Светлана Мерцалова - Когда бабочке обрывают крылья…
Душа у этой красавицы тоже ледяная, и кубики льда у нее и в сердце, а не только в морозилке. Но этому никто не поверит! Когда у тебя такая ангельская внешность, то прощается многое, если не все. Мне же не прощается ничего, а с точностью наоборот, люди готовы обвинить меня даже в тех грехах, которые я и не смогла бы совершить.
– Внешность – самое главное, – изрекает Оленька и смотрит на меня.
Не реагирую. Уж я-то знаю, насколько внешность важна. Остальные кивают с таким видом, словно Оленька открыла нечто неслыханное. Эти дуры сотворили из нее идола и рады поклоняться.
Они-то ладно – на то они и дуры. Как такой незаурядный парень мог потерять голову из-за смазливой пустышки?
А чего бы ты хотела, чтобы Денис потерял голову из-за тебя? Не лукавь хоть сама с собой! Оленька красива, не то слово, а его, как и других, тянет к изысканному личику и стройному телу.
Я безобразна, но в тысячу раз лучше ее, ведь я могу любить и быть верной. Денис не видит этого, он просто – как все.
* * *Ровно в полшестого всех как ветром сдуло. Не спеша я навела порядок на столе, выключила компьютер и хотела подойти к зеркалу пригладить волосы, но не стала. Что бы это изменило?
Проходя через вахту, я кивнула головой Паше-вахтеру.
Паша – горбун. Говорят, его мамка в детстве уронила. Он меня выделяет из всех, каждый раз улыбаясь кривой улыбкой, так как левая половина лица у него не слабо перекошена. Он, наверное, считает, что из нас бы получилась прекрасная пара – оба уродливы до безобразия, ушлепки, отбросы общества.
Чем мне не муж? Еще и пострашней меня. Рядом с ним я чувствовала бы себя, если и не красавицей, то, во всяком случае, нормальной. Так нет же, мне подавай Дениса, который не отвечает мне взаимностью, да никогда и не ответит.
«Глупец! – могу воскликнуть я. – Неспособный увидеть мою возвышенную душу, не сумевший разглядеть благородного сердца за моим уродством! Эта пористая кожа и ужасный рот лишь внешняя оболочка, а под ней я вся трепещу от любви. Такой любви нет ни у одной красавицы, они ведь не умеют любить потому, что обожают только себя!»
И чем я лучше Дениса? Может, у Паши-горбуна тоже возвышено-чистая душа, и под страшной оболочкой он полон нежности? Мне же не нужны эти нежность и любовь вместе с его уродством, мне подавай Дениса, от которого все несушки в офисе без ума.
Я вернулась домой – в пространство стен, скупо обставленное мебелью, не способное заполнить пустоту одиночества. Моя попытка скрыться за сувальдными замками – это стремление убежать от себя, а страх остаться наедине с собственными мыслями заставляет включать телевизор на полную громкость.
* * *Работая с корреспонденцией, я не могла сосредоточиться. Шеф с Павловной отсутствовали, и в офисе царил настоящий хаос. Кроме меня никто и не притрагивался к работе – у сотрудниц были дела поважнее. Бегали на лестницу курить, пили кофе с бисквитами, ни на секунду не закрывая рта:
– На твоем месте я бы захомутала Дениса. Наташа высказала свое мнение.
– Зачем? – удивилась Оленька. – Он уже прочитанная книга. Влюблен в меня, как теленок. Я играю с Денисом в любовь, но влюбляться – нет!
Оленька сделала зачеркивающий жест изящной ручкой и залилась своим заразительным смехом. Наташа, соглашаясь с ней, захихикала мерзко и пискляво. Смех этой дылды отвратителен, как и ее зубы – длинные, с желтизной:
– Везет тебе! Когда же я влюбляюсь, то не могу контролировать себя.
– Если ты в состоянии рассуждать разумно – это уже не любовь, – сообщила Инга.
– Что же по-твоему любовь? Безрассудно кидаться в омут с головой? – удивилась Оленька. – Я не такая. Ведь любовь всегда уходит, а что дальше?
– Что? – уставилась на нее Наташа.
– Положение в обществе, материальные блага. А какие материальные блага могут быть с компьютерщиком? – пожала плечами Оленька.
– Ты права, мать! Я думала так же, когда выходила замуж за своего пупсика, – согласилась Инга. – Живем, не бедуем, но у меня такая жажда приключений! Время от времени я отрываюсь по полной, но на стороне. Этим компенсирую то, чего с мужем не получаю. Так всегда и бывает, когда выходишь замуж за материальные блага и положение в обществе.
– Не обязательно! – перебила ее Оленька. – Просто твой пупсик уж совсем ни на что не годен!
– С чего ты взяла, что он ни на что не годен? – обиделась Инга.
– Сразу видно, – пояснила Оленька. – Я не слепая.
– Ничего не видно! – вспыхнула Инга. – Много ты понимаешь в мужчинах.
– Куда уж мне! – зло ответила Оленька. – Будь честна хоть с собой: сама же призналась, что наставляешь рога благоверному.
Ату ее! Подеритесь еще! А то в последнее время скучновато у нас в офисе.
Инга и Оленька надувшись, отвернулись друг от друга.
– А у меня вечно такая засада: я влюбляюсь, а в меня нет, – пожаловалась Наташа, чем разрядила обстановку.
Все сразу же переключились на нее.
– Какие твои годы! – успокоила ее Инга.
– Не верю, что с годами красоты у меня прибавится, а мужчины любят только за это.
– Ты права, Наталья, мужчины такие примитивные, – подтвердила Инга.
– Не говори, подруга! Я ко всем с душой, а меня только отпихивают. Уж не такая я страшила, как некоторые, – заметила Наташа.
Кивая в знак согласия, все уставились на меня. Я не шелохнулась.
– Клеопатра не была красавицей, а мужчины сходили по ней с ума, – заметила Инга.
– Не обязательно быть красавицей. Можно себя сделать, – со знанием дела сообщила Оленька.
Наташино лицо вытянулось от удивления и стало похоже на лошадиное.
– Как? – с надеждой в голосе спросила она.
– Лишь безмозглые дуры не могут привести себя в порядок, – Оленька была категорична.
Все снова уставились на меня. Они что, решили сегодня испытать на прочность мои нервы? Я даже не моргнула.
Наташа дернула за рукав Оленьку:
– Что дальше?
Ей не терпелось узнать: как, не будучи красавицей, завоевывать мужские сердца?
– Красота – это в первую очередь обаяние. Понимаешь? – снисходительно продолжала Оленька. – Конечно, если ты целый день сидишь набыченная…
Тут три курицы опять повернулись в мою сторону. Все! Еще секунда, и я встану со своего места и затопчу этих глупых несушек.
Каким-то шестым чувством они почуяли мое настроение и, молча взяв сигареты, вышли на лестницу.
Сегодня не хотелось подслушивать – так я от них устала. Ничего нового не услышу: будут обсуждать мои рытвины и кривые ноги.
Вернулись они притихшие и принялись шептаться. Оленьке непременно хотелось посвятить всех в подробности ее романа с Денисом. Из рассказа я узнала, что они встречаются уже не первую неделю, и ей все приелось. Пора бы и честь знать! Рассказывая, как он страдает из-за нее, она весело смеялась.
Вот дрянь! Ей наплевать на него! Она лишь тешит свое самолюбие – ничего больше. Ненависть к ней захлестнула меня с такой силой, что я чуть не зарычала, а карандаш в руке хрустнул. Все удивлено оглянулись. Я лишь подняла глаза на Оленьку, как та сразу побледнела, схватив свой бронхолитик. Попрыскав себе в горло, она уставилась на монитор. Все затихли.
Внутри меня бушевал тайфун. Если бы она любила его, хотела быть ему женой, я бы ей все простила. Ведь счастье Дениса для меня дороже. А эта стерва лишь играет с человеком и, не задумываясь, причиняет ему боль.
* * *Оленька пришла бледная и без косметики, объяснив это тем, что чувствует себя неважно. Сегодня, на удивление, было тихо. После обеда они вышли на лестницу, я, как обычно, стала подслушивать.
– Даже курить не могу, – пожаловалась Оленька. – Опять астма разыгралась. Мне так плохо.
– Бедняжка! Не нужно было выходить на работу, – посочувствовала Инга.
– Сегодня приснился такой кошмар, вы себе представить не можете, – дрожащим голосом продолжала Оленька. – Слушайте: сижу я перед компьютером, и вдруг на экране появляется эта ужасная. Жесть!
Это обо мне. Я тебе снюсь, красавица? Приятно слышать.
– На самом деле кошмар, – подтвердила Инга.
– Свят, свят, свят… – запричитала оглобля.
– Слушайте дальше! – прикрикнула на них Оленька. – На столе у меня лежит мой бронхолитик. Я отвлеклась и закрыла на секунду глаза. Когда же их открыла, то увидела, что на меня с монитора смотрит эта страшила.
Тут послышались вздохи, ахи. Вот дуры! Что там дальше?
– При виде ее мне сдавило горло, и начался приступ. Представляете, даже во сне чувствовала эти спазмы. Я знаю, что мне нужно прыснуть. Тянусь к аэрозолю, – задыхаясь, рассказывала она. – Тут самое страшное. Вдруг ее мерзкая рука с бородавками высовывается из монитора и забирает мой ингалятор. Я не могу дышать, а она свою обезьянью морду кривит в улыбке. Вот так.
Она что-то там изобразила. Кто-то хихикнул.
– Я даже чувствовала во сне предсмертные судороги. Хочу вырваться, убежать, но не могу. Ее взгляд пригвоздил меня к стулу… Мне не встать. И тут я проснулась, вся в поту.
