Морье Дю - Французов ручей

Легкий ветерок, влетая в распахнутое окно, колыхал пламя высоких свечей, стоявших на столе, отчего по лицу ее то и дело пробегали быстрые тени. . Он вновь наполнил ее бокал и подумал о портрете, висевшем наверху, -- портрете своей хозяйки, который он мог наконец сравнить с оригиналом. На прошлой неделе, когда он стоял перед этим портретом с одним своим знакомым, тот шутливо проговорил: И, вглядевшись в изображение, добавил с тихой улыбкой: .

--О, что я вижу -- неужели виноград? -- послышался в тишине голос его хозяйки. -- Обожаю виноград! Особенно такой -- черный, сочный, с матовым налетом.

--Да, миледи, -- возвращаясь к действительности, промолвил слуга. Он отрезал одну гроздь серебряными ножницами и положил перед ней на тарелку. Губы его еле заметно дрогнули -- он подумал о том, какую новость ему предстоит сообщить друзьям завтра или послезавтра, когда корабль вернется сюда вместе с первым приливом.

--Уильям, -- снова обратилась к нему хозяйка.

--Да, миледи?

--Няня сказала мне, что в доме новые горничные. По ее словам, ты нанял их, когда узнал о моем приезде. Одна из них живет в Константайне, вторая -в Гвике, а повар совсем недавно прибыл из Пензанса...

--Да, миледи, это так.

--Но зачем тебе понадобилось их нанимать? Я всегда считала -- да и сэр Гарри, по-моему, так думает, -- что в Нэвроне вполне достаточно слуг.

--Простите, миледи, возможно, я ошибся, но мне показалось, что для пустующего дома их даже более чем достаточно. Поэтому я позволил себе их распустить и весь последний год жил здесь один.

Дона отщипнула виноградину и взглянула на него через плечо.

--А ты понимаешь, что я могу уволить тебя за самоуправство?

--Понимаю, миледи.

--Наверное, я так и сделаю.

Она отщипнула еще одну виноградину и изучающе посмотрела на него. Странное поведение слуги сердило ее и в то же время вызывало любопытство. Нет, увольнять его она пока не будет.

--Ну а если я тебя оставлю?

--Я буду преданно служить вам, миледи.

--Почему я должна тебе верить?

--Я никогда не обманываю тех, кто мне симпатичен.

Она не нашлась, что ответить. Взгляд его был по-прежнему бесстрастен, ротик-пуговка крепко сжат, но что-то подсказывало ей, что на этот раз он не шутит, а говорит истинную правду.

-- Звучит как комплимент, -- наконец произнесла она, вставая из-за стола и ожидая, пока он отодвинет ее стул.

--Это и есть комплимент, миледи, -- бесстрастно ответил он.

Дона молча вышла из столовой. Ей вдруг показалось, что в этом странном маленьком человечке, разговаривающем с ней одновременно почтительно и фамильярно, она может обрести надежного и преданного друга. Она усмехнулась, представив удивленное лицо Гарри: .

Ведет он себя действительно слишком вольно. Что за нелепая идея -распустить всех слуг и жить одному в таком большом доме? Неудивительно, что здесь полно пыли и запах как в склепе. Хотя понять его, конечно, можно -разве сама она не за этим же сюда приехала? Кто знает, может быть, он удрал от сварливой жены или ему приелось тяжелое, безрадостное существование в каком-нибудь глухом уголке Корнуолла, а может быть, ему, так же как и ей, просто захотелось убежать от себя самого? Она сидела в гостиной, перед камином, в котором Уильям недавно разжег огонь, и, забыв про лежащую на коленях книгу, думала о том, что до ее приезда он тоже, должно быть, любил сидеть здесь, среди накрытых чехлами диванов и кресел, и что ему, наверное, очень обидно уступать это уютное местечко кому-то другому. А в самом деле, до чего же приятно отдохнуть в тишине, подложив под голову подушку, чувствуя, как ветерок из раскрытого окна тихонько шевелит волосы, и зная, что ни одна живая душа не нарушит твоего уединения, не потревожит его грубым голосом или чересчур громким смехом, что все это осталось в прошлом так же, как пыльные мостовые, уличная вонь, шустрые подмастерья, грязные кабаки, назойливая музыка, лукавые друзья и отчаянная пустота в душе. Интересно, что сейчас поделывает Гарри? Наверное, ужинает в с Рокингемом -жалуется на жизнь, накачивается пивом и, позевывая, режется в карты. А Рокингем, улыбаясь своей недоброй, едкой улыбкой, поглядывает на него узкими глазами и понимающе бормочет -- он всегда делал вид, что понимает ее как нельзя лучше:

Огонь догорел, в комнате сделалось прохладно. Дона решила подняться в спальню, а по дороге заглянуть в детскую. Генриетта лежала, слегка приоткрыв рот, светлые локоны обрамляли хорошенькое, как у восковой куколки, личико; Джеймс сердито хмурился во сне, его круглая смешная физиономия напоминала мордочку мопса. Дона поцеловала его сжатую в кулачок ручку и осторожно спрятала ее под одеяло. Он приоткрыл один глаз и улыбнулся. Дона на цыпочках вышла из детской, ей было немного стыдно: она понимала, что ее примитивная, необузданная любовь к Джеймсу объясняется всего лишь тем, что он мальчик. Пройдет несколько лет, мальчик превратится в толстого, неуклюжего мужлана, и какая- нибудь женщина обязательно будет из-за него страдать.

Войдя в спальню, она увидела, что кто-то -- скорее всего, Уильям -срезал ветку сирени и поставил на камин, под ее портретом. По комнате разливался сладкий, пьянящий аромат. Она посмотрела на портрет, тот ответил ей пристальным взглядом.

Она надела ночную сорочку -- белую, шелковую, прохладную, -- потянулась и выглянула в окно. Темные ветви деревьев слегка подрагивали на фоне ночного неба. Где-то внизу, за садом, бежала по равнине река, спеша навстречу приливу. Ей представилось, как бурливые речные струи, напоенные весенними дождями, стремительно врываются в море и, смешавшись с солеными морскими волнами, с силой обрушиваются на берег. Она раздернула шторы -- комнату залили потоки лунного света. Она отошла от окна, поставила свечу на столик возле кровати и забралась в постель.

Полежала немного, сонно следя глазами за игрой лунных пятен на полу, и уже собралась заснуть, как вдруг почувствовала, что к запаху сирени, наполнявшему комнату, примешивается какой-то другой, крепкий, резкий и удивительно знакомый запах. Она повернула голову -- запах сделался сильней. Похоже, он шел из столика возле кровати. Она протянула руку, выдвинула ящик и заглянула внутрь. В ящике лежали книга и табакерка. Ну конечно, как же это она сразу не догадалась -- разумеется, это табак! Она вытащила табакерку -листья были коричневые, твердые и, судя по всему, недавно нарезанные. Неужели у Уильяма хватило наглости спать в ее комнате? Неужели он осмелился валяться в ее кровати, покуривая трубку и разглядывая ее портрет? Нет, это уж слишком, это переходит всякие границы! Да и не похоже как-то, что Уильям курит трубку. Наверное, она ошиблась... Хотя, с другой стороны, если он целый год жил здесь один...

Она раскрыла книгу -- ну-ка посмотрим, что он там читает? Ого, вот это сюрприз! Книга оказалась сборником стихов -- стихов, написанных на французском и принадлежащих перу Ронсара. На титульном листе от руки была сделана надпись: . А под ней -- крошечный рисунок чайки.

4

Проснувшись на следующее утро, она первым дел собралась позвать Уильяма и, предъявив табакерку и томик стихов, поинтересоваться, как ему спалось на новом месте и не скучал ли он по ее мягкой кровати. Она с удовольствием представила, как вытянется его непроницаемая физиономия, а ротик-пуговка наконец-то задрожит от страха. Однако спустя некоторое время, когда служанка -- неуклюжая крестьянская девушка, спотыкавшаяся на каждом шагу и краснеющая от собственной неловкости, -- громко топая, внесла завтрак, она решила не объявлять пока о своей находке, а подождать несколько дней -- что-то подсказывало ей, что так будет гораздо разумней.

Оставив табакерку и книгу в ящике стола, она встала, оделась и как ни в чем не бывало спустилась вниз. Проходя через гостиную и столовую, она увидела, что приказание ее выполнено: полы подметены, пыль вытерта, в вазах расставлены свежие цветы, окна широко распахнуты, а Уильям собственноручно начищает высокий стенной канделябр.

Увидев ее, он поздоровался и спросил, как она провела ночь.

--Прекрасно, -- ответила она и, не удержавшись, добавила: -- Ну а тебе как спалось? Надеюсь, наш приезд не лишил тебя сна?

Он вежливо улыбнулся и промолвил:

--Благодарю вас, миледи, вы очень заботливы. Я всегда хорошо сплю. Правда, среди ночи мистер Джеймс немного раскапризничался, но няня быстро его успокоила. Очень странно слышать детский плач в доме, где так долго стояла тишина.

--Мне очень жаль, что Джеймс тебя разбудил.

--Ну что вы, миледи. Я сразу вспомнил свое детство. У нас была большая семья -- тринадцать детей, и я среди них самый старший. Я привык ухаживать за малышами.

--Ты родом из этих мест?

--Нет, миледи.

В голосе его прозвучали какие-то новые, упрямые нотки. Словно он хотел сказать: . Она поняла и решила не настаивать. Взгляд ее упал на его руки -- чистые, белые, без всяких табачных пятен. Да и весь он был какой-то чистенький, аккуратный, ухоженный. Ничто в его облике не напоминало тот резкий, терпкий мужской запах, который шел из табакерки.