Владимир Монастырев - Свидетель защиты
Следующий урок Зинаида Харитоновна была свободна — «окно» в расписании, и, когда учительская опустела, Андрей Аверьянович смог поговорить с ней об Олеге Седых. Начала она с жалоб:
— Теперь во всем виноват классный руководитель, а я что — в душу к нему залезу? Нынешняя молодежь слишком умная, никого не признают, ничего святого у них нет. И вот результат. В школе ученик находится шесть-семь часов, остальное время где? Дома. С родителей надо прежде всего требовать. По-моему, у Седых дома неблагополучно, неправильно воспитывают, хотя мать сама учительница. Старший тоже у нас учился — сколько мы с ним беды натерпелись: зазнайка, учителям дерзил. Олег потише, но, видать, себе на уме, ишь до чего додумался…
Зинаида Харитоновна снова обрушилась на современную молодежь, только теперь, разгорячась, она говорила молодежь, с ударением на первом слоге.
— Значит, вас не удивляет, что Олег Седых совершил такое тяжкое преступление? — спросил Андрей Аверьянович.
— В школе поработаешь, ничему уже не будешь удивляться, — с сердцем ответила Зинаида Харитоновна.
— В деле есть письмо, подписанное тридцатью учащимися 10-го «А» класса. Вы знаете об этом письме?
— Вот с этим письмом тоже, — Зинаида Харитоновна недоуменно и сердито развела руками. — Собрались сами, со старшими не посоветовались и — пожалуйста — в прокуратуру письмо. «Не может быть, наш товарищ не такой» и тому подобное. Огульно и голословно все отрицают. А он признался. Вот вам и «не может быть». И опять виноват классный руководитель: не удержал, не разъяснил.
— Весь класс подписал письмо?
— Нет, не весь. Лида Горбик, староста класса, не подписала, проявила принципиальность. Так они теперь с ней не разговаривают. И опять виноват классный руководитель…
— А кто у вас ведет литературный кружок? — спросил Андрей Аверьянович. Он бы изрядно удивился, если бы Зинаида Харитоновна сказала, что ведет литературный кружок она.
Но удивляться не пришлось, кружок вела Ольга Степановна Бекетова, которая, как сообщила Зинаида Харитоновна, вот-вот должна прийти — у нее первые уроки во второй смене.
Андрею Аверьяновичу повезло: Бекетова пришла минут за сорок до начала своих уроков. Худенькая, подвижная, с лихорадочным румянцем на высоких скулах, она так и вцепилась в Андрея Аверьяновича.
— Очень хорошо, что вы к нам пришли, а то я сама собиралась вас разыскивать. Где бы нам расположиться? Подождите… — Куда-то сбегала и, вернувшись, повела Андрея Аверьяновича на третий этаж, в пустой класс.
— Садитесь. — Подвинула ему учительский стул, сама, откинув крышку, села за первую парту, подперла щеки кулаками. — Я вас слушаю.
— Это я вас хотел послушать, — улыбнулся Андрей Аверьянович. — Что он за человек, Олег Седых, и как, по вашему мнению, дошел он до жизни такой, что сидит в следственной тюрьме?
— Это очень способный, — решительно начала Бекетова, — я бы сказала, одаренный юноша. Очень ясный и добрый по характеру, по мыслям своим, совершенно не способный совершить то преступление, в котором его обвиняют.
— Но он признался, что совершил преступление.
— И все равно я не могу поверить.
— Вы его давно знаете?
— Пять лет.
— Вы знаете его по кружку?
— Да. Учится он у Зинаиды Харитоновны, но, уверяю вас, я его знаю не хуже любого из учителей, которые с ним занимаются в классе. В кружке ребята раскрываются так, как никогда не открываются на уроках. А сколько раз мы шли с занятий все вместе, спорили, думали вслух! Нет, Олег не способен на преступление.
В течение часа Андрей Аверьянович услышал два совершенно разных отзыва о своем подзащитном, два мнения. Собственно, у Зинаиды Харитоновны Загорулько ее личного мнения вроде и не было, просто она легко поверила в преступные возможности своего ученика. Другая не хотела верить. Может быть, Олег поворачивался к ним разными гранями своего характера, и поэтому они видели его так разно?
— А вот классный руководитель Олега Седых, Зинаида Харитоновна, полагает, что он мог совершить преступление, — Андрей Аверьянович произнес эту фразу так, будто размышлял вслух. И тотчас, как он и рассчитывал, услышал ответ собеседницы:
— Что ж, ее можно только пожалеть. Трудно жить на свете, не веря в добрые начала своих учеников. По натуре Зинаида Харитоновна не злой человек, но она не на своем месте, поэтому раздражена, задергана. Диплом об окончании педагогического института у нее есть, а настоящих знаний, культуры нет. Она может сказать «велисапед», прочесть «жа́ркое» вместо «жарко́е», а ученики все подмечают, поправляют ее, посмеиваются над ней. С Игорем Седых, это старший брат Олега, у нее были конфликты, которые доходили до педсовета. Игорь был мальчик резкий, невоздержанный, она его просто не терпела. Ну, и он ей отвечал тем же. У нее и с Олегом был конфликт. Когда проходили «Войну и мир». Писали они сочинение по вопроснику, и был там такой вопрос: «Героическая гибель Пети Ростова». А Олег написал, что Петя Ростов погиб нелепо, и ни о какой героической гибели речи быть не может. Зинаида Харитоновна поставила ему двойку, хотя работа была написана толково, грамотно, самостоятельно. Потом, когда эту историю разбирали, у нее спрашивали, откуда взяла она тот сомнительный вопросник. Оказывается, из давнего методического пособия, которого придерживалась слепо…
Бекетова умолкла и коротко усмехнулась:
— Вы не подумайте, пожалуйста, что я из каких-то недобрых побуждений дурно говорю о товарище по работе. Я говорю так, чтобы вы поняли, почему Загорулько может поверить в виновность Олега. Она просто не знает его и скорей всего не отличает от старшего брата, который доставил ей так много неприятностей.
— А в них много общего?
— Вы имеете в виду Игоря и Олега?
— Да.
— Нет, они очень разные. Даже внешне. Игорь похож на отца, лицо красивое, но холодное, временами надменное. Олега вы видели?
Андрей Аверьянович кивнул.
— Этого красавцем не назовешь, но симпатию к нему испытываешь сразу. И характеры у них разные: Олег открытый, восторженный. Игорь замкнутый, недоступный, у него и товарищей было немного: он обязательно должен был подавлять и командовать.
— И Олегом?
— Как вам сказать… Не могу привести примеров, но думаю, Олег позволял ему командовать. Он любил Игоря, и я сама слышала, как не без горечи говорил, что многие, в том числе и учителя, не понимают Игоря.
— Игорь тоже увлекался литературой?
— Нет, он сильней был в точных науках. Они во всем были разные, в склонностях и увлечениях тоже.
— Скажите, Ольга Степановна, а не могло случиться, что впечатлительный, начитанный и, наверное, склонный к самоанализу молодой человек, я имею в виду Олега Седых, подобно Федору Раскольникову испытал острую потребность в самоутверждении? Тот убил старуху, этот ограбил.
— Что вы, что вы! — Бекетова даже ладошками закрылась от Андрея Аверьяновича. — Совсем это не похоже на Олега, он очень ясный, открытый, без этих самых темных извивов души. Вот уж кто не годится в герои Достоевскому, так это Олег Седых.
— У Достоевского, знаете ли, разные герои. Очень разные. Одно их только, пожалуй, роднит — одержимость, очень русская черта… Кстати, работы Олега, которые он читал в кружке, не сохранились?
— Сохранились.
— И вы их мне дадите?
— Конечно.
Бекетова по-прежнему решительно и быстро вышла из класса и скоро вернулась с двумя тетрадями — одна обычная, другая потолще, сшитая из нескольких ученических. Андрей Аверьянович взял тетради, поблагодарил Бекетову и распрощался.
6
На улице шел дождь. Слышно было, как он барабанил по жестяному козырьку за окном. Андрей Аверьянович отложил книгу на диванную тумбочку. Он с удовольствием прочел еще одну главу у Чарльза Сноу. Глава называлась «В жилище отшельника». Речь шла о некоем Поле Яго, который, удалясь от дел в колледже, доживал свой век на покое. «Именно те, кто проявляют живейший интерес к людям, — сказал этот самый Яго Люису Элиоту, — и становятся в конце концов отшельниками».
Мысль эта звучала парадоксально. И, как всякий парадокс, настораживала. Андрей Аверьянович любил побыть наедине с самим собой, одиночество его не тяготило, но вместе с тем он с годами не утратил живейшего интереса к людям. Правда, он еще не удалился от дел. Но он и не собирался настолько от них удаляться, чтобы жить затворником. Он жил в иной атмосфере, нежели герои Чарльза Сноу, и не жалел об этом, хотя в атмосферу романа погружался с удовольствием, как если бы ехал в гости к людям, которые его очень занимали. Побыть с ними интересно, а жить в их обществе постоянно — нет, это не его стихия.
В другое время Андрей Аверьянович почитал бы еще — спать не хотелось, он чувствовал себя отдохнувшим. Но сегодня его тянуло к тетрадям, принесенным из школы. Дело Олега Седых, за которое он взялся нехотя, занимало его все больше. Теперь он был убежден, что оно вовсе не простое, и Вера Сергеевна Седых, предположившая, что, может быть, спасать Олега надо от него самого, не так уж далека от истины.
