Джеральд Уолкер - Блуд
3. С Т Ю А Р Т Р И Ч А Р Д С
"Неудачная неделя, совсем плохая неделя," - отрешенно думал Стюарт не без некоторого внутреннего самодовольства. Он кашлянул и коротко, сдавленно вздохнул. Скоро надо вставать, выпить еще одну таблетку тедрала, чтобы прочистились бронхи. Последнюю дозу он принял в пять, когда проклятая одышка разбудила его. Тедрал ночью. Утром, днем, и вечером тоже. Он зевнул, потянулся и опять лег. Утренние дела могут подождать. Пятница, уже пятница!
Скверное настроение исчезало лишь после удачного убийства. Вот лучшее средство от депрессии и нравственных мучений!
Стюарт вспомнил, как в прошлую субботу проснулся с чувством, будто проспал четырнадцать часов. Раздражительность прошла без следа. Прошла и боль, в висках больше не ломило, как с похмелья. Он мог дышать легко и свободно без неприятных ощущений на каждом вдохе и выдохе. Он чувствовал себя превосходно, как после первого убийства. Все было так же, как и после предыдущих эпизодов, пока не появлялась прежняя все нарастающая усталость и невыносимая раздражительность, когда жизнь кажется бессмысленной и безрадостной, а радость - невозможной. Когда кажется, что нет никакой возможности изба______________________________
Minyum - минимальное количество евреев-мужчин, которое необходимо собрать для проведения литургии. - Примечание переводчика.
- 14
виться от подавленного состояния, вырваться из замкнутого круга, сулящего одни лишь страдания, беспрестанную душевную боль и горькое чувство полной безысходности. Было время, когда помогало кино. Или потрахаться с кем-нибудь. Теперь он мог смотреть по два фильма в день, трахаться каждую ночь на протяжении недели, и все безрезультатно. Фильмы приелись, а блудливые девушки уже не вызывали никаких чувств, кроме гадливости и омерзения. Их чавкающие, зловонные, напомаженные тела лишь отбивали аппетит. Все одинаковые, каждый раз одно и то же - ничего нового, хоть удавись. Он уже не выносил, если кто-нибудь даже случайно заговаривал с ним, и тем более, если требовалось быть учтивым и обходительным. При этом в мозгу его звучала лишь одна и та же фраза, бесконечно повторяемая, как короткая молитва: "Заткнись, оставь меня в покое, мать твою... Заткнись, оставь меня в покое, мать твою..." Повторяемое бесконечно это самовнушение освобождало его от гнетущих мыслей. Бог свидетель, ему-таки нужно было лишиться их на некоторое время, но облегчение, которого он ждал, не приходило. Все только бесконечно нарастало по спирали. И покой приносило лишь убийство... убийство... убийство...
В некотором смысле было легче, когда он ходил на занятия и читал что-нибудь. Он, по крайней мере, мог отключиться и действовать механически. А периоды свободного времени были самыми трудными. Ему было стыдно, что он не выносит оставаться в одиночестве. Вот почему он спланировал нынешнее лето. Хочет проверить, сможет ли прожить три месяца один-на -один со Стюартом Ричардсом. Наедине с самим собой. Тем более что иногда победы на самом деле являются поражениями.
В прошлую пятницу он ездил в центр города навестить отца и поговорить с ним о летних каникулах. Конечно, он начал с опоздания на двадцать минут. Каждый раз, когда Стюарт толчком открывал дверь офиса, он смотрел на пустое место, где после "Луис Ричардс" и "Общественный аудитор" должно было следовать "и сын". Надпись-укор.
Его отец рассчитывал, что Стюарт после окончания в прошлом году Школы торговли, бухгалтерского учета и финансов при Нью-Йоркском университете (школы его отца) будет работать вместе с ним. Дед умер ночью, и дал Стюарту понять, что ему чертовски повезло, раз он может ходить в колледж вот так, на всем готовом. Но потом Стюарт решил, как выразился отец, что он создан для чего-то большего, для аспирантуры в старинном Колумбийском университете Нью-Йорка, не меньше. Он был слишком хорош, чтобы быть просто бухгалтером, слишком умен, чтобы заняться практикой, обеспечивающей достойный уровень жизни, слишком неуравновешен, чтобы умереть своей смертью.
Стюарт настаивал, перемежая угрозы с мольбами, на получении степени магистра английской филологии, чтобы затем стать, как он хотел, преподавателем. Несомненно, ему удалось бы растянуть получение степени магистра гуманитарных наук на два года. Еще два года, прежде чем придется окунуться в большой мир. А кто знает, что может произойти за пару лет? Иногда ему хотелось, чтобы его забрали в эту проклятую армию, или одолела астма, или еще что-нибудь случилось.
В ту памятную встречу в прошлую пятницу отец приветствовал Стюарта, подняв к глазам свои наручные часы.
- Спасибо, - сказал отец, - что тебе удалось найти для меня время в тво
- 15
ем напряженном дневном графике.
Разговор касался различных тем. Стюарт объяснил, что он хотел бы на все лето остаться в своей комнате в "Оклахоме", поработать в библиотеке, не отвлекаясь по пустякам, подготовиться к экзаменам, обдумать диссертацию, прежде чем начать ее писать. По его словам, он выбрал необычную тему. Ведь никому раньше не приходило в голову писать о Роджерсе и Хэммерштейне .
Его отец высказал свое мнение о причудливых колледжах "Плющовой лиги" и о том, как хорошо Стюарт заботится о себе, используя чужие деньги. Но Стюарт знал, что старик с самого начала сделал неверный ход. Образование, по словам его отца, является одной из важных вещей в жизни, и когда они оба исчерпали себя во взаимном презрении, порожденном тем, что узнаешь себя в другом человеке и начинаешь испытывать к нему отвращение, отец не смог сказать "нет" идее, с такой искренностью предложенной Стюартом. Его влекли гуманитарные науки, пока его потребностью не стало убийство, совершаемое во избавление от гнетущих нравственных мучений и с одной лишь целью - обрести покой глубокого удовлетворения.
Стюарту пообещали, что он и дальше будет получать каждый понедельник привычный чек на пятьдесят долларов. Но он добился не всего, чего хотел. Отец вычеркнул строку о покупке машины. Старик не мог понять, зачем Стюарту автомобиль, раз он собрался проработать все лето в библиотеке, расположенной через дорогу от его общежития. Еще отец объявил, что платит за непомерно дорогое обучение в Колумбийском университете последний год, и чтобы впредь Стюарт рассчитывал лишь на свои собственные силы.
Как было бы здорово, думал Стюарт, если бы у него была машина, и он мог легко добираться до пляжа, а не трястись в "подземке". После встречи с отцом он, как обычно,находился в таком состоянии, когда любой человеческий голос кажется невыносимым, в том числе и собственный. Сжав челюсти и обливаясь потом, он гулял по улицам или мерял шагами свою комнату. "Закройся, оставь меня в покое, мать твою..." - как заклинание повторял он про себя одни и те же слова и ему казалось, что большую часть своей жизни он провел с этой фразой, постоянно звучащей в мозгу. Почему старик не мог излагать свои взгляды более... тактично? Зачем, в таком случае, нужны отцы? Смешно, думал Стюарт, сейчас он сам был и Богом-Отцом, и Богом-Сыном, а каким же отцом был сам отец?.. Закройся, оставь меня в покое, мать твою... Может быть, и в голове старика крутилась эта фраза?.. Довольствуйся тем, что получил. Каникулы на целое лето пока еще не испорчены окончательно. О, Роджерс!.. О, Хэммерштейн!.. О, какое чудесное утро!..
Стюарт думал о книгах об американском музыкальном театре, которые ему, как предполагалось, придется прочитать . Пока все еще весело. После выпускных экзаменов прошла уже целая неделя, а он не открыл еще ни одной книги.
Всю неделю он был подавлен и встревожен, даже когда лежал на солнце в Райис-парке, и не мог избавиться от угнетенного состояния. Ничего не помогало. Конечно, началось это в прошлую пятницу, после встречи с отцом. Из -за разговора с ним грудь сдавило тесным обручем. Стюарт чувствовал себя унижен_____________________________
Ричард Роджерс и Оскар Хэммерштейн - известные композитор и либреттист музыкальной комедии в США в XX веке. - Примечание переводчика.
- 16
ным, хотя и победил в некотором роде. Нет, неверно. Чтобы заполучить желаемое, ему пришлось унижаться, скулить, умасливать старика, для которого, очевидно, единственной радостью в жизни были унижения перед ним собственного сына. Кто бы еще стал перед ним так пресмыкаться? Больше некому. Вот и куражится стервец на старости лет. Нашел себе удовольствие.
Затем Стюарт осознал, что сейчас он, должно быть, сам уже отец. Вероятно, произошло это в последнюю пару недель, благослови их Господь.
Пешком он прошел от офиса отца в финансовом центре города в Виллидж, где весь день прослонялся по узким, беспорядочно изогнутым улицам. Он думал позвонить какой-нибудь девушке, но не решил, какой именно. Наконец, оставил сомнения и пошел посмотреть остросюжетный фильм, который еще не видел. Картина оказалась очень плохой и поэтому ничем не помогла. Не помог и плохой обед в итальянском ресторане. Выйдя из ресторана, он сказал себе, что сделал все возможное, чтобы избавиться от все более настойчивого стремления к очередному убийству, как единственному действенному средству обрести столь желанный душевный покой. Но чем большие волевые усилия он делал над собой, тем сильнее возрастал неукротимый дух противоречия. Оставалось одно из двух: либо окончательно свихнуться в этой дьявольской борьбе с самим собой, либо совершить очередное убийство и хоть на время обрести душевный покой, прежде чем внутренний мир и согласие с самим собой снова не взорвутся противоборством сомнений. Вот когда ясно понимаешь, что здоровый дух - это абсолютно скотское безразличие ко всему на свете. Вот в чем заключена незыблемая основа жизненного благополучия. С прошлого раза прошло почти два месяца. Здесь он обнаружил, что у него с собой нож, прижатый к бедру - единственное, что может ему помочь.
