бы его существование в сущий ад. И он это прэкрасно понимал.
Василий, чтобы поучаствовать в разрядке создавшегося между супругами Мерисалу напряжения, решил поболтать с Хейно о параде. Всевозможные проявления государственной независимости бальзамом ложились на эстонскую душу бизнесмена, а демонстрация военной мощи особенно. С некоторых пор власти республики парады проводили не в столице, а в одном из провинциальных городков, чтобы дать уездным центрам привлечь к себе внимание. Принимать парад выезжал сам президент, а с ним прибывала столичная и зарубежная пресса.
– Где сегодня прошел парад? – поинтересовался Василий.
– В Тарту, – ответил бизнесмен.
И тут Муравин не сдержался:
– И американский танк успели починить? Кажется, у эстонцев на вооружении их два, но я слышал, у одного заклинило двигатель?
– У нас есть достаточно танков, чтобы делать защиту своя независимость, – раздраженно возразил толстяк.
– От русских или американцев? – не мог остановиться Василий.
– Что ты привязался к Хейно? – заволновалась Кристина, понимая, что мужа понесло.
– И не думал. Просто хочу понять, от чего Хейно считает себя зависимым? От русской нефти или американского танка?
Кая попыталась все перевести в шутку.
– Больше всего муж зависит от пива, – и погладила Хейно по необъятному животу.
Толстяк обиженно засопел и больше за весь вечер не проронил ни слова.
Продолжал дуться Хейно и за утренним кофе. Кая пыталась отвлечь мужа от обидных мыслей, но бизнесмен оставался угрюм и молчалив. Лишь появление Альфреда Беншера, и даже не его самого, а его мерседеса, подействовало на эстонца благосклонно. Увидев машину, он необычайно ловко для его полноты покинул кресло и зашагал оглядывать антикварную классику. Беншер от утреннего кофе отказался и, наговорив дамам комплиментов, начал торопить Берту – дорога не близкая, а он еще забыл в отеле свою любимую трость. Через пятнадцать минут они с Бертой укатили. Следом уехал и и супруги Мерисалу. Прощаясь, Хейно старался на Василия не смотреть, но свою пухлую ручищу для рукопожатия все же протянул.
Проводив гостей, Муравины, не сговариваясь, вернулись в спальню и улеглись в постель.
– Давай просто поваляемся? – предложила Кристина.
– Тебе хочется иметь мужа импотента? – ответил он, целую начинающую наливаться грудь жены.
– При чем тут это? Я просто думаю о Берте, и мне страшно. Неужели тебе все равно?
– Мне вовсе не все равно, когда ты лежишь рядом, – ответил он, стягивая с нее трусы. Кристина вздохнула и закрыла глаза. После секса оба долго спали.
Василий проснулся первым, встал, заглянул на кухню и с подносом, нагруженным бутылкой виски, стаканом и небольшим транзистором, отправился в сад. Усевшись в кресло под яблоней, налил себе полстакана виски и залпом выпил. Как подошла Кристина и уселась рядом, не заметил. Она спросила, не подымая глаз:
– И что теперь?
– Теперь я напьюсь, – отозвался Василий.
– Ее уже нет?
– Один Господь знает.
– Ты, правда, хочешь напиться?
– Да.
– А я?
– Что – ты?
– А я вчера вечером ставила Берте клизму, – сказала Кристина и заплакала.
Василий видел, как жена, не вытирая слез, ушла в дом, но остался сидеть, налил еще четверть стакана, опять одним махом запрокинул в глотку и включил транзистор. Передавали музыку. Он сидел и пытался вспомнить, как все получилось? Полгода назад к ним приехала Берта. Но началось это гораздо раньше. С евроремонта дома.
Они купили коттедж, когда поженились. Купили не у хозяина, а у его сына, потому что хозяин умер. Одинокий старик доживал свои последние годы и за домом почти не следил. Они с Кристиной сами переклеили обои, оттерли полы и побелили потолки. Через месяц в комнатах стало чисто, исчез запах плесени и жареной салаки, оставленный умершим владельцем. Его неказистую старую мебель Василий распилил, и ее поглотило пламя камина. Но въезжать в дом молодожены не спешили – ночи стояли по-летнему теплые, и они ночевали в саду. Хоть заброшенный участок раем назвать трудно, для влюбленных супругов их палатка стала реальным воплощением рая в шалаше.
Василий хорошо помнил время, когда их трудовой пыл мгновенно сменялся любовным. Молодожена заводило все. Стоило Кристине подняться на стремянку с листом обоев и приложить его к стене – работать он больше не мог. Ее стройные ноги, выгнутая в движении спина, запрокинутая головка заставляли его отбросить инструмент и тащить жену в палатку. Иногда даже и не тащил, а брал ее прямо на рабочем месте. Но бывало и по-другому. Они усталые принимали душ, Кристина надевала что-нибудь нарядное, они садились в машину и катили в город. Выбирали самый шикарный ресторан и усаживались поближе к эстраде. Хоть после ремонтных трудов ныла спина, гудели ноги – танцевали и дурачились до закрытия заведения. А вернувшись, любили друг друга, пока в «шалаш» не заглянет солнце. Так продолжалось около месяца. Когда дом привели в порядок, переехали из палатки в спальню. Огромная двуспальная кровать стала первым приобретенным в магазине предметом их мебели. Плиту, холодильник, телевизор и друге атрибуты цивилизации собирали родственники и друзья. Покупать их молодоженам было уже не на что.
Кристина вышла из дома с тазиком мокрого белья. Проходя мимо мужа, бросила:
– Таки напиваешься?
Василий вздрогнул. Углубившись в свои мысли, он появление жены пропустил. Она уже развешивала белье на веревке, когда он ответил:
– Не понимаешь, в каком я состоянии?
– Догадываюсь.
– О чем ты можешь догадываться?! Лучше помолчи, мне и так тошно.
Кристина, покончив с бельем, подошла и села рядом:
– Мне тоже маетно, вот стирку затеяла. И ты занялся бы чем-нибудь путным.
– Не доставай, дура, – отмахнулся супруг, но злости или раздражения в его голосе Кристина не услышала. Она вообще не понимала русских, которые произносят ругательства, находясь в полном благодушии:
– Конечно, дура. Говорила мне мать, не выходи за русского… не послушалась.
