Фридрих Незнанский - Стая бешеных
– Сука! – завизжал шустрый, подпрыгивая на месте, словно кто-то невидимый удерживал его в его порыве броситься на однорукого и разорвать его в клочья. – Сука! Да я с тобой за Стасика знаешь, что сделаю?! Знаешь, что я с тобой сделаю за Стасика?!
Однорукий не обращал на его визги никакого внимания, продолжая деловито выворачивать карманы теперь уже совсем беззубого Стасика.
– Смотри, у него нож! – воскликнул вдруг кто-то из подростков, и все замолчали, растерянно оглядываясь по сторонам.
В руке у шустрого вдруг тускло блеснул длинный старый кухонный нож. Как известно, ни одним ножом не было совершено за всю историю человечества столько убийств, сколько было совершено кухонным.
Достав нож, шустрый тоже замолчал, словно наконец успокоился. Глаза его сузились, тело перестало дергаться от страха и напряжения и, наоборот, приобрело какую-то ленивую кошачью пластику. Мягко ступая по траве, он медленно двинулся к однорукому, который совсем не отреагировал на вопль из «зрительного зала», словно не слышал.
– Эй, у него нож! – закричали ребята еще громче. – Баран, обернись! Он тебя сейчас покоцает!
Но однорукий продолжал как ни в чем не бывало подсчитывать трофеи, бережно поднося каждый к глазам и проверяя, не надбито ли драгоценное горлышко.
– Сука, одну надбили… – тихо пробормотал он и выпрямился в самый последний момент, когда нож шустрого, как меч Фемиды, уже был занесен в воздухе. И нож этот просвистел прямо перед носом однорукого.
– Ты чего, совсем обалдел? – как-то очень даже ловко он ухватил шустрого за шиворот и, приподняв в воздухе одной рукой, за неимением второй принялся лупцевать его ногами. Нож отлетел куда-то в сторону, а шустрый заверещал, как годовалый поросенок, которого волокут резать.
– Давай! Давай, так его! – дружно заорали прыщавые парни, которым в принципе все равно было, за кого болеть в этом поединке. В подобном случае всегда болеют за сильнейшего. – По яйцам ему дай! По яйцам.
Большой вдруг вскочил и бросился в кусты, но на него никто не обратил внимания.
– Ты меня зарезать хотел? – пыхтел однорукий, отчаянно работая ногами. – Ну и за что? А вот теперь и получи.
Бил он довольно крепко, потому что шустрый после пятого удара перестал верещать и только крякал.
Зато детишки просто из себя выходили от перевозбуждения. Так и тянуло подбежать и тоже врезать разок ногой. Хоть разок.
После очередного удара однорукий бросил шустрого на землю и поднял нож.
И опять наступила полная тишина. Только шустрый тихо стонал, пытаясь подняться на ноги. Нет, подросткам уже не было страшно того, что сейчас случится. Даже наоборот, им очень хотелось, чтобы убийство произошло, просто никто пока не смел в этом признаться.
– Ну, давай… – тихо, почти шепотом сказал очкарик. – Вколи ему.
И словно плотину какую-то прорвало.
– Убей его! – закричали все хором. – Засунь ему в живот! Выпусти ему кишки! Горло ему перережь, горло! Давай!
Они кричали так громко, что даже не сразу услышали милицейский свисток. Только когда неизвестно откуда на однорукого прыгнули два милиционера, свалили с ног и принялись методично колотить резиновыми дубинками, все бросились врассыпную. Но милиционеры и не собирались никого ловить. У них было занятие поинтереснее, чем беготня за пацанвой.
Однорукий не кричал, не сопротивлялся, вообще не шевелился. Он тихо лежал, уткнувшись лицом в траву и прикрывая единственной рукой затылок, и ждал, когда они устанут.
Рядом наконец поднялся на четвереньки шустрый. Он хотел потихонечку уползти в кусты, но разве от милиции уползешь?
– Куда? – поинтересовался один из стражей порядка и со спины однорукого переключился на спину шустрого.
Когда ни тот ни другой уже не подавали никаких признаков жизни, милиционеры остановились. Один из них, сержант, толкнул однорукого ногой и, вытерев пот со лба, достал из кармана сигарету.
– Ну что, грузим?
– Грузим. – Второй включил рацию. – Эй, у нас еще двое! Давай, мы возле старого фонтана.
Минут через десять подкатил «уазик». Шустрый к тому времени уже пришел в себя и плакал, лежа в траве.
– Он меня зарезать хотел! Отпустите меня, пожалуйста, я больше так не буду!
Милиционеры сидели на лавочке и мирно курили.
– Звать-то тебя как? – спросил молоденький милиционер.
– Ванюша… Я бутылки собирал, а он первый начал! – продолжал скулить шустрый.
– А что ж ты ему не дал как следует, Ванюша? – по-отечески поинтересовался сержант. – У него ж всего одна грабля, а у тебя целых две.
– Ага, две!.. Он, знаете, какой сильный! Как схватит меня за шкирку, да как давай… лупить. Отпустите меня, я больше не буду.
– Не-е, мы тебя отпустить не можем, – вздохнул сержант. – Никак не можем.
– Ну почему?
– А у нас план! – ответил он, и оба мента закатились веселым смехом.
– Ты чего так долго? – спросил сержант у водителя, когда «уазик» остановился неподалеку и тот вышел из машины.
– Да за водкой останавливался, – махнул рукой тот. – Прикинь, сдачи у нее не было!
Все трое переглянулись и расхохотались еще больше.
– Давай, подъем! – сержант подскочил к однорукому и саданул его ногой по ребрам. – Я тебя, что ли, тащить буду?
До участка трястись пришлось недолго, он был на соседней улице. Там, в участке, во дворе, бомжей опять долго били. Сначала били те, кто привез, потом били те, кто должен сторожить, потом все, кому больше нечем было заняться. Ванюша при этом визжал и плакал, доставляя милиционерам массу удовольствия. А однорукий все время молчал, бить его было неинтересно. Может быть, именно поэтому и досталось ему намного меньше.
– Ладно, давай их оформлять, – сказал старшина, когда выяснилось, что бить больше никто не хочет, – волоки их в клетку.
Дежурный по участку, старый толстый прапорщик, однорукого узнал. Заулыбался, увидев на пороге, и воскликнул:
– Эй, Сынок, а ты тут как оказался? Что, опять помидоры воровал? Это ж Сынок!
– Не-е, он человека зарезал, – ответил за Сынка сержант.
– Зарезал? – прапорщик недоверчиво покосился на Сынка, молча разглядывавшего носки своих ботинок. – Гонишь, не может быть.
– Ну почти зарезал, – отшутился сержант. – Еще бы чуть-чуть и точно бы кишки из вон того парня выпустил. – Он кивнул на Ванюшу, стоявшего рядом.
– Чуть-чуть не считается, – ухмыльнулся прапорщик. – Этого я знаю, он зарезать не может. Украсть там, морду набить – еще куда ни шло. А чтоб зарезать…
– Ладно, мог, не мог… Мне некогда. Давай, Данилыч, оформляй их обоих за хулиганку. На меня и на Васькова запиши. Только не забудь.
Сказав это, сержант еще раз стукнул Сынка и вышел на улицу.
– Ладно, не забуду, – пробормотал прапорщик Данилыч, вынимая пустые бланки и шариковую ручку. – Имя, фамилия, год рождения, домаш… ах да, какой у вас дом.
Ванюша быстро оттараторил свои анкетные данные и попросился в туалет.
– В туалет? – Данилыч ухмыльнулся. – А ты знаешь, что это такое?.. Ладно, теперь ты, Сынок, давай, колись, что стряслось?
– Ничего. – Сынок пожал плечами.
– Ты ж уже за этот месяц третий раз у нас. – Данилыч покачал головой. – Ты что, на скотобойню захотел?
– Нет, не захотел. – Сынку явно было не очень интересно отвечать на глупые вопросы милиционера.
– Ладно, какой с тебя толк? – прапорщик махнул рукой и закричал: – Эй, Григорьев, веди их в клетку!
Из коридора выскочил взлохмаченный заспанный Григорьев и потащил бомжей за решетку. Из камеры до Данилыча донеслись возмущенные возгласы арестантов:
– Эй, заберите их! Мы от них блох нахватаемся или еще чего! От них мочой воняет, дышать нечем!
Повертев в руках бланк Сынка, Данилыч вдруг скомкал его и швырнул в корзину для мусора. Найдя в блокноте нужное имя, снял трубку и набрал номер.
– Алло, Роман Ильич? Это вас Данилов беспокоит… Да, можете подъехать, есть кое-что… Хорошо, жду.
Минут через двадцать к милицейскому участку подкатил джип. Дежурный без единого вопроса пропустил машину через ворота. Из машины вышел мужчина лет сорока. Прапорщик уже встречал его на пороге здания.
– Сейчас выведу, Роман Ильич. Постойте тут минутку.
Через минутку Сынка выволокли на свет божий.
– Имя… – коротко спросил у бомжа Роман Ильич.
– Сынок, – за него ответил прапорщик.
– Сколько лет?
– Тридцать три, – на этот раз заговорил сам Сынок.
– Граблю где потерял?
– Твое какое дело? – Сынок спокойно посмотрел мужчине прямо в глаза.
– Хорошо, я его беру, – сказал Роман Ильич, вынул бумажник и достал сотенную купюру. – Есть еще что-нибудь?
– Не-а, больше ничего нету подходящего. – При виде денег у прапорщика заблестели глаза.
– Как только появится, сразу звони. – Роман Ильич отдал деньги прапорщику и повернулся к Сынку: – Давай, лезь в машину.
– В машину лезь, скотина! – закричал вдруг Данилыч и принялся усердно пинать Сынка ногами. – Бегом, кому сказано, падла!
