Эдуард Хруцкий - Приступить к ликвидации

Отношения с отцом испортились сразу после поступления Сергея в институт. После того, как он немного разобрался в основах юриспруденции.

Трамвая все не было, и Сергей начал замерзать всерьез. Наконец из круговерти выполз кругом залепленный снегом лобастый вагон, на котором еле различался номер семнадцать.

— До Никитских ворот вагон, — крикнула из его ледяного чрева кондуктор, — только до Никитских.

А Сергею дальше и не нужно. Он жил у Никитских, в доме, где была аптека.

В вагоне стояла холодная изморозь. Кондукторша взглянула на милицейскую форму Белова и отвернулась. Трамвай медленно полз через заснеженную Москву. Мимо холодных домов с окнами, крест-накрест схваченными полосками из бумаги. Почти из всех форточек жилых квартир торчали закопченные колена «буржуек». Война изменила лицо города, он стал похож на человека, перенесшего тяжелую болезнь.

— Никитские ворота! — надсадным от простуды голосом крикнула кондукторша. — Трамвай идет в парк.

Сергей спрыгнул с обледеневшей подножки, посмотрел на нахохлившегося от холода Тимирязева. Великий ботаник взирал на мир недовольно, с некоторой долей высокомерия. Он был выше мелких человеческих страстей. Его приговорили к бессмертию.

Дверной замок в квартире поддавался туго. Видимо, тоже замерз. Окна в комнате покрылись толстым слоем льда, и в квартире было сумеречно, как перед наступлением ночи. Сергей растопил «буржуйку». Печка горела хорошо. Ее сделал шофер отдела Быков, человек, который мог смастерить все.

Комната нагревалась медленно, но Сергей снял шинель, стянул гимнастерку и открыл платяной шкаф. Да, небогато он жил, совсем небогато. На плечиках висели его единственный штатский костюм и демисезонное пальто. Слава богу, что на полке валялась потрепанная, но вполне годная ушанка. Он так и стоял в раздумье, как вдруг услышал, что кто-то пытается открыть дверной замок.

Белов переложил пистолет в карман галифе и тихо, стараясь не стучать сапогами, вышел в коридор. С той стороны кто-то пытался открыть дверь. Сергей щелкнул выключателем, и прихожую залил тусклый свет лампочки, горящей вполнакала.

Сергей опустил руку в карман и распахнул дверь.

В квартиру ввалилась здоровенная бабища в тулупе, перетянутом офицерским ремнем, и огромных валенках. Следом за ней проник, именно не вошел, а незаметно проник старичок в драповом пальто с каракулевым воротником и фетровых бурках-чесанках. Щечки старичка румянились от мороза, словно яблочки.

— Ты кто есть? — прохрипела баба, отталкивая Белова дубленой грудью. — Ты чего здесь?

— Я здесь живу, — несколько растерянно ответил Сергей.

— Шутите, молодой человек, шутите, — захихикал старичок, — здесь никто не живет. Квартирка эта эвакуированных.

— Вот что, малый, — прогудела баба в кожухе[10], — я как есть начальство из ЖАКТа[11], так ты выметайся отсюдова, пока я милицию не позвала. Квартира эта вакуированных. Мы ее занимаем согласно решения.

— Чьего решения? — опешил Сергей.

— Исполкому.

— Но я здесь живу.

— Нехорошо обманывать, — вкрадчиво прошипел старичок, — нехорошо. Квартирка эта адвоката Белова, а он в Ташкенте с семейством урюком питается, пока мы здесь от голода пухнем.

— Это вы пухнете? — Сергей посмотрел на щечки-яблоки, на упитанное лицо старичка-проныры.

— Вы чего с ним разговариваете, Клавдия Ивановна? У нас решение...

— Ты кто такой? — вновь рявкнула женщина в тулупе. — Документы!

— У меня все есть, — с угрозой сказал Сергей и, повернувшись, пошел в комнату.

Пока он надевал форменную гимнастерку, по коридору протопали валенки и бурки. Бабища и старичок прошли в гостиную.

— Мебель хорошая, — гудела баба, — это тоже денег стоит...

— Вот мои документы, — Сергей вынул из кармана гимнастерки муровскую книжку.

Баба и старик как завороженные смотрели на его погоны.

— Ваши документы? — строго потребовал Белов.

— Так мы... Товарищ начальник... Мы что, — засипела баба.

А старичок растворился, исчез. Только хлопнула входная дверь.

— Я чего... Я людям стараюсь... Для народу, значит...

— Документы, — Сергей вынул из кармана пистолет и переложил в кобуру.

Вид оружия парализовал человеколюбивую бабищу. Трясущимися руками она расстегнула кожух и вытащила паспорт.

— Получите его в отделении, а теперь вон из моей квартиры, а старичку своему скажите, я его все равно найду.

Тяжело ухнула входная дверь.

В комнате стало теплее, и уходить мучительно не хотелось. Белов с грустью подумал, что надо будет переодеваться, шагать по завьюженным улицам, ехать в стылом трамвае.

Сергей натянул свитер, надел теплые носки, брюки от костюма, сапоги. На вешалке в прихожей висел ватник, сегодня наступило его время. Он постоял у зеркала, рассматривая себя внимательно, потом смял гармошкой сапоги. Теперь он похож на приблатненного.

Перед уходом Белов позвонил в районное отделение милиции и рассказал начальнику о визите «общественников». Обещал не позже чем завтра прислать рапорт и изъятый паспорт. Потом выгреб из печки горячую золу и поехал в восемнадцатое отделение.

Начальник розыска отделения Кузин уже ждал его. Он внимательно осмотрел Сергея и сказал:

— Знаешь, Белов, если бы к твоему маскараду да другое лицо, я бы сам тебя заловил.

— А где я другое лицо возьму? — поинтересовался Сергей.

— Что точно, то точно. Не для нашей работы оно у тебя. Ну ладно, мы тут справочки навели. Верные люди подсказали. Книжками этими торгует Толик Севостьянов по кличке Кочан. Проживает он в Большом Тишинском, дом 3, квартира 5, не учится и не работает. В феврале ему исполнится семнадцать. Детская комната наша от него просто рыдает. Вредный парень. Правда, связишки у него интересные. Он, кстати, в кинотеатре «Смена».

— Что делать будем? — спросил Белов.

— Ты старший, тебе и решать. Я только обеспечиваю операцию.

— Я же советуюсь с тобой, Евгений Иванович, ты же обстановку на своем участке лучше знаешь.

— Вот что я тебе скажу. Этот самый Кочан — мастер на все руки. Торгует книжками этими, папиросами рассыпными, билетами в кино. На моей территории несколько таких пацанов. Работают они на хозяина. Есть человек, который их всем этим снабжает. Мы пацанов задерживаем. Молчат. Видать, здорово он их запугал.

— Что ж ты, Евгений Иванович, раньше ими не занялся?

— Дорогой ты мой друг Белов, — Кузин встал, подошел к окну, отодвинул занавеску, — посмотри туда. Тишинка. У меня здесь столько всего, что до этих пацанов руки не доходят, а народу... Я сам третий. Так-то.

— Я думаю, мне с этим Кочаном повидаться нужно.

— Давай, он сегодня билетами торгует.

Они вышли на улицу. На город спустились мглистые сумерки. По Большой Грузинской проползали темные трамваи. В их глубине теплился синий свет маскировочных лампочек.

— Ты иди, Кочана этого сразу узнаешь по куртке хромовой желтой, — сказал Кузин.

В кинотеатре «Смена» в который уж раз шел американский фильм «Полярная звезда». На афише горящий краснозвездный самолет врезался в колонну фашистских танков. Сергей видел этот фильм в клубе управления. Он смотрел и смеялся. Американцы показывали некий колхоз «Полярная звезда» и судьбы колхозников в годы войны. Да, несколько странно представляли себе войну люди, отгороженные от нее океаном. Этот фильм можно было смотреть, полностью абстрагировавшись от происходящих событий.

В маленьком зале, где находились кассы, толкался народ. Сергей огляделся и увидел парня в желтой кожаной куртке, кепке-малокозырке, традиционных сапогах-прохорях с напущенными на них брюками. Нет, совсем не пацан был этот Кочан. Отечное лицо, злые рыскающие глаза, расчетливо-вороватые движения. Он только что продал два билета какому-то военному и теперь оглядывал зал, ища нового клиента.

Белов подошел к нему.

— Здорово, Кочан.

— Здорово, — буркнул парень. — Билеты нужны?

— Нет. — Сергей полез в карман и вынул пачку «Беломора», протянул Кочану. Тот взял, прикурил молча, внимательно разглядывая незнакомого человека.

— Ты кто такой? — спросил Кочан.

— А ты что, не видишь?

— Откуда?

— С Бахрушинки.

— Золотого знаешь?

— Его третьего дня «цветные» за квартиру повязали.

Сергей прекрасно знал Бахрушинку, так назывался целый квартал домов бывшего купца Бахрушина в Козицком переулке. Там, так уж сложилось исторически, жила шпана центра Москвы.

Белову не раз приходилось бывать в этих домах, в которых до революции и при нэпе размещались игорные притоны, жили сапожники и портные, за ночь перешивавшие краденые вещи. Дурная слава была у Бахрушинки, куда как дурная.

Но на Тишинке человек оттуда пользовался уважением.