Леонид Словин - Ночь, прожитая трижды
Приближавшийся со стороны Москвы сцеп уже тормозил.
Почти все садились в первые вагоны — ближе к поездной бригаде: время ночное, серьезное…
Посадку не затянули. Машинист дал свисток…
В ближайшем от Николы тамбуре свет не горел. Несколько молодых парней, по виду поддатых, задиристых, в поисках потехи, выглядывали на платформу
Эти были опаснее всех.
Старый вор миновал тамбур и оказался в соседнем вагоне — моторном, обшарпанном, дребезжащем. Пассажиров в нем было мало — четыре человека, все в разных углах.
Никола прошел в конец вагона. Сел лицом по ходу. Сзади была стенка. Отсюда ничего не грозило. Секретный агент конторы не мог об этом не заботиться постоянно. Впереди он наблюдал тех, кто мог идти по составу от головы, сбоку косил глазом в ближайший тамбур.
Появление частных охранников неизвестного агентства в электричке насторожило. В любом случае следовало быть настороже.
«Кто знает, что у них на уме, у этих козлов…»
Свою жизнь Никола прожил как человек вне общества, вне закона. Про воровские годы не следовало и говорить — вышел, подсел, снова вышел, снова зона… Но даже в последние годы. Несмотря на работу с Игумновым, а, может, и благодаря ей…
В любой момент — на улице, у ларька, в электричке его мог окликнуть кто-то, кто сидел с ним в камере, по чьим расчетам он сейчас давно в крытой, на усиленном режиме и неизвестно когда освободится. А он вот он…
«Не объяснишься…»
Все заказано: ни знакомств, ни друзей, ни откровений.
Менты охранять не станут.
«У них и на себя-то нет сил… Только сам! Смотреть и смотреть в оба…»
Загул не решил ни одной из проблем. C отходняком они возвращались. И даже добавились новые.
Предстояло помириться с сожительницей. Явиться к куму. С повинной, с пустыми руками…
Игумнов, конечно, разыскивал его. И в Истре, и в Домодедове. Даже послал за ним старшего опера — Качана.
Никола не любил ментов, хотя и работал на них. Его подписали на сотрудничество с ментами против желания. В зоне. Выхода не было — впереди корячились вилы: новый срок. Тут на все пойдешь. Исключение он делал для Игумнова. На кума можно было положиться. Никола в том убедился…
Впереди на межвагонной площадке стукнула дверь. Кто-то шел вдоль состава. Потом со стуком отъехала вторая дверь — малого тамбура…
«Они…»
Частные охранники, которых Никола видел в Нижних Котлах, показались в проходе. Они шли гуськом — кого-то разыскивали.
Никола смежил веки — вроде дремал. Украдкой привычно наблюдал за окружающим. Когда бандитского вида стражи были совсем близко, прикрыл глаза вовсе.
У его скамьи они остановились. Что-то подсказало, что бесцветный мужичек на последнем сиденье — не прост, как кажется.
— Эй, отец…
Тот, что с прямоугольным лицом, белесый — дернул его за рукав.
— Деревню свою не проехал?!
— А? — Никола с понта только проснулся.
— Я говорю: выходить не пора?
Никола поморгал маленькими бесцветными глазками, какие бывают у беспородных дворовых кобельков на первых днях их жизни. Глянул непонимающе.
— Че?
— Не понял?! Делай ноги, говорю…
Никола поднялся. Стараясь не встречаться глазами, снова быстро срисовал обоих. Лица были ему совершенно незнакомы. Он не мог вспомнить ни одного.
«Кажется не встречались. Просто так пристебываются…»
Впрочем, через него прошли сотни людей. Многих уже никогда не вспомнить.
Электричка притормаживала. Сбоку за окном смутно светились огни.
Платформа была безлюдной, на ней и днемто садились обычно всего несколько человек. Сейчас, ночью, она и вовсе выглядела глухой…
— Не понял?!
Никола кивнул.
Спорить было бесполезно.
«Все равно выкинут…»
Он догадывался о причине, по которой к нему подошли.
Подполковник, звонивший на сотовый в Нижних Котлах, отдал приказ зачистить последний электропоезд от «братков». В Николе оба безошибочно определили одного из них…
Охранники действовали в рамках общего плана действий своей фирмы, в него входила не только зачистка электропоезда. Зачистка была только подготовительным этапом к чемуто главному…
«Они уже в Домодедове на парк е. Ждут остальную команду…»- доложил Белесый.
«В Домодедове что-то готовится…»
Бывшие менты или фээсбэшники, или кто они там, расступились, давая дорогу. Никола поднялся, быстро пошел по проходу в сторону дальнего тамбура.
Сидевшие в вагоне пассажиры все видели. Отвернулись, чтобы не впутываться. Все тот же белесый охранник — видимо, старший из них — сделал несколько шагов следом. За Николой.
— Давай…
Пневматические двери открылись еще на ходу. Не оглядываясь, Никола шагнул в ночь на безлюдную платформу. Он уже все решил.
Соседний тамбур шел без света. Оттуда доносилось нестройное пение.
Поддатая компания, из-за которой Никола с самого начала на Нижних Котлах миновал этот вагон, все не успокоилась.
— Мужик. Такая мать…
Выбора не было.
Никола сделал шаг и был снова в поезде. Двери за его спиной сомкнулись.
Состав уже двигалась.
— Гляди! Да у нас пополнение!
Несколько отморозков — поддатые или обкуренные — шумно толкали друг друга, мотались по тамбуру. Одного сразу толкнули на Николу, с другого угла тамбура на них налетел второй…
Никола схватился за ручку двери, главным сейчас было пробиться в темный салон. Это ему на первых порах удалось. В последний момент, видя, что жертва уходит, один из парней сзади с силой схватил его за плечо.
— Мужик! Дай огонька!
Требование «дать огонька» была лишь поводом. Парням требовалось размяться, сбросить в кровь адреналин…
С тех пор, как линейные менты перестали сопровождать последние электропоезда, мелкая шпана творила в них беспредел, шустрила до тех пор, пока кто-нибудь жесткобезжалостно не указывал ей ее место.
— Не курю…
Никола до последней решительной секунды при любых обстоятельствах всегда держался в рамках. Особоопасный рецидивист должен быть особенно сдержанным…
— Тогда я дам тебе, сука. Держи…
Резкий удар пришел ему сбоку. В скулу. Но Никола не обернулся. Он был уже в салоне.
Кепка слетела с него, он подхватил ее на лету.
Вагон был пуст. Все пассажиры покинули его, опасаясь рискованного соседства. На помощь пассажиров рассчитывать не приходилось.
Сзади его снова прихватили, но Николе удалось вырваться.
— Не спеши! Куда ты?!
Впереди был второй темный тамбур.
Никола наметил его для себя как последнюю опорную точку. Бежать дальше он не собирался. В поле пальто у него была спрятана заточка. Достать ее было секундным делом.
Ему снова удалось вырваться. В дверях второго тамбура он обернулся. Его преследовали только двое.
— Надо поговорить, мужик! — первый — совсем молодой, с бледным бескровным лицом — чуточку прихрамывал.
В свете проплывшего за окном светильника Никола сразу вспомнил, где его видел.
Ласковый летний день, обносившиеся, как портянки, спортивные стяги, пустой запущенный стадион…
Молоденький баклан хотел посмотреть, как поведет себя пьяный Никола, в одиночестве приторчавший у бутылки на траве за воротами, если над ним слегка подшутить. Озорник подвел мяч совсем близко и поддал ногой не по мячу, а по бутылке. У Николы потемнело в глазах. Он поднялся и почти не шатаясь двинулся к дыре в заборе. А баклан спокойно, не обернувшись, погнял дальше к приятелям, которые все видели, заорали:
— Беги, беги, мужик! Пока магазины открыты…
Никола вернулся скоро. О нем уже успели забыть. С ним был нож. Удар пришелся хулигану чуть выше паха. Снизу вверх. Озорника спасло чудо. На несколько месяцев он превратился в инвалида. В дело вмешался Игумнов. Николе пришлось подарить молодому наглецу цветной телевизор, чтобы замять дело…
В тамбуре Никола обернулся, поднял заточку:
— Забыл меня?!
Баклан отпрянул. Узнавание было мгновенным.
— Все, отец!..
Никола прошел вперед — дальше по составу. Все было как обычно. Молчаливые пассажиры, уводившие взгляды. Бегущая вдоль полотна черная тень электрички…
В Домодедове он выскочил из головного вагона одним из первых. Спрыгнул на рельсы. Перед кабиной машиниста перебежал через пути. Примыкавшая к маневровому парку эта сторона станции была темнее и глуше.
Электричка глухо свистнула, потом отправилась.
Никола подождал. С отправлением поезда ему открылась платформа, с которой он только что спрыгнул. Она сразу опустела. Все, кто ждал электричку, уехал. Вновьприбывшие быстро удалялись…
Прямо напротив себя вор увидел бывшего мента-подполковника.
Бывший мент счищал скребком лед.
Вор постарался не попасть ему на глаза. Отвернулся. Вражда была взаимной.
