Григорий Лерин - Морской волк. Стирка в морской воде
Я сначала посмеяться хотел, потом задумался. Понимаешь, дорогой, люди что говорят? Вот идет дядя Теймур, хороший человек, хороший коньяк людям продает. Вот Нодар идёт, тоже хороший человек, тоже коньяк продаёт. Автандил, Нестор — все хорошие люди, все коньяк продают… А этот Петрович подождал, пока я подумаю, и ещё говорит: «Ладно, — говорит, — дядя Теймур, давай продадим твой пароход. Его другой человек с радостью купит, название даст, будет грузы возить. А ты зато, дядя Теймур, хорошие деньги получишь». Я опять заинтересовался: какое ещё название, разве нет у парохода названия? «Любое название, — говорит этот Петрович, — какое хозяину в голову придет. И назовет он его „Горный орёл“ или „Арарат“, например». Нэт, говорю я решительно, не будет мой пароход «Арарат» называться. Давай, Петрович, грузы возить. Вот так я, Виктор, дорогой, судовладельцем стал. Но как-то еще сомневался. А потом Петрович на Мальту ездил, мне фотографию привёз…
Дядя Теймур полез во внутренний карман пиджака, достал фотографию, долго ее рассматривал и наконец, вздохнув умиленно, подал мне.
Большое океанское судно стояло у причала, заваленного стальными конструкциями. Вразнобой торчали стрелы пяти кранов. Когда-то белая надстройка выглядела так, как будто на нее выплеснули огромный ушат помоев: сверху вниз тянулись грязно-рыжие потеки ржавчины. Борт тоже был заляпан разноцветными пятнами, только в самом носу, над якорем, антрацитово блестел свежей краской небольшой участок, на котором сияли ровные белые буквы: «Dada Teimur». С кормы лениво свисало красное полотнище с рыцарским крестом.
Я вернул фотографию, на ходу придумывая, как бы поприличнее отозваться об этой груде ржавого железа, но тут меня осенило:
— Дядя Теймур, так это и есть предмет вашей противоестественной любви?
Он бережно взял фото, взглянул ещё раз, и глаза блеснули.
— Очень люблю, Виктор, да, дорогой. Никогда так коньяк не любил. Пока в машине еду, три раза фотографию рассматриваю.
Я замотал головой и саркастически хмыкнул.
Через три секунды дядя Теймур был уже у двери. Но я через эти же три секунды был у той же двери, придерживая ее ногой и хватая дорогого гостя за локоть.
— Дядя Теймур, да я совсем не о том, успокойтесь, дорогой. Пароход у вас классный, мне очень понравился, честное слово…
Дядя Теймур не верил, сопел и вырывался.
— Расцветка такая современная, камуфляжная, — продолжал я заливаться соловьем, — в осеннем лесу пройдет мимо, и не заметишь. Название со вкусом подобрано, это вам не «Арарат» какой-нибудь, гад буду, в смысле, клянусь бородой Аллаха.
Он ослабил напор и подозрительно посмотрел на меня глазами обиженного ребенка; которому возвращают только что отнятую шоколадку.
— А смеялся зачем?
Надо было жертвовать фигуру, и я пожертвовал.
— Да из-за Чарика вашего.
Дядя Теймур нерешительно повернулся к столу.
— Почему из-за Чарика, скажи.
— Ну, он позвонил, предупредил о вашем приходе. — Я решил сдавать Чарика с потрохами. — Сказал, что речь о любви пойдёт, я только не понял, к человеку или, например, к животному, с каждым бывает, знаете ли, он как-то неясно выразился. А вы, оказывается, в пароход влюбились, ну я и обрадовался… Садитесь в кресло, дядя Теймур.
Дядя Теймур робко улыбнулся.
— Влюбился, правильно сказал Чарик. А животных я тоже люблю… Я в кресло не хочу больше, Виктор, дорогой, низко очень. Я вот в этот стул сяду.
— Вот и чудненько. И прекрасненько, — засуетился я. — Давайте, я вам ещё коньячку налью.
— Спасибо, дорогой. — Дядя Теймур явно чувствовал себя неуютно. — Коньяк я тебе в подарок принёс. Ты извини, дорогой, погорячился дядя Теймур.
— Да бросьте! — отмахнулся я. — Что Чарик, что Лизка — одно недоразумение. Только непонятно, кто из них кого учит.
— Правильно говоришь, Виктор. Я тебе о другом сказать хочу. Совета просить пришел.
— А что такое? — удивился я. — Неужели угнали такого красавца?
— Нет, не угнали, Виктор. Всё идёт хорошо пока. Но могут произойти такие, знаешь, очень нзприятные… нэприятности.
Я так и сделал стойку.
— Слушаю вас, дядя Теймур. Давайте все по порядку.
— Я, Виктор, дорогой, всю жизнь коньяк продавал…
— Нет, дядя Теймур, с самого начала не надо. Ваша неожиданная мечта уже исполнилась. Поехали дальше…
* * *На Востоке, говорят, время течёт в два раза медленнее. Мы же ещё в восемьдесят шестом году прочно оказались на Западе, причём наш поводырь не таскал свой народ сорок лет огородами, истребляя пережитки, а просто провозгласил: «Мы уже на Западе, товарищи!» и перенёс плетень к сто восьмидесятому меридиану.
Дядя Теймур говорил и говорил, то умиляясь, то сокрушаясь, а когда закончил рассказ, то удивился и горящей настольной лампе, и чёрному окну за моей спиной. Я же фиксировал каждый час, но слушал терпеливо и внимательно, и не только из-за Чарика.
Гость рассыпался в красочных прощаниях и пожеланиях, вызвал машину и уехал. В кабинете не прозвучало ни предложений, ни обещаний, мы просто мило поболтали. Кажется, он остался доволен встречей. Каким остался я, я еще не понял, надо было все хорошенько обдумать.
Все сделали, как Петрович учил. На Мальте зарегистрировали «Теймур Шиппинг Компани», там же провели ремонт. В Питере открыли офис, с деньгами дядя Автандил помог. Все затраты окупились через год, что еще более усилило любовь дяди Теймура к своему заокеанскому крестнику. Он повесил на стену в кабинете большую карту и каждое утро, сопя и кряхтя, забирался на стул со штурманской линейкой и циркулем и передвигал маленький намагниченный кораблик.
В мае, то есть четыре месяца назад, произвел дядя Теймур плановую смену экипажа, до этого у него уже отработали две смены по восемь месяцев. Через пару месяцев выплатил первую зарплату. А еще через пару недель одному из членов экипажа перевод в банк пришел на восемь тысяч долларов. Человек этот старпомом на судне работает, деньги перевел из Южной Африки, скорее всего, сам — время стоянки совпадает с датой банковской операции.
Откуда у простого и наивного судовладельца дяди Теймура конфиденциальная банковская информация, он уточнять не стал. Откуда такие деньги у члена экипажа — вовсе непонятно, старпом получает у дяди Теймура тысячу шестьсот в месяц.
Обратился дядя Теймур к компетентному Петровичу, может, знают моряки какой-то секрет. Петрович огорчился, он, оказывается, сам этого старпома на «Дядю Теймура» устроил. Личных секретов, сказал Петрович, много, но больше пятисот на них не наваришь, то что выше — это уже явное покушение на деньги или имущество дяди Теймура. Огорчился и дядя Теймур и послал Петровича в командировку, в африканскую страну, куда с развевающимся красным мальтийским флагом направлялся с грузом риса теплоход «Дядя Теймур». О визите высокого гостя капитана известили заранее, чтобы зря не обижать людей. Просто прибыл начальник посмотреть, как люди работают, о проблемах поговорить и так далее.
Вернулся Петрович очень озадаченным. Никаких следов левых грузов или хищения судового имущества он не обнаружил. Моряки работали хорошо, прибавки к жалованью не просили, в общем, проявляли всяческую лояльность к дяде Теймуру, пароходу и человеку. Оставалось предположить какой-то очень удачный частный бизнес шибко грамотного старпома и на этом успокоиться, что дядя Теймур и сделал, но Петрович успокаиваться не хотел.
Совсем недавно на вышеупомянутый счет упали очередные восемь тысяч, и снова из Южной Африки, куда судно заходило за водой и топливом. Тогда-то Петрович впервые произнес страшное слово «наркотики». Дядя Теймур огорчённо сказал: «Вах!», или что-то в этом роде, и полез на стену с картой, но Петрович, неудовлетворенный впечатлением, объяснил, что продавать из-под полы водку и перевозить наркоту — это совершенно разные вещи. Если за водку влепят штраф или, в худшем случае, настучат бамбуковыми палками по пяткам, то за наркоту арестуют пароход со всем экипажем на абсолютно неопределенный срок, во время которого беспризорный «Дядя Теймур» по частям разбежится в разные стороны, сопровождаемый любопытной и предприимчивой африканской общественностью.
Короче говоря, над романтической любовью, вспыхнувшей с первого взгляда между дядями Теймурами, нависла смертельная угроза, и, чтобы устранить ее, надо было во всем разобраться на месте.
Вот такая неопределенно-критическая ситуация сложилась к тому моменту, когда я ворвался к Чарику со стволом в руках и заорал: «Всем на пол, уважаемые!»
С утра у меня все валилось из рук от навязчивого подозрения, будто я что-то забыл. Наконец, уже собравшись на работу и открывая входную дверь, я вспомнил, позвонил Чарику и довольно резко отчитал его за вчерашний нелепый анонс, чуть не поставивший меня в идиотское положение перед дядей Теймуром. Я так разошелся, что припомнил ему и одесские разборки, и недавнюю Лизкину выходку.
