Елена Михалкова - Знак Истинного Пути

После знакомства с семейством Гольц Наташа поинтересовалась у мужа, почему у Евгении Генриховны и Игоря Сергеевича разные отчества. Эдик тогда объяснил, что его бабушка, овдовев, вышла замуж второй раз и от этого брака и родился дядя Игорь. Когда ему было десять лет, бабушка развелась со вторым мужем и до самой своей смерти жила одна не в самом особняке, а в маленьком домике рядом.

«Значит, Игорь Сергеевич у нас, получается, брат только наполовину», – подумала Наташа и вежливо поздоровалась, стараясь не смотреть, как господин Бобров в очередной раз оттягивает кожу щеки так, что приоткрываются желтоватые зубы, и с тихим чпоканьем отпускает ее.

– А, Наташа, доброе утро, – отозвалась Евгения Генриховна. – Хотите кофе? Ольга Степановна сварила сегодня новый кофе, забыла, как он называется…

– Ирландский, – подсказал Игорь Сергеевич. – Действительно вкусно. Я сейчас скажу, чтобы Ольга Степановна сделала для вас.

Наташа благодарно кивнула, опустилась в кресло и улыбнулась.

– Мне кажется, у Ольги Степановны все получается вкусно, что бы она ни готовила.

– Ну, все не все, но многое. – Евгения Генриховна подняла из кресла свое грузное тело и подошла к окну. – А знаете, Наташенька, я сегодня видела снегиря. Сидел на подоконнике в моей комнате и так непосредственно заглядывал в окно… Совершенно так же, как делают некоторые люди – не от невоспитанности, знаете ли, а именно из-за непосредственности. Впрочем, не знаю, что хуже…

– Поэтому вы сегодня дома остались? – несмело спросила Наташа.

– Что? В каком смысле?

– Ну, то есть из-за снегиря? Это был… ваш сегодняшний знак?

Евгения Генриховна уставилась на нее, и Наташа почувствовала себя полной идиоткой.

– При чем здесь снегирь, милая моя? – вскинула брови свекровь. – Надеюсь, вы не считаете меня умалишенной?

Наташа забормотала что-то, оправдываясь, но госпожа Гольц не слушала.

– Я осталась дома, потому что услышала стихотворение по радио. Что-то про домового. Включила – а там такая строчка: «Дома бродит домовой». Разумеется, мне стало понятно, что это Знамение и истолковать его можно только одним способом. Там что-то еще было про… лешего, кажется. Собственно, уже не важно.

– «И настанет день чудесный: по тропинке голубой с неба спустится Небесный и возьмет меня с собой», – процитировала Наташа. – Стихотворение Андрея Усачева, про Небесного. Леший водится в лесах, а Небесный – в небесах. Вы, наверное, его услышали?

– Совершенно не помню. По-моему, да. А откуда вы его знаете?

– Ну, я же все-таки бывшая учительница, часто стихи детям читала, – улыбнулась Наташа.

– Ах да, конечно. Ну что ж, Наташенька, очень рада была узнать ваше мнение о знаках судьбы. Приятного завтрака.

Она кивнула Наташе и вышла из гостиной. Наташа оглядела золотисто-коричневые обои на стенах, про которые Эдик объяснял, что они не бумажные, а тканые, и вздохнула. Господи, она опять не смогла провести встречу на высоком уровне.

Жизнь Евгении Генриховны подчинялась определенным правилам, которые много лет назад она определила для себя сама. А точнее говоря, не правилам – Знакам Судьбы. Да, да, произносилось именно так – с большой буквы. Наташа много раз пыталась угадать тот или иной Знак, но еще ни разу не попала в точку. Знаком могло быть все, что угодно, – услышанная строчка, как сегодня, или звук капели за окном, или яркое пятно на одежде… В общем, все, на что обращала внимание свекровь. Выпавший из Колоды Судьбы Знак немедленно истолковывался, и все последующие действия были подчинены ему до тех пор, пока не объявлялся новый. В первый раз Наташа увидела действие Знака на третий день после переселения в особняк, когда все семейство Гольц ужинало в столовой и обсуждало возникшую проблему: один из сотрудников Евгении Генриховны был пойман на мелком воровстве.

– Уволила бы мерзавца незамедлительно, – низкий голос Евгении Генриховны отчетливо звучал в большой комнате с серебристыми стенами, – да вот беда: некем его заменить.

– Незаменимых, Женечка, не бывает, – подал голос Игорь Сергеевич.

– Не бывает, конечно, но, видишь ли, Ковалев мне нужен именно сейчас.

– А что он присвоил? – поинтересовалась Алла Дмитриевна, картинно откидывая рыжую прядь с бледного лица.

– Боже мой, какую-то совершенную ерунду: то ли сотовый телефон, то ли еще что-то такое… Неважно. Важен сам факт. И я пока совершенно не представляю…

Евгения Генриховна неожиданно замолчала, уставившись взглядом в одну точку. Все послушно проследили за ее взглядом. В наступившей тишине Эдик спокойно сказал:

– Ну, вот видишь: все и разрешилось.

Наташа ничего не поняла. Евгения Генриховна, наклонив голову, изучала обычного питерского воробья, сидевшего за окном столовой и что-то озабоченно склевывавшего с подоконника. Потом она отвела взгляд, кивнула самой себе, и в столовой тотчас, словно по команде, зазвякали вилки и ножи, негромко забулькало вино, прерванный разговор возобновился, словно ничего и не произошло. Наташа не стала задавать вопросов, но вечером расспросила Эдика. Тогда-то и выяснилось про Знаки Судьбы.

– Но при чем тут воробей? – спросила слегка удивленная Наташа, выслушав объяснения мужа.

– А ты разве не поняла? – удивился Эдик, снимая джемпер. – Воробей – вора бей. Понимаешь? Мама говорила про вора, и тут такой Знак очевидный. Конечно, уволит она его, завтра же и уволит.

– Эдя, подожди. – Наташа присела на кровать и попыталась воззвать к здравому смыслу супруга. – Но ведь твоя мама обратила внимание на воробья, потому что ей подсознательно этого хотелось. Разве нет? Ведь она могла заметить десяток других вещей и истолковать их наоборот. Например, открыла бы Пушкина и увидела строчку «И милость к падшим призывал…». Или еще что-нибудь в таком роде.

Эдик накинул халат, в котором почему-то казался совсем тщедушным, и провел рукой по русым волосам.

– Ната, я понимаю, тебе это кажется странным. Но поверь мне: мама с детства развивает в себе способность к чтению Знаков, и весь свой бизнес она построила на них. Если ей с утра являлся Знак, что бессмысленную, казалось бы, сделку стоит заключить, то она ее заключала. И в конце концов оказывалась права, понимаешь? То же самое и в жизни. Не спрашивай меня, почему так, я сам не знаю. Но у мамы это действует.

– А… тебя она не пыталась…

– Нет, не пыталась, – покачал головой Эдик. – Ни меня, ни кого-то другого мама никогда в свою веру не обращала. – Он усмехнулся, как показалось Наташе, грустно. – Мама натура исключительная, и то, что годится для нее, с другими не пройдет. Поэтому я, моя дорогая, самый банальный банковский служащий без всяких ориентиров в жизни.

Наташа встала с голубого покрывала и медленно расстегнула две верхние пуговицы на блузке.

– А по-моему, – холодным голосом сказала она, – по-моему, ты – просто не выучивший урока восьмиклассник. Ответьте мне, Гольц, почему вы опять не в состоянии решить элементарной задачи?

В серых глазах Эдика что-то мелькнуло.

– Не слышу ответа? Значит, так, Гольц, – отчеканила Наташа, – вы нарушаете правила и будете наказаны. Снимайте свою форму!

Сглотнув, Эдик потянул халат вниз.

– С каких пор трусы не входят в форму? – прищурилась Наташа.

Эдик покорно начал стягивать трусы, но она остановила его.

– Так не пойдет. Я сама.

Прижавшись к Эдику, Наташа одним рывком стащила с него трусы и, пока он путался, пытаясь сбросить их с ног, расстегнула блузку. Эдик повернулся к ней, секунду смотрел на розовое кружевное белье, а затем подхватил жену на руки, и они оба упали на постель.

Ольга Степановна составила список необходимых продуктов еще вчера и теперь собиралась в супермаркет, стоя перед большим зеркалом в холле. Разумеется, Жора в состоянии и сам закупить многие продукты, но в главном на него положиться нельзя. Обязательно или фрукты купит недозрелые, или картошку выберет розовую, а из нее такой супчик, как любит Женечка, не получится. Ольга Степановна, единственная из живущих в доме, называла хозяйку уменьшительным именем.

Она подошла к зеркалу и провела расческой по седым завиткам.

– Жора, – позвала она, – ты где?

– Здесь, Ольга Степановна, – отозвался секретарь откуда-то со стороны столовой, – уже иду. Я машину выгоню из гаража, а вы потихонечку выходите, хорошо?

– Давай, давай, – отозвалась Ольга Степановна, задумчиво глядя в зеркало. Только что-то ее насторожило. Какая-то мелочь, но мелочь очень серьезная.

Она пристально рассмотрела свое отражение, но с ним все было в порядке. Волосы уложены, как всегда, аккуратно, пальто чистое. Пробежалась глазами по зеркалу, но никаких трещинок или тому подобной беды не наблюдалось. Она отвернулась к двери, несколько секунд постояла, глядя на деревянные панели, а потом повернулась.

Вот оно! Ольга Степановна в растерянности смотрела на то, что ей бросилось в глаза сначала неосознанно, а теперь выпирало во всем своем… бесстыдстве. Да, другого слова она просто не могла подобрать. Боже мой, ну что ж за бесстыдство такое!