Эрнест Хорнунг - Костюмированное представление
Джентльмен, стоявший слева от Розенталя, пришел в сильное возбуждение. Нечистая совесть никогда не обнаруживала себя с большей самоочевидностью. На мгновение его глаза, как черные смородинки утопавшие в белом сале его физиономии, вылезли из орбит. В следующее мгновение, подчиняясь своему профессиональному инстинкту, он сунул револьверы в карманы и подступил к нам, сжав кулаки.
— Отойди в сторону, отойди в сторону! — неистово заорал Розенталь.
Но было уже поздно. Лишь только массивный боксер закрыл его от револьверов своим телом, Раффлс одним прыжком выскочил в окно, в то время как меня, хотя я ничего вообще не говорил и все время стоял смирно, сбили с ног одним научно поставленным и превосходно отработанным ударом.
Я, должно быть, провел на полу довольно много времени без сознания. Когда я начал приходить в себя, то услышал сильный шум, доносившийся из сада. Лежа в гостиной, я был полностью предоставлен самому себе. Я присел. Розенталь и Первис носились вокруг дома, ругая кафров и ворча друг на друга.
— Он убежал через ограду, говорю тебе!
— А я говорю, это был тот самый тип. Нельзя ли позвать полицию?
— Будь она проклята, твоя полиция! С меня довольно!
— Тогда давай лучше вернемся и позаботимся о втором негодяе.
— Позаботься лучше о собственной шкуре! Тебе это будет полезнее. Яла, ты, черная свинья, если я еще раз увижу, что ты прячешься за чужие спины…
Конца угрозы я так и не услышал. Я встал на четвереньки и пополз прочь из гостиной, зажав в зубах свой собственный револьвер.
На мгновение мне показалось, что и холл пуст. Но я ошибся, потому что со всего размаху, даже не встав с колен, налетел на негра. И хотя я не смог заставить себя воспользоваться его презренной слабостью и наградить черную башку оглушающим ударом, однако все же попытался пригрозить ему своим револьвером самым устрашающим образом. И когда я поднимался вверх по лестнице, перепрыгивая сразу через три ступени, белые зубы негра гулко отбивали дробь. Почему я столь решительно побежал вверх, словно никакого иного пути для меня и не существовало, объяснить я не могу. Однако весь сад, лужайки и нижний этаж были буквально забиты людьми, и мне, по-видимому, ничего иного уже не оставалось.
Я ворвался в первую попавшуюся комнату. Это оказалась спальня, пустая, хотя и освещенная. Никогда не забуду, как я вздрогнул, войдя внутрь и столкнувшись с ужасного вида злодеем, которым, как выяснилось, был я сам, — таким отразило меня во весь рост стенное зеркало. В маске, с оружием в руках, облаченный в лохмотья, я и в самом деле казался вполне заслуживающим пули или петли. Мысленно я смирился с любым из оных исходов. Тем не менее я спрятался в гардеробе за дверцей и стоял там, дрожа всем телом и кляня свою судьбу, свою глупость, а также — более всего и чаще всего — Раффлса. Это продолжалось, как я полагаю, около получаса. Затем дверца гардероба внезапно распахнулась — кто-то бесшумно прокрался в комнату, — и меня, будто пленника, потащили вниз по лестнице самым постыдным образом.
Вслед за этим в холле разыгралась ужасно бурная сцена. На подмостках теперь появились дамы, и, увидев отъявленного уголовника, они закричали все хором. По правде сказать, моя внешность вполне извиняла их поведение, хотя маска, ничто более не скрывая, висела у меня на левом ухе. Розенталь, призывая всех к тишине, своим мощным рыком заглушил крики. Дама с волосами, похожими на мочалку, в свою очередь пронзительно заверещала о чем-то в его адрес, и весь холл вновь превратился в неописуемый Вавилон. Помню, мне оставалось лишь гадать, сколько времени это могло бы продолжаться до прибытия полиции. Первис и леди выступали за то, чтобы незамедлительно вызвать полицейских и передать меня в их руки. Розенталь и слышать об этом не желал. Он поклялся, что застрелит любого, будь то мужчина или женщина, если хоть кто-то попытается отсюда улизнуть. Полицией он сыт по горло. Он не собирался позволять ей врываться сюда и портить ему все удовольствие. Он намеревался разделаться со мной по своему собственному усмотрению. С этими словами он вырвал меня из чужих рук, отшвырнул к двери и выстрелил вслед. Пуля впилась в дерево в дюйме от моего уха.
— Ты, пьяный дурак! Это будет убийство! — заорал Первис, во второй раз за этот вечер заслоняя меня от револьвера.
— Почему это должно меня волновать? Он вооружен, не так ли? Я застрелю его, защищая себя. Это будет предостережением для других. Отойдешь ты в сторону или предпочтешь получить пулю?
— Ты пьян, — сказал Первис, продолжая стоять между нами, — Я видел, что, войдя в дом, ты выпил целый стакан. Ты опьянел до одури. Возьми себя в руки, старина. Не надо делать ничего такого, о чем потом будешь жалеть.
— Ну что ж, пожалуй, я не стану убивать этого попрошайку, а только обстреляю вокруг него. Может, и промахнусь пару раз. Ему это не повредит.
При сих словах веснушчатая лапа Розенталя высунулась над плечом Первиса. Грани его бриллианта вспыхнули бледным багрянцем, а дуло револьвера — ярко-красным огнем. Женские крики, раздавшиеся вместе с выстрелом, затихли, как и его отзвуки. Несколько шепок свалилось мне на голову.
В следующее мгновение боксер обезоружил Розенталя. Наконец-то я спасен, но тем не менее меня охватило глубокое отчаяние: среди толпы я увидел полицейского. Он вошел в гостиную через окно. Это был немногословный и весьма проворный офицер. В один миг, пока боксер объяснял ему ситуацию, он защелкнул наручники у меня на запястьях. Хозяин дома, пасуя перед властью и ее представителем, изливал свою бессильную злобу: прекрасная охрана, нечего сказать, и очень эффективная. Приходит к шапочному разбору, когда все обитатели дома могли бы уже спать своим последним сном.
Полицейский, уводя меня, едва удостоил беглым взглядом Розенталя.
— Мы знаем о вас все, сэр, — сказал он, с презрением отвергая предложенный Первисом соверен. — А с вами, сэр, мы увидимся в Марилебоне[5].
— Мне сейчас пойти с вами?
— Как будет угодно, сэр. Однако полагаю, ваш знакомый больше нуждается в вашем присутствии, и не думаю, чтобы этот молодой человек доставил мне много хлопот.
— Ну-у-у, я буду идти спокойно, — заверил я.
И я пошел.
Мы молча прошагали, возможно, около сотни ярдов. Нам не встретилось ни души. Наконец я прошептал:
— Как же, Господи, тебе это удалось?
— По чистейшей случайности, — сказал Раффлс. — Мне повезло: я сумел выбраться благодаря тому, что знал каждый кирпич в садовой ограде, и мне вдвойне повезло, потому что в мастерской в Челси среди остальных нарядов имелись и вот эти тряпки. Шлем взят из коллекции, которую я собирал в Оксфорде. Бросим его через забор, и будет лучше, если мы снимем также накидку и пояс прежде, чем нам встретится настоящий полицейский. В свое время я приобрел их для маскарада, и они так и остались лежать в гардеробе. Я всегда думал, что они могут еще пригодиться. Труднее всего нынешней ночью мне было избавиться от кеба, на котором я вернулся сюда. Я отправил его в Скотленд-Ярд с десятью шиллингами и со специальным посланием для старины Маккензи. Все следственное подразделение будет у Розенталя примерно через полчаса. Конечно же, я воспользовался ненавистью нашего господина к полиции — это еще одно счастливое для нас обстоятельство. Если бы тебе удалось ускользнуть — что ж, это было бы превосходно, если бы нет, то он, я чувствую, очень долго играл бы со своей жертвой, как кошка с мышкой. Да, Кролик, костюмированное представление получилось куда менее приятным, чем я рассчитывал, и мы сыграли в нем далеко не лучшие роли. Однако нам чертовски повезло, что мы вообще унесли с него ноги!
Примечания
1
Английский баррель равен 163,65 л.
2
Плацдарм (франц.).
3
Напротив (франц.).
4
Один из беднейших районов Лондона.
5
Имеется в виду Марилебонский крикетный клуб, который с 1814 г. является законодателем крикета в Англии: разработал правила игры и вносит в них изменения и поправки; клубу принадлежит известный стадион «Лордз».
