Урсула Куртисс - Следы в ночи
— Джесси! — строго произнесла миссис Павик.
— Мокрая! — ответила девочка, продолжая рассматривать чужого человека.
— Джесси! — теперь это звучало как приказ.
Ребенок исчез, и за дверью сразу же раздался плач.
Миссис Павик вздохнула.
— Теперь она его разбудит, — сказала она, укоризненно посмотрев на Сентри.
Тому хотелось залезть под тахту, и он почувствовал облегчение, когда дверь, наконец, открылась и появился Джон Павик. Как выяснилось, он выходил за сигаретами. Он был плотным, светловолосым, с дружелюбным открытым лицом.
— Надеюсь, вы не долго ждали, — сказал он. — Генриетта, ты предложила мистеру Сентри чашку кофе?
Сентри вежливо отказался. Он сразу перешел к делу, так как ему стало ясно, что Павики и без того достаточно заняты домашним хозяйством и двумя детьми.
— Извините мою назойливость, но, как я вам уже сказал по телефону, мне бы хотелось узнать о брате. Меня интересует буквально все, связанное с ним.
Павик открыл пачку сигарет, протянул Сентри и сказал:
— Вы знаете, что Ника застрелили, когда он пытался бежать?
— Да. Я разговаривал с одним человеком, который считает, что в этом повинен какой-то американец. Он тоже был в лагере.
Он напряженно ждал, пока Павик закурит, достанет пепельницу и снова сядет. Наконец тот ответил.
— Да, мы всегда так думали.
Значит, все правильно. Павик не был фантастом, склонным к страстным и пустым обвинениям. Сентри осторожно пересказал историю, услышанную от незнакомца в баре. И он действительно узнал от Павика кое-что новое: что они перебросили Ника через колючую проволоку, что остаток ночи он, раненый в обе ноги, провел в караульном помещении и был застрелен только на следующий день.
— В назидание всем нам. Но филиппинца они не застрелили, — прибавил Павик. — Он им, наверное, был еще нужен, но его так избили, что он долгое время не мог работать.
К сведениям о Сэндсе, уже известным Эндрью, Павик мог добавить немного.
— Его сразу перевели к японцам, где он получил легкую работу. Несколько раз он даже помогал в бюро, а после смерти Ника его назначили надсмотрщиком над группой рабочих, и на плеточные удары он был щедрее многих караульных. Я знаю это, потому что сам был в его группе. Большой дипломат, этот мистер Сэндс… или я должен сказать лейтенант Сэндс.
Мускулы Сентри напряглись.
— Он был лейтенантом?
— Может, даже полковником, — ответил Павик. — Никто не знал точно. Форма военнопленных состояла из первых попавшихся вещей. Имя… — он сделал многозначительную паузу — которое называли японцам, когда попадали в лагерь. Мне бы хотелось больше рассказать вам о Сэндсе. У него были темные волосы, он стриг их очень коротко. Но это делали все военнопленные. Он был тощим, но — Павик улыбнулся, — я был таким же, имея горстку риса в день, а посмотрите на меня теперь!
Сентри поднялся. Невысказанный вопрос, наверное, ясно отражался у него на лице, потому что Павик вдруг сказал:
— Стрелял японец.
Сентри взял плащ, шляпу и спросил, узнал бы Павик Сэндса после стольких прошедших лет. Тот с сомнением покачал головой.
— Вам может помочь Боб Твининг. Это он подал идею, что Ник кое-что знал о Сэндсе.
— Дип-стрит, Чикаго?
— Да. Он, как обычно, прислал мне новогоднюю открытку. Боб — милый парень. Хотя я тогда подумал, что он переборщил, когда на утро рассказал о том, что он слышал. — Павик задумался, потом продолжал: — Ник сказал, что Сэндс напрасно рассчитывает выйти сухим из воды, что он позаботится об этом, когда вернется домой. И еще что-то о трестере.
— Трестер?[1]
Павик кивнул.
— Он так сказал. Я помню, потому что мне не очень была ясна связь. Сожалею, что не слишком помог вам. Передайте от меня привет Бобу, когда увидите его.
Неужели Твининг все выдумал? Может, у них в доме была пивоварня? Но почему они сами не пришли к этой мысли — Павик, человек из бара или Твининг? При этом Сентри подумал, что он не спросил Павика о незнакомце.
Наконец, он добрался до своей квартиры и заказал междугородний разговор. Через двадцать минут ему позвонила телефонистка и сонным голосом сообщила:
— У меня здесь только Р. А. Твининг, 2127, Дип-стрит. Вы имели в виду его?
— Да.
Он записывал номер, пока за тысячу с лишним километров звонил телефон. Однако Твининга, кажется, не было дома. Час спустя он попытался позвонить еще раз, но опять безуспешно. Положив трубку, он уставился в потолок. Теперь все зависело от Твининга и его трестера. Вероятно, ему самому нужно поехать в Чикаго и разыскать Твининга. Но был еще и Лайонс. Шесть лет назад он жил в Нью-Йорке. Сентри снова поднял телефонную трубку.
Миссис Лайонс, ответившая ему по нью-йоркскому номеру, была очаровательна и слегка насмешлива.
— После всех ваших усилий мне очень жаль сообщить вам, мистер Сентри, что моего сына нет, он в Коннектикуте.
— Он живет там постоянно?
— Где-нибудь постоянно Джеральд вряд ли может быть. В последний раз, когда я о нем слышала, он работал в заведении, называвшемся «Шорлайн клуб». Если хотите, могу дать вам адрес.
Подъехав к клубу, Сентри расплатился с шофером такси и поднялся по лестнице в большой прохладный холл с несколькими креслами и маленькими столиками, на которых стояли цветы. В глубине виднелась лестница, ведущая наверх, а слева находился большой салон, где царила мертвая тишина. Справа за баром было бюро, и оттуда раздавался дикий шум. Большая испуганная коза носилась между письменными столами, сопровождаемая двумя тонконогими, жалобно блеящими козлятами. Когда вошел Сентри, коза прогалопировала в другой конец бюро и прыгнула на барьер. Человек, стоявший на письменном столе, вежливо спросил:
— Что вам угодно?
Испуганная коза издала длинный, дрожащий клич.
— Я ищу человека по имени Джеральд Лайонс. Я слышал, он работает здесь.
— О да, он это делает, — мрачно ответил человек на письменном столе. Он был высокий, с узким умным лицом и копной темных волос, падающих ему на лоб. — Вы видите его перед собой. Лайонс в козьем загоне.
Значит, это Лайонс. Он оказался намного моложе Павика и незнакомца из бара. В нем чувствовалась интеллигентность. Сентри задумался над тем, как это длинное тощее тело могло выдержать лагерную жизнь, или же эта худоба была следствием пребывания там. Как бы то ни было, но в настоящей ситуации не представлялось возможным побеседовать с ним.
— Ведь эту штуку можно поднять, не так ли? — спросил Сентри, указывая на барьер. — Я могу выпустить козу.
— Ради Бога, не надо! Люди, которым она принадлежит, лопнут от бешенства. Сегодня вечером мы собираемся устроить своего рода храмовый праздник, и козы должны внести в это мероприятие определенную ноту. Они как раз упражняются, — пояснил Лайонс, с отвращением глядя на козу.
— Но погодите, я постараюсь загнать ее. Как вас зовут?
Сентри представился, и Лайонс автоматически повторил его имя.
— И что я могу для вас сделать? Мне кажется, я… — он вдруг замолчал, внимательно посмотрел на него и медленно произнес: — Подождите… вы, должно быть, брат Ника Сентри?
— Да, и поэтому я здесь. Есть вещи, о которых я хотел бы поговорить с вами…
— Некоторые вещи, ах так… — пробормотал Лайонс. — Одну минуту! — Он осторожно слез со стола, присел на его крышку, сунул вилку в розетку, нажал на кнопку и сказал в микрофон: — Говорит Лайонс, мистер Биптс. Макс там? — и, обратившись к Сентри: — Козы принадлежат Максу, он рассыльный. — Потом снова сказал в телефонную трубку: — Макс? Немедленно приходи и убери отсюда этих проклятых коз. — И уже опять, обращаясь к Сентри: — Не пройти ли нам в столовую? Там спокойнее.
Кроме них в большом помещении с накрытыми столами никого не было. Лайонс закурил, откинулся на спинку стула и произнес:
— Хотя это меня и не касается, но… умно ли снова ворошить все дело?
— Что касается меня, то да. Я хочу найти Сэндса.
Лайонс внимательно посмотрел на Сентри своими печальными карими глазами.
— По всей видимости, вы информированы. С кем вы говорили?
— С Джоном Павиком. И с человеком, которого я встретил в баре. Лет тридцати пяти, красноватое лицо, светлые волосы…
— Не очень высокий? Это может быть Черч, — сказал Лайонс, нахмурившись, — или тот, другой, Хартман, Хартли, Хартвелл… что-то в этом роде. Не помню точно его имени. У одного из них были неприятности с женой. Значит, он направил вас к Павику, и ко мне?
— И к человеку по имени Твининг.
— Ах, Твининг! Он, наверное, лежал без сна и боролся с собственной совестью, когда услыхал этот разговор. Полагаю, вам уже рассказывали.
— Да. И я спрашивал себя…
— …не выдумал ли он это в качестве интересной темы для разговора? Или что это ему приснилось? Нет, только не Твининг, — решительно произнес Лайонс. — Во-первых, у Твининга нет фантазии, а во-вторых, я думаю, он должен был преодолеть душевные муки, прежде чем доверился нам.
