Сергей Саканский - Покрывало вдовы
— Предсмертная записка жены Куроедова фальшивая! — воскликнул Жаров.
— То-то и оно, — подтвердил Минин. — Между прочим, из Харькова прислали и отпечатки Куроедова. Их сняли, когда он проходил по делу о самоубийстве жены. Правда, я не знаю, что мне с ними делать.
— Вот как! — отозвался Пилипенко. — А я как раз хотел попросить прессу раздобыть его пальчики. Сходить в бар, например, затырить там пустой стакан, который он подаст. Есть у меня одна мысль. Мы вообще, знаем, где был этот Куроедов во время наезда на его жену? — он повернулся к Жарову: — Пригласи-ка этого писателя к себе в редакцию. Ну, а я сюда тоже ненароком зайду.
На следующий вечер картина в редакции была практически та же: двое мужчин сидели у камина со стаканами в руках. Один из них был все тот же Жаров, неизменный хозяин и редактор газеты «Крымский криминальный курьер», другой — Куроедов, бармен из отеля «Маврикий».
— Нынче ветрено… — с грустью вздохнул хозяин, глянув на сильно бушующее в камине пламя, затем — за створку открытого окна.
Куроедов молча кивнул в ответ.
— И волны с перехлестом, — мечтательно продолжал Жаров, и гость с недоумением оглянулся: где в этом помещении могут быть волны, если тут даже аквариума нет.
— Скоро осень, — заметил Жаров.
— Скоро? — удивился Куроедов. — Ведь и так уже идет полным ходом, сентябрю вот-вот конец.
— Это я так, стихи… — объяснил Жаров. — Вот, послушай. Скоро осень, все изменится в округе. Смена красок этих трогательней, друг мой, чем наряда перемена у подруги.
— Здоровски! — непритворно восхитился Куроедов. — Сам сочинил?
— Угу, — промычал Жаров. — А ты не пробовал стихи писать?
— Нет.
— На стихи девушка хорошо берет.
— Что берет? — не понял Куроедов.
— Ну… Берет, клюет. Так о рыбе говорят. Странно. Столько у тебя жен было, а поэзии ты не знаешь. Если бы мы с тобой сейчас в театре на сцене сидели, то кто-нибудь в зале непременно возмутился, что я чужие стихи за свои выдаю.
— А они чужие? — спросил Куроедов.
Жаров посмотрел на него, наклонив голову. Подумал о славе, о возможной минуте славы… Вздохнул:
— Да нет, мои…
В этот момент послышался звук, будто бы кто-то наступил на стекло. Куроедов глянул в открытое окно. Спросил с подозрением в голосе:
— Ты просто так пригласил или дело какое есть? Мне ведь жена рассказала, что ты к ней в больничку приходил. Вот и вопрос: что ты всё вынюхиваешь?
— А ты понимаешь, что твою жену чуть не убили на днях?
— Это был несчастный случай.
— Счастливый случай.
— Это как понимать?
— Что она осталась жива. Кто-то угнал машину, специально наехал на женщину. Затем машину бросили в кустах, насорили там чипсами, налили на сиденье пива. Чтобы получилось так, будто машину угнали какие-то пьяные ребята, катались, задавили женщину. Между прочим, менты могут на тебя подумать, что скажешь?
— Мне вообще-то не впервой… Да кто это там все шубуршится? — Куроедов снова с тревогой глянул в окно.
— Ветер, конечно, — сказал Жаров. — Ветер, между прочим, и спас твоей жене жизнь.
— Я знаю.
— Откуда, интересно?
— Ты что же, допрашиваешь меня?
— Да нет. О тебе беспокоюсь.
— Она сама и сказала, как все было. Машина неслась на нее. На стекло шлепнулся плакат.
— Алиби-то хоть у тебя есть на это время?
— Я был на работе.
— А кто это может подтвердить?
— Не знаю. Какие-нибудь посетители, наверное.
— Как я заметил, у тебя не густо с посетителями.
— Увы.
— И ты ведь в любой момент можешь закрыть бар и уйти.
— Вообще-то да, — сказал Куроедов.
— Что ты и сделал, — послышался вдруг голос из открытого окна.
Голова следователя Пилипенко выглядела довольно-таки зловеще, словно какой-то шутник поднял над подоконником тыкву с горящими глазами: так хорошо словили свет уличного фонаря круглые очки. Куроедов вздрогнул и с удивлением посмотрел на говорящего, затем перевел взгляд на Жарова.
— А это еще кто такой?
— Капитан Пилипенко, — донеслось из окна. — Отдел расследования убийств уголовного розыска города Ялты. Я тут мимо проходил, под окном отдохнуть остановился. Занятный слышу разговор.
— Может, зайдешь? — сказал Жаров.
— Да некогда мне. Должен тут одного хлопчика задержать. За покушение на убийство. Гражданин Куроедов! Вы арестованы по подозрению в покушении на гражданку Куроедову Веру Николаевну.
Куроедов вытаращил глаза:
— Постойте! Но у меня алиби.
— Ну, допустим, алиби у тебя никакого нет, — сказала голова. — Сам ведь сейчас сказал, что можешь всегда с работы сбежать. Но не в этом дело. А в том, что твои пальчики, Куроедов, в базе данных МВД давно зарегистрированы.
— Да, у меня снимали отпечатки пальцев, ну и что?
— Когда нашли угнанную машину, то на всякий случай взяли отпечатки, предположительно того, кто имел отношение к этому делу. Так вот, там именно твои пальцы, Куроедов.
Дело обретает законный статус
Ветер сорвал с головы следователя шляпу. Жаров быстро перехватил ее на лету. Друзья только что встретились на углу и шли по Виноградной, можно сказать, просто прогуливаясь, раскланиваясь со знакомыми, которых в этом месте города было всегда полно: местные жители шли не по набережной, которая в сезон принадлежала курортникам, а по параллельной улице.
— Вот что значит школа тхэквондо, — сказал Пилипенко, принимая шляпу. — Могу лишь позавидовать твоей ловкости.
— Это карате, — заметил Жаров. — Тхэквондо использует преимущественно ноги… Он хоть в чем-нибудь сознался? — Жаров перешел к делу.
— Нет, — вздохнул Пилипенко с явной горечью и недоумением. — Я держу его более трех суток.
— Стало быть, уже предъявил официальное обвинение.
— Разумеется. На основании его отпечатков на пивной банке, что нашли в этой машине, и отсутствия алиби. Но самое главное доказательство, хоть и косвенное, заключается в том, что за рулем сидел оборотень.
Жаров поднял руки:
— Сдаюсь. Объяснишь ли ты мне, наконец, почему ты вдруг поверил в оборотней?
— Все дело в том, что… — торжественно, будто собираясь поведать нечто очень важное, начал Пилипенко, но в этот момент у него в кармане зазвонил телефон. — Секундочку. — он достал аппарат, шлепнул его себе на ухо. — Что-о? Еще одно? Немедленно еду. Ждите. — Он обернулся к Жарову: — Ловим такси до Ливадийской больницы.
Пилипенко сорвался с места и зашагал через старый двор на улицу Кирова, поскольку по Чеховке такси проходит примерно раз в час. Жаров шел за ним, говоря другу в спину:
— Что произошло в больнице — это во-вторых. А во-первых, почему же ты все-таки поверил в оборотней?
— Эта тема отменяется, — не оборачиваясь, ответил Пилипенко. — Я только что узнал, что моя гипотеза не верна.
Машина донесла их до больницы за шесть минут. Пилипенко показал удостоверение и охранник поднял шлагбаум, открыв территорию, для частного транспорта запрещенную.
Пилипенко и Жаров, оба в белых халатах, не застегнутых, так что полы развевались от быстрой ходьбы, шли вдоль вереницы дверей. Их сопровождали доктор и медсестра.
— Я не несу ответственности, — говорил доктор. — Я не понимаю, как он проник в здание. Это забота охраны.
Пилипенко молча морщился, ежился под своим халатом, явно испытывая неудобство от этой безразмерной одежды.
— Он мог залезть в окно на первом этаже, — сказала медсестра.
Так, с белоснежным эскортом, Пилипенко и Жаров дошли до двери палаты, возле которой сидел милиционер. Увидев следователя, он встал и отдал честь.
— Всё под контролем, т-щ капитан! У меня тут круглосуточный пост.
— Отставить пост! Не думаю, что он еще раз сюда сунется.
— Но, т-щ капитан!
— Исполняйте.
— Слушаюсь, — закончил свою дискуссию младший сержант и, захватив с собой стул, удалился по коридору.
Пилипенко распахнул дверь палаты, сердито отдернув полу халата, зацепившуюся за ручку. Обернулся вслед уходящему милиционеру.
— И дайте тыквы начальнику местной охраны.
— Есть тыквы, т-щ капитан! — с радостью ответил младший, устанавливая стул на место, в ряд с другими в коридоре.
Вера Куроедова сидела на своей кровати. Ее загипсованная нога была уже без растяжки. У спинки стояла пара костылей. На двух других кроватях расположились старушка с перевязанными руками и девочка с загипсованной шеей. Судя по облегченным повязкам обеих больных, за прошедшие дни состояние их значительно улучшилось.
— Это был волк! — воскликнула Вера вместо приветствия. — Самый настоящий волк!
— Только в человечьем костюме, — добавила старушка.
— И с огромными когтями, — уточнила девочка.
Жаров вертел головой, недоуменно глядя на этих странных пациенток. Пилипенко поднял обе руки, что на языке жестов означало: «Молчать!»
