Андре Бьерке - Тяжелый покер
— Да — код, наподобие того, которым пользуются «телепаты», «читающие» чужие мысли. Столько и столько-то слов означают это и то, первые буквы в словах сообщают нечто другое и так далее. Когда один из нас имел особенно сильную карту, мы вместе старались поднять ставки. Таким образом или увеличивался выигрыш, или противник выбывал из игры.
— После чего вы и делили этот выигрыш? — Глаза Монсена стали узкими, как щелки. — Разве это не называется шулерской игрой?
Художник ответил сдавленным голосом:
— Да… мне самому это было не по душе, но такова цена Хагена за его таблетки.
Вангли переглянулся с коллегой: не было смысла добивать беднягу. Затем мягко спросил:
— Каково ваше впечатление об отношениях герра и фру Хагенов?
Моллерюд облегчение вздохнул после такой перемены в технике допроса.
— Отношения ледяные. Я был поражен, когда увидел, как она стоит в дверном проеме и чиркает спичкой, чтобы закурить. На руке, державшей спичечный коробок, отсутствовало обручальное кольцо.
Монсен наклонился вперед.
— Вы, должно быть, сохраняли завидное хладнокровие в самый разгар скандала, раз могли сделать такое наблюдение?
— Я художник-портретист, моя специальность — наблюдать человеческие руки. А на эту руку я обратил внимание: у нее такие тонкие, гибкие, белые пальцы. Я бы с удовольствием написал эту руку, и…
— Благодарю вас, — оборвал его Монсен. — Ваши творческие идеи имеют, к сожалению, весьма малое отношение к делу.
Бизнесмен Крон стремился выдержать деловой стиль и во время допроса, его отчет был сухим, лаконичным и обобщенным, как маркетинговый анализ. Он мало что мог добавить к своим предыдущим показаниям. Но одна небольшая деталь заставила усомниться в достоверности его показаний, несмотря на «объективный» характер изложения.
Его попросили дать подробное описание того, что он увидел в бинокль, стоя внизу у дороги. Он рассказал, как человек наверху вылез из окна. Спрыгнув на землю, он на мгновение обернулся. Большая часть лица была закрыта широким шарфом…
Услышав это, Монсен вздрогнул.
— Шарф на лице. Почему вы не сказали об этом раньше?
— Потому что считал не особенно существенным. — Бизнесмен скрестил на груди руки, как бы стремясь оградить себя. — Все же я его узнал. Это действительно был Гюндерсен.
— Позвольте, но каким образом вы могли его узнать?
— По фигуре. По манере двигаться. И, конечно, я узнал его пальто.
— Да. Гюндерсен носил очень характерное темное пальто с широким кожаным воротником.
Вангли не смотрел на свидетеля, он следил за движениями мухи по оконной раме, тщетно пытавшейся проникнуть сквозь стекло.
— Разве вы не знаете, что у Хагена было точно такое же пальто?
— Нет. Я его никогда не видел.
— Понятно. Фру Хаген упоминала, что муж почти никогда не надевал его. — Взгляд Вангли переместился с суетящейся мухи на бизнесмена. — Но ведь когда вы вошли в комнату и увидели труп, вероятно, обратили внимание, что на стуле висит пальто рядом с печкой?
— Ну, если вы так говорите… — Выражение лица было уже не таким уверенным. — Да, там действительно висело пальто. Я не зафиксировал на этом свое внимание, в той ситуации и без этого было многое, о чем пришлось думать. Но теперь я припоминаю, что фру вынесла его и повесила на вешалку в прихожей, она сказала, что пальто высохло. Это было как раз в тот момент, когда я звонил в полицию — да, конечно. Любопытно… А почему сушилось пальто?
— Прошу прощения, но здесь мы задаем вопросы, — проворчал Монсен. — Господин Крон, вы оптовик по аптечным товарам, не правда ли?
— Да.
— Вам, вероятно, известно действие скополамина?
— Конечно. Я знаю свое дело.
Полицейский вновь угрожающе перегнулся вперед.
— Вы, вероятно, и были поставщиком этого вещества?
— В аптеки города Осло, да. Что вы хотите этим сказать? В моей деятельности нет ничего противоправного. Скополамин — общепризнанный лекарственный препарат. Департамент медицины…
— Спасибо, нам это известно.
Монсен перешел к следующему щекотливому вопросу. Крона видели внизу у дороги в 11.40. Телефонная будка находится совсем рядом, но он позвонил фру Хаген лишь через десять минут после того, как исчез на глазах у Моллерюда. Почему для этого потребовалось так много времени? Оптовик подтвердил свои предыдущие показания: он не сразу смог найти будку, она находилась в стороне от дороги, и сначала он заплутался. Записная книжка Монсена пополнилась еще одной записью: «К. мог залезть в дом, убить Хагена, а затем побежать к телефонной будке».
Вангли поставил заключительную точку в допросе:
— Осмелюсь спросить, были ли вы в ванной комнате в течение вечера?
— Надо подумать… — Крон манерно выставил свою холеную руку. — Да, был. Около девяти часов, мыл в ванной руки.
Когда последний свидетель ушел, Вангли подмигнул коллеге:
— Еще одно умывание рук. Обязательно занеси это в свой протокол.
Монсен перелистал весь исписанный блокнот.
— Так, так… Все четверо могли взять ядовитое вещество в ванной. Ни у кого из них нет безупречного алиби, и у каждого есть вполне определенный мотив для убийства. Возьмем жену: классический мотив, связанный со страхованием жизни. Моллерюд оказался в лапах наркоакулы: мотив — месть. У Гюндерсена и Крона Хаген отобрал большие денежные суммы. Все трое мужчин хорошо знали, какую сумму положил в свой бумажник победитель вечера. Он обобрал их на 26 000. Мотив — ограбление.
— Но мог ли кто-нибудь из четверых сделать это? — вставил Вангли. — Все ли имели возможность всыпать яд в бокал Хагена?
— Пока не знаю. — Монсен перевернул еще один листок блокнота. — Жена могла сделать это когда угодно: после ухода гостей или пока муж спал. Гюндерсен — когда вошел в комнату, чтобы развесить пальто для сушки. Моллерюд — еще до ухода… Вот здесь у меня запись. После ухода Крона Гюндерсен и Хаген некоторое время стояли и беседовали у открытого окна: хозяин поставил свой бокал на игральный стол. Они не видели, чем занимался Моллерюд за их спиной. Он мог…
— Стоп. Это совсем не то. — Ладонь Вангли протестующе взметнулась вверх. — В твоей другой записи говорится, что бокал был полупустой. Но когда Гюндерсен вошел в комнату, чтобы развесить пальто для сушки, он увидел, что Хаген спит, а перед ним стоит бокал, наполненный до краев, это ты тоже записал. Иными словами, Хаген выпил предыдущий бокал и налил себе новый перед тем, как заснул. Следовательно, никто из гостей не мог всыпать ядовитое вещество до ухода, ибо этот яд действует мгновенно.
— Умница! Вот это я понимаю, настоящий полицейский! — воскликнул со смехом Монсен, хотя и выглядел несколько сконфуженным. — Да, но у Моллерюда была возможность сделать это позднее. После того, как он покинул ресторан…
— Разве он не стоял у дороги и не видел, как на машине подъехал Крон?
— Так он говорит. Но сам-то Крон не видел Моллерюда. Художник мог вполне находиться наверху на вилле и увидеть приезд Крона из окна. Оно ведь было открыто, как ты помнишь. Да и у самого Крона был шанс проникнуть в дом через окно…
— Что-то уж слишком запутано. — Вангли потянулся. — Нам необходима разрядка, Монсен. Давай-ка пойдем в «Криммен» и попробуем расслабиться.
Маленький кафетерий располагался на несколько улиц ниже террасы, название «Криммен» он получил потому, что был любимым местом отдыха многих сотрудников криминального отдела. Двое полицейских подобрали себе удаленный столик в уголке, где могли поговорить без помех.
Монсен весь обставился тарелочками с деликатесами. Сейчас его нож и вилка были направлены на купол Колизея из итальянского салата. Его страсть к бутербродам хорошо знали в «Криммене», и он находился здесь на спецобслуживании.
А вот Вангли, наоборот, грустными глазами смотрел на маленькую чашку черного кофе, сиротливо стоящую перед ним.
— У тебя такой угрюмый вид, Шерлок. — Монсен был воодушевлен майонезом. — О чем ты думаешь?
— О том, что одежда и человек — это не одно и то же.
— Как так?
— Свидетельские показания Крона напомнили мне о мышьяковой драме в Хамаре. Помнишь очную ставку в Арвике?
— Да, конечно, что-то связанное с шубой.
— Один из самых грубых просчетов, допущенных норвежской полицией. Дама в шубе купила мышьяк в аптеке в Арвике. Во время суда все свидетели указывали на обвиняемую: полиция представила ее в шубе. Но искусный защитник свел на нет это вещественное доказательство: он смог сыграть на ограниченности следователей, как какой-нибудь Ференц Лист на своем рояле. Он доказал, что свидетели опознали шубу, а не саму даму… Не повторить бы нам этой ошибки, Монсен!
— Ну уж нет, будь спокоен. — Улыбка из-за итальянского салата излучала уверенность.
