Крейг Райс - Убийство по-домашнему
Его темная рука вторично мягко притронулась к моему плечу. — Но пусть тебя все это не огорчает, старина, — закончил он. — Сотрясение мозга быстро не проходит, кроме того нельзя также предвидеть, как долго продлится потеря памяти. Однако, вероятнее всего, постепенно твое здоровье все же начнет приходить в норму. Возможно, уже через несколько дней или часов…
— Или… лет? — угрюмо продолжил я.
— Нет, нет! Ничего подобного! Ты не должен поддаваться депрессии, Горди!
Его глаза, похожие на глаза одалиски, наблюдали за мной из-за шелковистой занавески ресниц.
— Нет! Я совершенно искренне говорю тебе, что продолжаю оставаться оптимистом! Что касается ноги и руки, тут ты можешь быть совершенно спокоен. Я даже допускаю, что уже завтра разрешу тебе немного передвигаться по дому, в кресле на колесиках. Ты увидишь старых знакомых, навестишь хорошо знакомые тебе места. Да, я в самом деле оптимист!
Хотя я знал, что все то, что он говорит, это обычная тактика врача, но тем не менее почувствовал себя гораздо спокойнее. Меня охватило глубокое расслабление и абсолютная пассивность. Со мной здесь мать и благожелательный друг — врач. Оба делают для меня все, что в их силах. Стало быть, о чем мне беспокоиться? Я лежу в красивой комнате, за мной ухаживают, обо мне заботятся. Все очень добры ко мне, я Горди Френд, Гордон Рентон Френд Третий. Вскоре я узнаю, что следует из того факта, что я Гордон Френд, и начну вести прежний нормальный образ жизни.
Я огляделся в залитой солнцем золотисто-серой комнате.
— Значит, это мой собственный дом? — с большим удовольствием спросил я доктора Крофта.
— Конечно, Горди. После смерти отца этот дом является твоей собственностью.
— Отца? Моего отца?
— Как, ты не помнишь отца? — Доктор Крофт явно удивился. — Мне кажется попросту невозможным, чтобы кто-то мог не помнить старого Гордона Рентона Френда Второго.
— Он был известным человеком?
— Известным? В определенном смысле, наверняка. Он переселился сюда из Сэйнт-Пола всего лишь за несколько лет до смерти. Но даже за столь короткое время сумел остаться у всех в памяти.
— Чем?
— Своим характером и… ну, в общем, тебе об этом лучше расскажет твоя семья.
— Но вы сказали, что он умер.
— Да. Он умер месяц назад.
— Ах, так значит, это по нему моя мать носит траур!
Я лежал неподвижно, обдумывая все это, стараясь представить себе Гордона Рентона Френда Второго, который сумел остаться в памяти у людей. Однако мне это не удавалось. Через минуту я спросил с растущим чувством удовлетворения:
— Это должно означать, что я богатый человек?
— Ах, несомненно, — ответил доктор Крофт. — Я бы даже сказал, очень, очень богатый!
В этот момент в комнату вернулась мать. Проходя мимо доктора Крофта, она по-дружески похлопала его по спине, а потом села у моей кровати, возле роз.
— Ну? Как наши дела, дорогой доктор?
Нэйт Крофт пожал плечами.
— Пока что ничего особенного, дорогая миссис Френд, — ответил он.
— Мой любимый мальчик, — сказала мать, кладя себе на колени мою руку. — Тебе уже немного лучше?
— По крайней мере я знаю, кто был моим отцом, — ответил я.
— Я рассказал ему кое-что, — объяснил доктор Крофт.
— Надеюсь, только кое-что. Бедный Горди… Я убеждена, он еще слишком слаб, чтобы думать об отце.
— Почему? — спросил я. — Разве с ним было что-то не в порядке? Какое-то постыдное дело? Паршивая овца?
Мать рассмеялась своим глубоким мягким смехом.
— Ну что ты, ничего подобного, любимый! Это скорее мы были не в порядке. Перестань, однако, ломать себе над этим голову. Полежи спокойно, а я тем временем задам доктору несколько умных вопросов и узнаю, что мы должны делать с тобой дальше.
— Я могу сказать немного, дорогая миссис Френд. — Доктор Крофт бросил тактичный взгляд на часы. — Пока что прошу делать все то, что и раньше. Что же касается этой несчастной временной потери памяти, то здесь лучшей методикой лечения будет постоянный контакт со знакомыми людьми и предметами. Мы постепенно приведем его в нормальное состояние.
Мать посмотрела на меня, потом перевела взгляд на доктора и понимающе подмигнула ему.
— Если уж речь зашла об известных ему людях и предметах, то как по-вашему, доктор, стоило бы, чтобы он встретился с Селеной?
Доктор Крофт быстро взглянул на выпуклость под одеялом, в том месте, где находилась моя загипсованная нога.
— Да… Именно это я и намеревался предложить.
— Селена, — повторил я. — Вы все время говорите о Селене! Кто такая Селена?
Моя рука по-прежнему покоилась на коленях у матери, которая ласково ее гладила.
— Сынок, — сказала она. — Ты в самом деле очарователен! Может быть, ты даже больше нравишься мне таким, как сейчас… утратившим память.
Она показала рукой на другую кровать.
— В этой кровати, собственно, спит Селена. Селена — это твоя жена.
Белое дамское белье… Атмосфера в комнате, насыщенная присутствием женщины… Моя жена…
— Селена где-нибудь поблизости, миссис Френд? — спросил доктор Крофт.
— По-моему, она с Йеном во дворе.
— В таком случае я пришлю ее сюда. А теперь мне уже действительно пора уходить.
Доктор Крофт снова похлопал меня по плечу.
— Я буду здесь завтра и попрошу доставить кресло на колесиках. Выше голову, Горди! Не успеешь оглянуться, как снова будешь среди нас, старина! До свидания, дорогая миссис Френд!
После его ухода мать встала со стула.
— Ну, а теперь, любимый, поскольку сюда должна прийти Селена, будет лучше всего, если я оставлю вас одних. — Она откинула непокорную прядь со лба и продолжила: — Если существует на свете что-то или кто-то, кто способен вернуть тебе память, так это только Селена. — Она сделала несколько шагов к двери и остановилась. — Нет, нет, в самом деле здесь слишком много цветов! А ведь я говорила Селене, что нет смысла ставить здесь такую массу цветов. Здесь пахнет, как в часовне при отпевании!
Она подошла к стоящему в углу комнаты столику и взяла с него две вазы. Одну, полную красных роз, другую с белыми и сапфировыми ирисами.
— Я унесу эти розы и ирисы в комнату Марни, — сказала она.
Когда она стояла так, держа в обеих руках вазы с цветами, она казалась мне какой-то древней богиней плодородия и урожая. Я с восхищением смотрел, как она шла к двери. Потом испытал чувство какой-то невосполнимой потери и без раздумий закричал ей вслед:
— Пожалуйста, не забирай эти ирисы! Пусть они останутся в комнате!
Она повернулась и посмотрела на меня поверх цветов.
— Почему, дорогой Горди? Это такие печальные цветы! Я прекрасно помню, что ты всегда не выносил ирисы.
— Я бы хотел, чтобы они здесь остались, — внезапно сказал я с волнением, несоразмерным всей этой проблеме. — Прошу тебя, мама, оставь ирисы!
— Ну, хорошо, любимый! Если для тебя это имеет такое значение…
Она поставила вазу с ирисами обратно на столик и вышла, унося с собой розы.
Я лежал и смотрел на стройные стебли фиолетовых и белых ирисов. У меня в мозгу снова загудели пропеллеры. Я мысленно повторял, что через минуту в комнату войдет моя жена. Что у меня есть жена. И что эту жену зовут Селена. Я старался представить себе, как она будет выглядеть. Тщетно. Неясный образ моей жены все время заслоняли эти белые и фиолетовые цветы. Я уже не владел своими мыслями. И снова только эти пропеллеры, и это единственное слово, повторяющееся непрерывно… Ирис… Ирис… Ирис…[1]
Глава 3
Через несколько минут моя неожиданная реакция на ирисы прошла, хотя что-то во мне все же еще осталось. Даже не глядя на них, я чувствовал эти высокие белые и фиолетовые цветы в вазе, словно прикасался к ним, а их название упорно засело в моем мозгу, как пуля в груди убитого.
Я по-прежнему не ориентировался во времени. Я лежал в кровати не знаю как долго, и ко мне постепенно начало возвращаться хорошее самочувствие. Не часто тот, кто потерял память, может вернуться к таким идеальным условиям жизни. У меня очаровательная мать и красивый дом. Я очень богат, и через минуту сюда придет моя жена. Я уже преодолел первую фазу постепенного возвращения к действительности. Несмотря на легкую головную боль и давление гипса, я почувствовал, что кровь снова начинает живее бежать по моим венам, в особенности при мысли о жене.
Селена. Я мысленно играл этим именем. Оно было интригующим. Селена могла быть высокой и стройной, с холодными зелеными глазами. Однако с тем же успехом это могла быть особа худая, костлявая, с узенькими поджатыми губами. Меня внезапно охватило беспокойство. Поскольку до сих пор все складывалось слишком хорошо, следовательно, здесь должно быть какое-то «но»… А что если этим пресловутым «но» будет именно Селена? Костлявая, сухопарая старуха с поджатыми губами?
