Дик Фрэнсис - Горячие деньги

ГЛАВА 2

Малкольм рассказал, что это было уже второе покушение.

Я ехал в Кембридж чуть медленнее, чем обычно, все время настороженно высматривая через зеркало заднего обзора сумасшедших преследователей, но, слава Богу, никого не увидел. Правая нога отекла и болела, но многие годы работы с лошадьми и участие в трех или четырех сотнях скачек с препятствиями приучили меня спокойно относиться к такого рода травмам — мне не раз приходилось падать с лошади.

Малкольм не любил водить машину. Куши как-то метко заметила, что он для этого излишне раздражителен. Куши не доверяла ему руль. Она (по ее словам) попросту боялась ездить с ним, а потому обыкновенно сама усаживалась на место водителя. Я тоже, с тех пор как получил права, стал возить Малкольма. Было бы безумием попросить его сесть за руль из-за какой-то царапины на ноге.

Дважды кто-то пытался его убить…

— А когда это началось? — спросил я.

— В прошлую пятницу.

Сейчас был вечер вторника.

— Как это произошло?

Малкольм ответил не сразу. Когда он заговорил, в его голосе звучало не раздражение, а отчаяние. Я прислушивался к интонациям, мало обращая внимания на слова, и понемногу начал понимать, насколько он испуган.

— Я вывел собак на прогулку… вернее, я думаю, что вывел, на самом деле, я не очень хорошо это помню. — Он помолчал. — Думаю, меня чем-то ударили по голове… Как бы то ни было, последнее, что я помню, — это как позвал собак и открыл кухонную дверь. Я собирался прогуляться с ними через двор на поле, к ручью с ивами. Не знаю, как далеко я отошел от дома. Не думаю, что очень далеко. В общем, я пришел в себя в гараже, в машине Мойры… она все еще там… и мне чертовски повезло, что я вообще пришел в себя… мотор работал… — Малкольм снова замолчал ненадолго. — Забавно устроены наши мозги. Я совершенно точно знал, что надо выключить зажигание. Немедленно, чем скорее, тем лучше. Я был на заднем сиденье… лежал, неловко опрокинувшись навзничь. Я поднялся и буквально провалился между передними сиденьями, чтобы дотянуться до ключа зажигания. Когда мотор заглох, я так и остался там лежать, в чертовски неудобной позе, но не было сил даже пошевелиться.

— Никто не появился? — спросил я, когда он замолк.

— Нет… через некоторое время мне стало лучше. Кое-как выбрался из машины… меня стошнило…

— Ты вызывал полицию?

— Конечно, я позвонил им, — устало сказал Малкольм, погруженный в воспоминания. — Когда я вышел с собаками, было около пяти. В полицию я позвонил примерно в семь. К тому времени я выпил пару стаканов виски и перестал трястись. Они спросили, почему я не позвонил раньше. Чертовы идиоты! Это были те самые, что приходили после смерти Мойры. Они думают, это сделал я… Убил ее.

— Знаю.

— Ведьмы сообщили тебе и об этом?

— Джойси рассказала. Она говорила, что ты мог бы …э-э… — я не стал повторять буквально, что сказала моя мать, а именно: «утопить эту сучонку в дерьме», заменив это более сдержанным выражением, — …мог бы убить ее сам, но не нанимать для этого какого-нибудь убийцу.

Малкольм согласно хмыкнул, но не сказал ни слова, и я продолжал:

— Вся семья, похоже, с этим согласна.

Он вздохнул.

— Полиция не согласна. Далеко не согласна. Похоже, они не поверили, что кто-то пытался меня убить. Они задали кучу вопросов, взяли пробы… прошу прощения… моей блевотины, обследовали всю машину Мойры в поисках отпечатков пальцев, но было ясно, что они очень сомневаются в моих словах. Полагаю, они считают, что я собирался покончить с собой, но передумал… или что я разыграл представление в надежде, что люди поверят — я не мог убить Мойру, раз уж кто-то пытается убить меня самого… — Он покачал головой. — Я жалею, что вообще вызвал их. Поэтому мы не станем никуда сообщать о том, что случилось сегодня ночью.

На стоянке в Ньюмаркете он настоял на том, чтобы не обращаться в полицию.

— А как они объяснили шишку у тебя на голове?

— За ухом была небольшая припухлость. Полиция сочла ее «неубедительной».

— И если бы ты умер… — сказал я задумчиво.

Он кивнул:

— И если бы я умер, они решили бы, что это вполне естественно. Самоубийство. Из-за угрызений совести. Доказанное признание вины.

Я осторожно вел машину в направлении Кембриджа. Рассказ Малкольма потряс меня, но и разозлил. Смерть Мойры ничуть меня не трогала, но покушения на отца заставляли задуматься. Мойра тоже имела право на жизнь, как бы я ее ни ненавидел.

— А как вели себя собаки?

— Что? А, собаки… Они вернулись домой… вертелись у кухонной двери. Я впустил их, пока дожидался полицейских. Они были все в грязи… один Бог знает, где они болтались. Выглядели они уставшими. Я покормил их… потом собаки забрались в свои корзины и сразу уснули.

— Жаль, что они не умеют говорить.

— А? Да, конечно. Да. — Малкольм замолчал, только изредка вздыхал, а я тем временем раздумывал над тем, что он мне рассказал.

— Кто знал, что ты поедешь на аукцион в Ньюмаркете?

— Кто? — Малкольм не ожидал этого вопроса, но потом понял, о чем это я. — Не знаю. — Он был удивлен. — Не могу сказать. Я сам не знал до вчерашнего дня.

— Ладно, тогда расскажи, что ты делал с тех пор, как полицейские уехали от тебя в прошлую пятницу.

— Думал. — И раздумья эти были невеселыми, судя по тому, как печально звучал сейчас его голос.

— М-м… о том, из-за чего убили Мойру?

— Вот именно.

Я спросил напрямик:

— Потому, что она собиралась отсудить половину твоего состояния?

Малкольм неохотно согласился:

— Да.

— Ее смерть была выгодна в первую очередь твоим прямым наследникам. Твоим детям.

Он промолчал.

— А также, вероятно, их мужьям и женам, а кроме того, трем ведьмам.

— Я не хочу этому верить, — сказал отец. — Как я мог породить убийцу?!

— Так же, как и другие.

— Ян!

По правде говоря, я не слишком хорошо знал своих сводных братьев и сестер, кроме бедного Робина, чтобы с уверенностью что-либо утверждать относительно них. Я со всеми поддерживал ни к чему не обязывающие светские отношения, но ни с кем не был особенно дружен. Слишком много склок и ругани: дети Вивьен терпеть не могли детей Алисии, дети Алисии точно так же относились к ним и ко мне. Вивьен ненавидела Джойси, Джойси ненавидела Алисию, причем самой черной ненавистью. В свое время Куши выдворила всю эту свору из дома Малкольма. В результате буря всеобщего негодования обрушилась на меня, которого она оставила при себе и воспитывала как собственного сына.

— А кроме раздумий, — продолжил я, — чем еще ты занимался с вечера прошлой пятницы?

— Когда полицейские уехали, я… я… — Малкольм замолк.

— Тебя снова начало трясти?

— Да. Ты понимаешь, в каком я был состоянии?

— Может, я и редкостный тупица, — сказал я, — но не полный идиот. Мне бы начало казаться, что убийца бродит в темноте где-то поблизости, выжидая, когда я останусь один, чтобы снова на меня напасть.

Малкольм судорожно сглотнул.

— Я позвонил в фирму, где обычно беру машину напрокат, и сказал им, чтобы прислали за мной лимузин. Ты знаешь, что такое панический страх?

— Наверное, нет.

— Я весь покрылся испариной, и в то же время меня трясло от холода. Я чувствовал, как сердце у меня замирает… а потом вдруг начинает бешено колотиться. Это было ужасно. Я собрал кое-какие вещи… Никак не удавалось сосредоточиться…

Когда в свете фар показались предместья Кембриджа, Малкольм подвинулся на сиденье немного вперед и стал показывать дорогу к той гостинице, где он провел последние четыре ночи.

— Кто-нибудь знает, где ты остановился? — спросил я, поворачивая за угол. — Ты встречался с кем-нибудь из своих старых приятелей?

Малкольм хорошо знал Кембридж. Он учился здесь в университете, и еще с тех времен у него было много хороших знакомых в высоких кругах. Кембридж должен был казаться Малкольму совершено безопасным местом. Но именно здесь я стал бы искать его в первую очередь, если бы он вдруг пропал из виду.

— Естественно, встречался, — ответил Малкольм на мой вопрос. — Воскресенье я провел с Рэкерсонами, вчера обедал со старым Диггером в Тринити… нелепо предполагать, что они могут быть в этом замешаны.

— Конечно, — согласился я, подруливая ко входу в гостиницу. — Тем не менее иди собирай вещи и выписывайся из номера. Нужно переехать в какое-нибудь другое место.

— Это еще зачем? — возмутился Малкольм.

— Ты просил меня охранять тебя, вот я и охраняю, — сказал я.

Он внимательно посмотрел мне в лицо, освещенное тусклым светом фонаря в салоне машины. Подошел швейцар и открыл дверцу с моей стороны, приглашая выйти.

— Пойдем со мной, — сказал Малкольм.

Я поразился силе его страха. Впрочем, ему действительно было чего бояться. Спросив у швейцара, где можно оставить машину, я повернул за угол и проехал через арку во внутренний дворик гостиницы. Оттуда Малкольм провел меня через заднюю дверь в уютную старомодную прихожую. Мы поднялись на один пролет вверх по лестнице, покрытой красным ковром, и пошли дальше длинными извилистыми коридорами. Несколько человек, которые встретились нам по пути, обратили внимание на мои порванные брюки и ссадину с запекшейся кровью, которая виднелась через прореху, но никто ничего не сказал по этому поводу: то ли из исконной британской вежливости, то ли по нынешней привычке ни во что не вмешиваться. Малкольм, похоже, вообще забыл об этой неприятной подробности.