Владимир Романовский - Генерал и его женщина
- Привет Иваныч, - обрадовался Дерябин. Как делаа-то? Живой еще?
- Помереть-то у нас не проблема, вот как бы выжить, - сказал Красильников. - Натворили делов, экономисты.
- Откуда у нас экономисты? - возразил Дерябин, - бюрократы есть, демократов, как оказалось, тоже навалом, а откуда экономисты? Лучше уж иностранцев призвать. Вон Петр Первый выписал в свое время, немцев, и сразу все стало нормально. На западе...
- Что нам твой запад, - перебил его Красильников, - там и дурак проживет. Пусть у нас попробуют, при нашем начальстве. И главное, все об народном благе думают. А мы с тобой по сравнению со всей этой грандиозностью - просто никто. Как микробы в воздухе, которых полно вокруг, но не видно. И кажется, что их вообще нет.
- Временно это. Появяться же когда-нибудь и у нас наверху умные люди. На земле все идет циклами: спад-подъем, умный-дурак, зима-лето. Говорят, вон в Америке тоже спад производства, - сказал Дерябин.
- Нам бы такой спад, - заметил Красильников.
Они прошли во двор и сели на лавочку. Над головами покачивались в вечернем солнце отцветающие кусты белой сирени.
Пес, освобожденный от поводка, проковылял к траве и, как подкошенный, повалился на бок.
- Чем ты его кормишь? - поинтересовался Красильников, мне такого зверя содержать ну просто не по карману. У тебя, похоже, нетрудовые доходы есть, а, Ильич?
- Кашей кормлю, перловкой. Правда иногда рыбки приношу с озера. Хочешь, сходим вместе. И ты своим дармоедам наловишь.
- Так надо же снасти. Да и осталась ли там рыба? - засомневался Красильников.
- Какие снасти? Вот, смотри, - Дерябин опасливо огляделся, открыл увесистую сумку, которую держал в руках, и поднял её поближе к глазам Красильникова.
Сумка была полна серых пакетов, напоминающих пачки маргарина, только с хвостиками.
- Взрывпакеты, понял? Двадцать штук.
- Ничего себе. Откуда? - поразился Красильников.
- Я где работаю-то, темнота, забыл? У военных. Могу даже бомбу достать. Атомную. Хочешь? Много не запрошу. Ну дак что, пошли? Каждый пакет на зорьке - считай полкило плотвы.
- Нет, не пойду. Если на удочку только. А так - нет. Не люблю я это дело, природа как-никак. У меня другая идея есть скелет загнать ученым. Тем, что в пентагоне, ну в Чистых Ключах.
- Так его ещё достать надо, скелет-то. Тоже проблема, - заметил Дерябин.
- Достать - не проблема, он у меня под рубашкой. Мой это скелет, понял? Он у меня особый. С немецкими осколками. Представляет ценность для науки. Сдеру с них заранее, за завещание. Да и на гроб разоряться не надо будет. Ну, как допер? - закончил Красильников, который втайне все же сомневался в правильности задуманного.
- Ой, бляха-муха, не могу! Ой уморил! - затрясся в смехе Дерябин, - ты че, Иван, совсем того? Помнишь, анекдот при Никите ходил? Показывают скелет и говорят - это колхозник: мясо сдал, одни кости остались. А ты и до скелета добрался, всех переплюнул. Ну ты даешь... Он же у тебя живой еще, скелет-то, действующий. На ходу еще. Староват маленько, но двигается. Его спиртом промывать, дак сносу не будет.
Красильников сидел насупившись. Дерябин помолчал мгновенье и продолжал:
- А с другой стороны, почему не попробовать? Если подумать, дело-то беспроигрышное. Скелет в будущем все равно на выброс. А так-выручка. Давай, Иван, действуй. Первопроходцем будешь. Новатором. И мне потом протекцию составишь.
- Ты вот что, пока об этом деле никому, понял? Мало ли что.
- Само собой, дело совершенно секретное, - заверил Дерябин.
Домой Красильников вернулся в бодром расположении духа: в его полностью лишенной доходов жизни, появился первый коммерческий замысел.
Глава 3. ЗАКОН ПАРНЫХ СЛУЧАЕВ
Опасаясь митинга, власти Новозаборска разработали план культурных мероприятий и образовали штаб общественного спокойствия. Мероприятий оказалось немного. Было решено в день митинга открыть пораньше магазины, непрерывно торговать дешевой колбасой и водкой и и тем самым рассеять наиболее активное население по торговым точкам. Площадь в это время должны занять ветераны и духовой оркестр. Чтобы направить невесть откуда взявшуюся общественную знергию в отвлекающее русло, решили подбросить на митинге лозунг: "Вернуть Новозаборску историческое название Старозаборск". Пусть народ пошумит. Местный гигиенист, целитель и йог доктор Мертвецкий прочтет лекцию о пользе голодания. Руководителей психиатрической больницы обязали усилить охрану, чтобы никто из сумашедших не проник на митинг и не стал мутить народ. Милицию попросили подготовить вытрезвитель на тридцать пьяных персон.
Олег Иванович Петрунин ничего этого не знал. Он выспался в Чистых Ключах у своего школьного приятеля Сергея Сергеевича Фокина и первым автобусом укатил в Новозаборск.
Это были его родные места, и последнее время он стал бывать здесь все чаще. В Новозаборске - с его неторопливым ритмом, простыми привычками и нестандартным юмором - к нему возвращалась жизненная уверенность и удовольствие от бытия. Редкие знакомые, встречаясь на улицах, удивленно и почтительно приветствовали его. Родители его давно умерли, родственников и приятелей жизнь разметала по всей округе, поэтому останавливался он в местной гостинице-двухэтажном ободранном здании, с медлительными от частых морилок тараканами и миловидной, всегда чем-то озабоченной администраторшей, к которой он по холостяцкой привычке все пытался, но никак не мог подобрать ключи.
Много лет назад, закончив филологический факультет, он случайно познакомился со своей будущей неудачной женой и под её влиянием случайно втянулся в литературные споры. А потом, вместо того, чтобы стать учителем литературы, начал писать критические статьи и прозу. Через пятнадцать лет он - тоже случайно - застал её в объятиях одного из прозаиков противоположного литературного лагеря. Это было двойной изменой: и Петрунину, и его эстетическим взглядам. Даже изменой в квадрате.
- Не стыдно? Пятнадцать лет жила , как у Христа за пазухой, да ещё изменяла. Извела все деньги, черт бы тебя побрал... Славянские женщины так не поступают, - сказал он с презрением.
- Ты со своим патриотизмом даже в кровати не расстаешься, - спокойно ответила она.
- Ошибаешься. Просто мне не нравятся суки... Суки любой национальности. В этом отношении я - космополит.
Он был так возмущен, что развелся с ней.
С тех пор в его статьях появился какой-то хронический горький подтекст, предчувствие какого-то глобального надувательства. Это придавало его работам оттенок печальной интеллектуальности, даже обреченности и стало нравиться публике. Его статьи все чаще появлялись в толстых журналах и материальное положение, расстроенное неудачной женой, улучшилось.
Следующая его случайная подруга была литературным критиком и входила в десятку самых едких и боевых представителей этой профессии. Она не просто говорила обо всем, что попадало в поле её зрения, она все это критиковала. Речь её была полна намеков, неожиданных сравнений и аллегорий. Беседуя с ней, приходилось напряженно думать, словно играть в шахматы с гроссмейстером. Это его утомляло, особенно после работы. Неужели ей самой не противно быть такой умной, удивлялся Петрунин. Кроме того, ей нравилась зажигательная, зовущая на битвы музыка. Даже, развлекаясь с ним в постели, она включала марш тореодора.
Он срочно отпросился в творческий отпуск и укатил на север. Наслаждаясь тишиной и умственным покоем, он целый месяц колесил по тундре, словно заметал следы.
- Правильно сделал, - успокоил его Ликунов, давний приятель, трижды женатый и знающий толк в подобных вещах, - все хорошо в меру. Женщина должна быть умной, но не чересчур. Это их портит. Как длинный нос. Им идет особый, женский ум: больше чувств и меньше логики. Строгая логика, неизбежно доводит их до полной ядовитости.
Потом, тоже случайно-в очереди за стиральным порошком, он познакомился с научной работницей. Это была красивая серьезная женщина, настоящий исследователь. Она была нежно задумчива и молчалива, и Петрунин обрадовался, решив, что так будет всегда. Оказалось, что она просто изучала его, как изучают по показаниям приборов неизвестный объект. Наконец, решив, что объект изучен и больше не является для неё черным ящиком, она повела себя более естественно-то есть стала много говорить. Едва Петрунин открывал рот, как она восклицала:
- Можешь не продолжать, мне все ясно.
- Что ясно? - останавливался Петрунин.
- Все, что ты хочешь сказать. Я уже догадалась.
После этого она обычно долго развивала его так и не прозвучавшую мысль. На каждую фразу Петрунина приходилась десятиминутное выступление его новой подруги.
Поначалу это забавляло, потом стало раздражать и, наконец, им овладело непреодолимое желание удушить её во время любовного свидания. Он стал мрачен, задумчив, рассеян, и кривая его гонораров резко пошла вниз. Наверно сам мой вид действует на интеллигентных женщин, как трибуна на депутата: возбуждает у них речь, с горечью думал он. Чтобы не доводить дело до преступления, он сбежал к Фокину в "Чистые Ключи". Только узнав от Ликунова, что его ученая дама нашла новый объект для исследований, он вернулся в Москву.
