Леонид Словин - Из хроники кладбища «Шмерли»
Более неприятное, чем жара, однако, заключалось в том, что никаких билетов в кассах не могло быть, пассажиры на что-то еще надеялись, но Денисов знал твердо: все эти люди сегодня никуда уже не уедут.
— Внимание… Двести первый!… — Наконец он услышал свой позывной. — Срочно зайдите в комнату матери и ребенка. — Это был приказ начальника отдела Бахметьева. — Повторяю: двести первый…
— …Труп женщины лежит на спине… — диктовал эксперт -совсем молодой, с раздвоенной, по-купечески окладистой бородой. — Голова на подушке… Лицо трупа обращено вверх, левая рука согнута в локтевом суставе, кисть на уровне левой молочной железы…
Королевский — следователь транспортной прокуратуры быстро записывал. Он молча мигнул Денисову, свободной рукой незаметно поднял воротник куртки-сафари. У Королевского был свой стиль, оперативники за глаза дали ему прозвище Любер.
— Записали? — спросил эксперт.
— …Молочной железы…
— На трупе белая хлопчатобумажная сорочка с мелкими цветами. Верхняя часть сорочки сильно испачкана засохшей кровью…
Преступление произошло в меньшем из изоляторских помещений. Денисов бывал в нем. Крохотная комнатка. Стол. Две кроватки, углом друг к другу.
Полковник Вилов — спортивного вида, с желчным скучным лицом — не поздоровался со старшим опером, продолжал за что-то выговаривать Бахметьеву — укоризненно, с апломбом. Бахметьев делал вид, что прислушивается. В дальнейшем спрос за все был с него — не с полковника-кадровика.
— Кисти, плечи и предплечья… — диктовал эксперт, — обильно испачканы засохшей кровью, правая нога выпрямлена, левая слегка отведена в сторону, согнута в коленном суставе…
Из-за спины Вилова Денисов наконец увидел тело на кровати. Лицо трупа невозможно было разглядеть за космами седых жидких волос, зияющими разрубами костной ткани; женщина принадлежала к категории одышливых тяжелых старух, крупный живот ее был поднят, словно застыл на глубоком вздохе.
— …Окоченение в мышцах нижней челюсти и верхних конечностях выражено слабо, в стадии разрешения, — продолжал эксперт, — в мышцах нижних конечностей: в левой -удовлетворительно, в правой — хорошо. Трупные пятна сине-фиолетового цвета, располагаются на задней поверхности туловища…
Вдоль головы убитой почти параллельно располагалось несколько глубоких, линейной формы ран, все они имели ровные гладкие края и заостренные концы и проникали в толщу кожи. Одна из ран начиналась от надбровной дуги, а самая обширная захватывала область носа и губ и направлялась через спинку носа в волосистую часть головы.
«Ранения нанесены в тот момент, когда она лежала…» -подумал Денисов.
На табурете в углу виднелась снятая перед сном одежда потерпевшей, уже осмотренная, подготовленная к упаковке, поодаль, на стуле, испачканная в крови сорочка, находившаяся на ней в момент нападения.
Денисов подошел к одежде. Широкая, с вытачками юбка была подшита снизу вручную. Черными нитками. Зачин строчки начинался со спиралеобразного наружного узла. Блузка тоже была изготовлена не на фабрике, индивидуально — отличалась мелкими аккуратными стежками.
На столе лежали вещи, обнаруженные в одежде: кусочек ваты, несколько медных монет, очки.
Денисов придвинулся ближе — но не нашел ничего, за что могла зацепиться даже самая скрупулезная мысль.
— Я должен прерваться, — сказал эксперт. Он уже стягивал перчатки, подставляя губы под сигарету, которую достал ему Королевский.
— Пять минут перекур… — недовольно объявил Вилов.
От табурета с одеждой Денисов перешел ко второй кровати. Взбитая, торчком, подушка; аккуратно сложенная вторая простынка — узкой полосой по диагонали поверх одеяла. Гренадерско-казарменный стиль новой заведующей.
Денисову показалось, что белье на второй кровати несвежее. Случалось, одни и те же наволочки и простыни подавали дважды и трижды, многое зависело от добросовестности персонала.
«Наверное, так и есть». — Белье тем не менее было новым. Он обратил внимание на остатки бумажного ярлыка -«ф-ка…, ГОСТ…»
Эксперт и Королевский вышли в изоляторский коридор. Следователь щелкнул зажигалкой, прикурил.
Денисов воспользовался минутой, прошел к двери, которая вела на лестницу. Массивная металлическая защелка, о которой говорила медсестра, была на месте, исправна. По лестнице можно было свободно спуститься в подъезд, свободно подняться с перрона в изолятор. Сбоку, на двери, виднелся бурый мазок.
Подошел Бахметьев — им так и не удалось до этого перекинуться ни одним словом.
— Сабодаш отправил ориентировки? — В руке он держал носовой платок, искалеченный глаз его слезился, когда Бахметьев нервничал.
— Я не разговаривал с ним.
— Особой надежды на ориентировки, конечно, нет. Насколько я помню, такого не было ни на одном вокзале. По крайней мере, в последние годы. Ты обратил внимание на ее одежду?
— Да. Ни одного ярлыка.
— Аллергия на все фабричное?
— Может, просто умеет шить. — Денисов был розыскником, поэтому видел вещи реальнее, чем воспитанник ОБХСС -начальник отдела.
— Товарищи… — Вилов уже беспокойно поглядывал на часы. — Может, все-таки пора?
— Во сколько Рейган прилетает? — спросил эксперт, докуривая.
Бахметьев обернулся:
— В четырнадцать.
Из коридора постучали.
— Да, — крикнул Бахметьев.
Ниязов, младший инспектор, — черноглазый, неулыбчивый, прямолинейный, по-уставному приблизился к заместителю начальника Управления.
— Товарищ полковник…
— Что у вас? — грубовато, как обычно, вскинулся кадровик.
— Разрешите обратиться к полковнику Бахметьеву… Звонил подполковник Ваникевич… — Ниязов нашел глазами Бахметьева. — Из Главка Московской области. Просил срочно с ним связаться.
— Меня? — спросил Бахметьев.
— Капитана Денисова… Он ждет у телефона.
— Денис! Сколько ей лет примерно? — У Ваникевича была разработанная наигранная манера разговора, мягкий голос. Но с Денисовым он был приветлив по-настоящему. — За семьдесят?
— Пожалуй.
— Русская?
— Не знаю. Не думали об этом…
— Можешь рассказать поподробнее?
Денисов повторил немногое, что знал:
— Личность не установлена, откуда прибыла — тоже. Тяжкие телесные повреждения головы. Сумка отсутствует… У вас есть похожее?
— По Симферопольскому шоссе… — Ваникевич произнес неуверенно.
— Наше направление…
— Я потому и звоню. Тоже в закрытом помещении, тоже во время сна. Тяжкие повреждения топором в области головы…
— Кто она?
— Швея-надомница. Еврейка. Сусанна Маргулис.
Денисов взглянул на часы:
— Где встречаемся?
— На полпути. В метро. Как всегда… — Они уже не раз обсуждали там свои дела. Только имей в виду: убийство это пятилетней давности…
3
Денисов посмотрел вслед: выехав из рощицы, «жигуль» Богораза проследовал мимо девятиэтажки, свернул в проулок.
«В обоих случаях убийца не пощадил свои жертвы. Почему? Даже если женщины проснулись, что они могли сделать? Преступник пригрозил бы топором. Они лежали бы молча, закрыв глаза. Как неживые… В комнате матери и ребенка никто не слышал никакого крика…»
Краем рощи Денисов вышел к домам. По периметру их тянулась нарезанная участками, захваченная под картошку и клубнику земля. Их огораживали ржавые трубы, проволока, спинки старых кроватей. «Неосознанный вызов владельцам казенных дач и престижных садовых кооперативов…»
«Жертвы знали своих убийц!… Преступник боялся оставлять их в живых».
Когда Денисов снова вернулся в штэтл, он не заметил во дворе никаких перемен.
Старик Нейбургер — длиннорукий, в залоснившемся галстуке и вельвете — по-прежнему курил рядом с сараем, отбрасывавшем тень к нему во двор. Поодаль, в тени другого сарая стоял «жигуль»; ни Шейны, ни ее мужа видно не было. Чуть дальше, у заборчика, виднелся сваленный набок детский велосипед.
— Излюбленное ваше место. — Денисов кивнул на тень у сарая. — А, Мойше-Герш Лейбович? — Имя-отчество он выговорил не очень уверенно.
— Так пишут в документах, но так не говорят… — старик оставил излюбленную — без фильтра, кубинскую сигарету. -С еврейскими именами сложно. — Он не прочь был поболтать. — Вы говорили с Шейной? — Старик все знал: дом был проницаем изнутри, как ушная раковина. — А этого бандита, ее мужа, мобутовца, — он кивнул на «жигуль», — вы тоже уже видели?
Денисову не пришлось самому начинать разговор о Богоразе.
— Кооператор! «Руководитель промышленности»! Он так себя представляет… — Нейбургер пыхнул сигаретой. — Завпроизводством в еврейском кафе.
— «У Мейше»?
Кафе отделяло от вокзальной комнаты матери и ребенка, где произошло убийство, не больше трехсот метров.
— Вы знаете, где это? — Нейбургер был удивлен.
— Конечно!
Был даже день, когда Мейше — хозяин кафе приходил к нему — искал защиту от рэкетиров; он подключил первое отделение милиции. Все как-то обошлось. Мейше — коренастый, с золотой цепочкой и шестиконечной звездой на шее, -во всяком случае, больше к нему не обращался.
