Ольга Хмельницкая - Из бутика с любовью
Потом начала есть.
«Я с ним сегодня познакомлюсь, познакомлюсь, познакомлюсь, – думала Вероника. – Я смелая, смелая, смелая. И красивая!»
Она хотела познакомиться хоть с кем-нибудь. Вполне подошли бы консультант отдела бытовых товаров, бармен или прораб, под началом которого каменщики мужественно таскали ведра с раствором на строительстве гаража под окнами квартиры Вероники.
Никто из них с Вероникой знакомиться не хотел. Кто знает, что их отпугивало – восемьдесят два килограмма веса бухгалтерши, слишком яркий макияж или выбеленные волосы, стоящие колом от большого количества лака и пенки для укладки. Уже довольно долго, целую вечность, Вероника не могла себе найти никого, буквально никого, и чем сильнее было ее желание романтики, тем с меньшим энтузиазмом реагировали окружающие.
Она стояла в очереди в «Евросети», намереваясь заплатить за телефон, и настроение у нее было хмурым, как осеннее питерское небо.
– Скажите, девушка, – вдруг прозвучал за спиной голос, – а если телефон выключен, на него можно положить деньги?
Вероника повернулась. Мужчина был вполне симпатичным. Правда, пьяным, и довольно сильно, но Веронику это ни капли не расстроило. В конце концов, это мужчина, а остальное неважно.
– Не знаю, – растерялась она, – но можно спросить у консультанта.
Собеседник покорно двинулся к консультанту, и Вероника сразу расстроилась – а вдруг уйдет совсем.
– Давайте попробуем, – сказала она ему в спину, – выключим мой телефон, положим на него деньги... проведем, так сказать, эксперимент.
Он смотрел на нее с интересом.
– Давайте, – откликнулся мужчина, – выключайте.
Вероника послушно выключила телефон и, как сомнамбула, шагнула к кассиру. Он смотрел на нее, не отрываясь, то открывая, то закрывая глаза.
– Поехали ко мне, – вдруг сказал он. – Ты такая красивая. Как Венера Милосская... как Памела Андерсон. Про Ренату Литвинову я уже и не говорю.
Сердце Вероники наполнилось ликованием.
Кира смотрела на булку и думала, что надо бы ее съесть, но никакого желания не возникало.
Булка была сочной, свежей, пушистой, с глазурью. Кире же она казалось сделанной из цемента, песка и прочих несъедобных ингредиентов. А вот босоножки она бы купила. Такие красивые, замшевые, темно-коричневые босоножки, в которых ее белая нога с хорошенькими пальчиками и розовым маникюром будет выглядеть как произведение искусства.
Она оторвала взгляд от булки, потом снова посмотрела на нее. Булка была такая привлекательная, что Кира чуть было не поверила в то, что она и на самом деле вкусная. Но сознание отказывалось видеть что-то, кроме оболочки из папье-маше.
«Жаль, что я не могу захотеть съесть эту булку, – подумала Кира. – Иногда мне хотелось бы быть такой же, как все другие люди. Любить сладкое. Обожать мороженое. Балдеть от чизкейка с кофе. Хотеть банана».
На секунду она увидела в стекле витрины свое отражение – светлые волосы, огромные голубые глаза, тонкое, похожее на кукольное, лицо. У взрослой женщины не может быть такой тонкой талии, таких изящных рук, таких длинных пальцев. Еще минус пять килограммов, и Кира будет выглядеть больной и изможденной, но пока она находилась на грани, в образе воздушной принцессы.
Улыбаясь, она отвернулась от булки и пошла к бутику, где продавались замшевые, темно-коричневые босоножки. В последнюю секунду перед тем, как она отвернулась от витрины, Кире показалось, что она увидела в стеклянном отражении что-то знакомое, и это почему-то испугало ее. Она повернулась, узнала, через силу улыбнулась.
Начал отсчет последний час ее жизни.
Ульяна стояла на выходе из супермаркета, держа в руках пакет с двумя бутылочками средства для чистки ковров и новым красным пиджачком, и чувствовала себя странно. У нее в квартире ковров отродясь не было. А пиджачок она купила потому, что в такой же была одета телеведущая, рекламировавшая это самое чистящее средство.
Сама себе в этом пиджаке Ульяна казалась смешной. Но она была такой красивой, что на самом деле смешной не выглядела ни в чем. Идущий навстречу парень обратил внимание на ее замешательство, скользнул взглядом вниз и вверх, сфокусировался на ее лице и тут же изменил траекторию.
– Вам помочь?
В тоне было что-то одновременно игривое, смешливое, заботливое и настойчивое. Ульяна отрицательно покачала головой и напустила на себя неприступный вид.
– Я готов быть вашим личным сексуальным маньяком, – добавил парень.
Ульяна с трудом удержала на лице серьезное выражение.
– Могу донести ваши покупки. Довезти до дома. Хотите – моего, хотите – вашего.
Он был заранее на все согласен.
– Не надо, – ответила Ульяна, – спасибо.
В ее ответе было столько сдержанности, что парень не стал настаивать.
На кладбище тихо и очень красиво. Неправда, что здесь все серо и уныло. Кладбище – это буйство красок, но краски сплошь фальшивые – искусственные венки, цветы, букеты. Все это кислотными оттенками покрывает свежие могилы. Кое-где лежат груды живых цветов, увядших, сцепившихся между собой. Красные лепестки роз становятся почти черными, розовые сереют, желтые скукоживаются и приобретают кирпичный оттенок.
Петр Иванов сидел у свежей могилы и пил водку. Он не был одинок: неподалеку сидели две собаки, с креста на крест летали галки. Ветерок шевелил искусственные лепестки. Петр хотел вернуть время назад, и больше ничего, такую вот малость, но это невозможно, абсолютно никак невозможно, и Петр пил, чтобы не было так больно. Но легче не становилось.
– Чайная чашка.
Евгения Витальевна положила в тележку чашку и отметила в списке соответствующий пункт галочкой. Чайная чашка у нее была. Но одна. А что, если чашка разобьется?
Евгения Витальевна положила в тележку чашку и с чистой совестью вычеркнула пункт номер один.
«Он такой суровый, – подумала Евгения Витальевна, вспомнив мужественный лик Петра Петровича. – Но вдруг в этой широкой груди бьется нежное сердце? Вдруг я ему понравлюсь?»
Евгения Витальевна заглянула в список. Номером два значилась селедочница. Она не особенно любила селедку, но селедочницы у нее не было. А вдруг понадобится? Селедочница отправилась в тележку.
В следующий час Евгения Витальевна купила вторую подушку, набор ароматических свечей, мохнатый прикроватный коврик с сердечками, большое банное полотенце, набор пластиковых мисочек для сыпучих продуктов и мужской шампунь из серии «Красная линия». Иногда ей приходило в голову, что Петр может и не обратить на нее внимание, что их встреча может и не произойти, а если и произойдет, ничего не будет иметь решающего значения. Но она готовилась. Она на всякий случай прорабатывала все варианты. Потом ей пришло в голову, что у них с Петром, может, когда-нибудь родится ребенок, но усилием воли не дала себе купить пачку памперсов и кружечку-непроливайку.
Евгения Витальевна наметила себе цель и теперь стремилась к ней, как крылатая ракета, запущенная с закрытого военного полигона.
– Я даже не хочу смотреть чек, – сказала Марина, – я опять потратила неприлично много.
– Ты этим наслаждаешься, я же вижу, – заметил Дима. – Всей этой горой покупок. Особенно зелененьким лаком для ногтей, фартуком с белым кантиком, розовенькой косметичкой и стеклянной пилкой для ногтей. И вот джемпером черным.
Фартук был синим с белым кантиком, а черный джемпер покрыт мелкой разноцветной вышивкой. Вышивка буквально светилась на черном фоне. Получалось совсем не мрачно, а живо и красочно. Как прекрасные лотосы, которые росли из грязи. Марина старалась не думать о черном фоне джемпера, как о кучке чернозема.
– Этот джемпер мне напоминает платье, в котором как-то ходила Даша Жукова, – сказала Марина, – черный фон, много ярких мелких цветочков.
– Я не против, – пояснил Дима. – Мне нравится.
– Тебе все равно, – сказала Марина.
– Мне все равно? – удивился Дима. – С чего ты взяла? Если я говорю, что не против, значит, я не против. Только так.
Они шли по парковке. Возле машины Димы стояла тяжело груженная тележка. Марина огляделась. Хозяев тележки нигде не было видно. Они подошли поближе. В тележке лежало что-то объемное, сложенное вдвое, а то и втрое.
Манекен.
Марина присмотрелась – светлые волосы, открытые голубые глаза. В неверном электрическом свете парковки пластиковая кожа казалась серой.
– Это труп, – произнес Дима.
Через минуту все вокруг пришло в движение. Люди куда-то звонили, кто-то оцеплял зону вокруг тележки, бежали охранники супермаркета. Откуда-то издали послышался вой милицейской сирены.
– Не смотри, – сказал Дима Марине.
– Я ее знаю. Это Кира, она была сегодня со мной на семинаре, – воскликнула Марина. – Помнишь, я рассказывала тебе, что видела сон, в котором она была мертвым манекеном? Помнишь?
– Помню. Иди в машину, – велел Дима.
