Александр Горохов - Приговоренный к власти
Лешке казалось, что убийцу он сегодня видел в лицо. Может, это Ильин, стоявший вместе с Авдюшко на лестничной площадке, а может, кто другой, затаившийся, играл в домино и грел на груди похищенные из видеотеки денежки, похихикивая и глядя, как Лешка удивляется вместе с дворником Викентием, отчего это сегодня работает метро?
Бог ты мой, подумал Лешка, быть может, через несколько часов в каждом московском доме будет по покойнику, по раздавленному танком, сбитому БТР, застреленному, заколотому штыком. Ладно, собутыльник, решил Леха, лежи спокойно, обещаю тебе покопаться в причинах твоей смерти, и если найду виновных, то придумаю, как их достойно наказать. Он вспомнил, что точно такую же клятву давал в Афганистане над телами погибших друзей — и никаких виноватых не нашел, никого не наказал. Что теперь об этом и что об Авдюшко! Прощай, собутыльник, смерть тебе была уготована благородная, от белой горячки, а вот на ж тебе, погиб как хулиган.
Лешка прикинул, что разумно было бы выскользнуть через подвалы во двор, но для этого пришлось бы вскрывать тяжелую дверь, отгораживающую помещение видеотеки от остальных коридоров и кладовок. Он понял, что времени на такие маневры нет, и решил рискнуть.
Побег его с места преступления прошел без осложнений.
Лешка вышел из подвала, тщательно запер за собой дверь и поспешил к станции метро «Измайловская» — единственной станции на открытом воздухе по всей длине Арбатско-Покровского радиуса.
Он никогда в вагоне метро не садился. Потому что не желал вскакивать при появлении «бабуси». Не успеешь сесть, как она уже стоит над тобой, пыхтит и укоризненно стонет, так что лучше не садиться вовсе.
Он встал спиной к дверям и сперва не понял, что так неприятно давит ему на хребет. Потом вспомнил, что это его единственное на данный момент боевое оружие — милицейская дубинка.
Когда поезд проскочил сквозь деревья парка и вновь нырнул в тоннель, Лешка вдруг почувствовал нервный озноб — запоздалая реакция на жутковатое происшествие в подвале. Еще теплых, не остывших покойников ему довелось видеть в своей жизнь много больше, чем того хотелось. Но к этому не привыкаешь — всего час назад в общем-то неплохой мужик получил от него дубинкой по черепушке, а теперь он лежит трупом. Твоей вины в этом нет, а все же совестно, что вот так простился с человеком, который лет десять назад поднес тебе первый стакан водки. Если удастся обнаружить, что это дело рук Ильина, с ожесточением подумал Лешка, то старая партийная сволочь подохнет такой смертью, что посаженный на кол ему позавидует. Как умирают посаженные на кол, Лешка видел.
На «Бауманской» в тихий полупустой вагон ворвалась горластая толпа студенческой молодежи. Наконец-то он встретил тех, кто не только знал про путч, но и жил этим событием. Они рвались в центр Москвы и были настроены решительно до агрессивности. Но в тоннеле между «Курской» и «Площадью Революции» поезд резко затормозил и встал в темноте. Кто-то завизжал с нотками панического страха, свет в вагонах погас, гул моторов стих. Приехали. Поезда в метро частенько останавливаются, но во время путча?..
Лешка не испугался, хотя и подумал: «Наконец-то эти олухи догадались блокировать транспорт!»
А не испугался он главным образом потому, что от резкого толчка на него упала и влипла в грудь и живот своим жарким под тонким платьем телом видимая в темноте, возбуждающе пахнущая тонкими и острыми духами явно молодая женщина. Пожалуй, не та тощая и прыщавая студентка, которая до этого стояла перед Лешкой. От сильного удара при торможении публика в вагоне перетасовалась, как карточная колода в руках шулера, и на Лешкино счастье выпала из колоды какая-то другая дама, сексуальным классом явно выше и соблазнительней костлявой студентки. От этого внезапного телесного контакта Лешка разом загорелся, и ему стала совершенно безразлична вспыхнувшая в вагоне паника.
— Эти сволочи диверсию устроили! Сейчас тоннель затопят водой! — писклявым тенором крикнул кто-то.
— Или взорвут нас к чертям собачьим!
Лешка обхватил обеими руками женщину за круглые, упругие плечи, ткнулся лицом в ее душистые, легкие волосы, нашел губами маленькое ушко и прошептал:
— Не бойтесь. Это обычный бордель в метро, не более того.
— А я и не боюсь, — ответила она, и Лешка почувствовал, как в легком коротком смехе вздрогнула ее грудь.
— В центр едете?
— Как все. А что у вас на хребте?
Он почувствовал, как ее руки скользнули по его спине.
— Дубина милицейская.
— Вы из органов?
— Нет. Скорее наоборот. Мелкий бизнесмен, но с перспективой.
— Хорошо сказали — с перспективой, а не с «переспективой». Жалко, что сейчас дадут свет и мы друг другу не понравимся, правда?
— Да, — согласился Лешка.
Поезд дернулся, свет мигнул, погас, поезд остался на месте.
— Если простоим еще две минуты, выбьем окно и будем десантироваться, — сказал Лешка, продолжая обнимать незнакомку.
— Вы решительны. Можно я к вам прилеплюсь сегодня? А то я потеряла друзей и осталась без защиты.
— Вы своих однокурсников потеряли?
— Я не студентка. Медсестрой работаю.
В соседнем вагоне уже нарастал панический вой.
Хриплый голос по внутренней трансляции утробно вещал, словно из преисподней:
— Граждане пассажиры, сохраняйте спокойствие. Остановка не аварийная, никакой реальной опасности нет.
— А может, разойдемся, пока темно? — спросила она, и Лешка почувствовал в ее голосе улыбку. — Тогда навсегда сохраню воспоминание о сказочной встрече с неведомым принцем. А вы с принцессой.
— Хорошо. Но тогда по законам сказки поцелуйте меня, принцесса.
Она откинула голову, и в следующий миг Лешка почувствовал ее мягкий и сильный рот на своих губах. Это был долгий поцелуй зрелой, yверенной и смелой женщины. Когда он закончился, Лешка проговорил срывающимся голосом:
— Если нас сейчас подорвут, сожгут или затопят, я буду знать, что жизнь прошла не зря.
— Да ну вас, право! Я, наверное, старше вас лет на десять.
Что-то в вагонах загудело с тарахтением, и ярко вспыхнул свет.
В поезде облегченно и радостно загалдели, по динамику неожиданно прозвучало «Поехали!», и поезд тронулся.
Женщине было лет двадцать семь. Открытое русское лицо с высоким чистым лбом, широко расставленными светлыми глазами и чуть вздернутым носиком с изящным вырезом ноздрей. Не стандартная броская красавица, но очень своеобразна и даже экзотична. «Женщина на любителя», как выражался в таких случаях Алик Латынин. «Но любителя утонченного и с высоким вкусом». В чем-то она казалась очень взрослой, а когда улыбалась, как сейчас, — юной и незащищенной. Скользнув взглядом по серебру седины на Лешкиной коротко стриженной голове она сказала с легким удивлением:
— Пожалуй, мы ровесники. Вам двадцать пять? У вас совершенно мальчишеское тело. Мышцы на спине и плечах я имею в виду.
— Я Алексей, — сказал он. — Алексей Ковригин.
— Светлана, — она улыбнулась осторожно. — Как, я не очень разочаровала вас на свету?
— Я ваш защитник на сегодня. И верный раб на всю жизнь.
Последняя фраза опять же была из репертуара Алика, но она нравилась Лешке, и произнес он ее с убежденной искренностью. Уже долгое время ни одна женщина не нравилась ему так сильно и сразу.
— Тогда сегодня командую я, — улыбнулась она. — Мы сходим на «Площади Революции».
Поезд набрал грохочущий разбег, в вагоне кто-то запел ломаным фальцетом:
— Наш бронепоезд прет вперед, в свободе остановка, другого нет у нас пути, нам не нужна винтовка!
Искалеченный текст коммунистической песни пришелся по душе, и, поскольку второй куплет неведомый поэт перекалечить еще не успел — хором повторили первый и остановились на «Площади Революции», украшенной, как известно, бронзовыми фигурами беззаветных борцов Октябрьского переворота семнадцатого года.
На эскалаторе Светлана встала ступенькой выше Лешки, положила ему руки на плечи и сказала тихо:
— Мы с тобой резво начали. Сумасшедший день. Ты по крайней мере не женат?
— Нет, нет, — торопливо возразил Лешка.
— А я уже проскочила этот неудачный этап, не обращай внимание на мое обручальное кольцо на пальце. Это просто для самозащиты. А в общем, разве это имеет значение?
— Не знаю. Но я рад, что ты свободна.
С ленты эскалатора, двигающейся вниз, несколько человек кричали встречным:
— Товарищи! Поезжайте назад, на Смоленскую! Там уже прорываются танки к Белому дому, а здесь делать нечего, только глотку драть!
— К Белому дому, ребята, а здесь трепачей и без вас достаточно!
Но с эскалатора в такой толчее назад не повернешь, он выносил всех наверх с беспощадной неумолимостью.
— Светлана — это Лана, — сказал Лешка. — Так короче. Я тебя буду звать Ланой. Хорошо?
