Элизабет Джордж - Верь в мою ложь
«А не было ли это намёком?» — подумал Зед. Его настоящая история. Может, там есть ещё в чём покопаться? То есть он-то думал, что уже всё раскопал, но, возможно, он был слишком очарован предметом исследования, к тому же ему слишком хотелось верить, что всё это возможно: освобождение, спасение, поворот всей жизни в другую сторону, встреча с истинной любовью…
Может быть, именно этой линии и следует держаться — истинной любви? В самом ли деле Николас Файрклог нашёл её? И если нашёл, то не позавидовал ли ему кто-нибудь? Возможно, какая-то из его сестёр, потому что одна из них не замужем, а другая разведена? И в любом случае как они должны себя чувствовать теперь, когда вернулся их брат-повеса?
Снова зашуршали страницы блокнота. Зед продолжил чтение. Уничтожил ещё один сэндвич. Потом прошёлся по поезду в поисках вагона-ресторана, так как умирал от желания выпить кофе, — но понял, что мысль была нелепой, потому что такой вагон в подобном поезде был бы нерентабелен. Потом вернулся на своё место, отбросил все призрачные идеи, но тут же оживился при мысли о призраках, потому что именно фамильный дом был первым, что привлекло его внимание, и что, если этот старый дом посещают призраки, и из-за них возникает пристрастие к наркотикам, а это ведёт к поискам лекарства, а это ведёт к… Он снова вернулся к этой проклятой жене, южноамериканской сирене, и единственной причиной, по которой он к ней вернулся, были словечки «Карамба!» и «Уау!», и лучше бы ему было просто приползти обратно домой и забыть обо всей этой чёртовой истории — в смысле, о матери и Яффе Шоу, и кто там ещё последует за Яффой в бесконечном процессе появления женщин, на которых ему следовало бы жениться и настряпать детишек…
Нет. Где-то здесь всё равно скрывалась настоящая история, такая, какую хотел видеть его редактор. И если Зед будет копать дальше, чтобы найти нечто аппетитное, то он, пожалуй, докопается до самого Китая. Но всё остальное неприемлемо. Поражение — не выход.
18 октября
Камбрия, Брайанбэрроу
Ян Крессуэлл накрывал стол на двоих, когда его друг вернулся домой. Сам он возвратился с работы рано, думая о романтическом вечере. Купил барашка, который теперь стоял в духовке, укрытый душистым одеялом сухарных крошек, и приготовил свежие овощи и салат. Откупорил вино, протёр бокалы и передвинул к камину два кресла и старый дубовый шахматный столик из угла комнаты. Было не настолько холодно, чтобы разжигать уголь, хотя в древнем особняке всегда была довольно промозглая атмосфера, — и Ян просто зажёг несколько свечей и прикрепил их к железной решётке камина, а потом зажёг ещё две и поставил их на стол. Пока он занимался этим, до него донёсся звук открывшейся кухонной двери; потом он услышал, как Кав бросил ключи в потрескавшийся горшок, стоявший на скамье у окна. Через мгновение ботинки Кава простучали по каменному полу кухни, и скрип дверок старого буфета вызвал у Яна улыбку. Сегодня была очередь Кава готовить ужин, а не его, и Кава ожидал первый сюрприз.
— Ян?
Теперь шаги направлялись от кухни через холл. Ян нарочно оставил дверь гостиной приоткрытой и теперь громко сказал:
— Я здесь!
И стал ждать.
Кав остановился в дверях. Он перевёл взгляд с Яна на стол со свечами, посмотрел на камин и горевшие там свечи, снова глянул на Яна… Его глаза скользнули от лица Яна к его одежде и немного задержались именно там, где и хотелось бы Яну. Но после напряжённого момента, который в прошлом закончился бы тем, что они тут же очутились бы в спальне, Кав сказал:
— Мне сегодня пришлось работать вместе с парнями. У нас рабочих рук не хватает. Так что я ужасно грязный. Надо принять душ и переодеться.
И, не добавив больше ни слова, он вышел из комнаты.
Этого было достаточно для Яна, чтобы понять: его любовник знал, что предвещала увиденная им сцена. Этого было достаточно и для того, чтобы сообщить Яну, в каком направлении пойдёт, как обычно, их разговор. Подобного сигнала от Кавеха прежде было бы довольно, чтобы привести Яна в состояние растерянности, но сегодня вечером он решил, что этого не будет. Три года скрытности и один год откровенности научили его ценить ту жизнь, для которой он был предназначен.
Прошло полчаса, прежде чем Кавех присоединился к нему, и, несмотря на то, что мясо уже десять минут как было извлечено из духовки, а овощи уже вот-вот должны были превратиться в настоящее кулинарное разочарование, Ян был полон решимости не переполняться обидой к тому моменту, когда его друг вернётся. Он разлил вино — по сорок фунтов за бутылку, хотя, учитывая обстоятельства, это не имело значения, — и кивком показал на бокалы. Подняв свой, сказал:
— Это недурное бордо, — и подождал, пока Кав присоединится к нему.
Ясно же, думал Ян, что видит Кавех: друг собирается произнести тост, иначе зачем бы он стоял вот так, с бокалом в поднятой руке и с выжидательной улыбкой на губах?
Кав снова посмотрел на стол. И сказал:
— Два прибора? Она тебе звонила или как?
— Я ей позвонил. — Ян опустил свой бокал.
— И что?
— Я попросил ещё один вечер.
— И она согласилась?
— На этот раз — да. Разве ты не хочешь выпить вина, Кав? Я купил его в Уиндермире. В том винном магазинчике, где мы были в прошлый…
— Я перекинулся словечком с этим проклятым стариной Джорджем. — Кав чуть наклонил голову в сторону дороги у дома. — Он меня поймал, когда я возвращался. Опять жалуется на отопление. Сказал, что имеет право на центральное отопление. Так и сказал — «имею право».
— У него же целая гора угля. Почему он не топит им, если в коттедже слишком холодно?
— Говорит, что не желает топить углём. Хочет паровое отопление. Говорит, если у него такого нет, будет искать другой выход.
— Но когда он жил здесь, у него ведь не было парового отопления, чёрт побери!
— Зато у него был целый дом. Думаю, он смотрит на это как на некую компенсацию.
— Ну, ему придётся научиться как-то справляться, а если не может, то придётся поискать другую ферму для аренды. В любом случае я не хочу тратить весь вечер на разговоры о жалобах Джорджа Коули. Эта ферма продавалась. Мы её купили. А он не стал покупать. Всё, кончено.
— Ты её купил.
— Технические детали значения не имеют, я надеюсь, если речь идёт о нас. Она ни твоя, ни моя. Нет меня, нет тебя. Есть только мы.
Ян взял второй бокал и протянул Каву. Тот мгновение-другое колебался, потом взял вино.
— Боже, как я тебя хочу, — сказал Ян. И добавил с улыбкой: — Хочешь знать, как именно?
— Хмм… Нет. Пусть всё идёт как идёт.
— Ублюдок.
— Я думал, как раз это тебе и нравится, Ян.
— Наконец-то ты улыбнулся, первый раз после того, как вошёл в дом. Трудный был день?
— Не то чтобы очень, — ответил Кав. — Просто много работы и мало помощников. А ты?..
— Нет.
Они оба сделали по глотку, глядя в глаза друг другу. Кав опять улыбнулся. Ян шагнул к нему. Кав отшатнулся. Он попытался сделать вид, что его внимание привлёк блеск столового серебра или низкая ваза с цветами на столе, но это не обмануло Яна. И при виде реакции Кава он подумал точно то же, что подумал бы любой мужчина, если бы он был на двенадцать лет старше любовника и был готов отдать всё, лишь бы не расставаться с ним.
В свои двадцать восемь лет Кавех мог привести множество причин, объясняющих, почему он не готов осесть на месте. Но Ян не был готов их услышать, потому что знал: только одна из них была правдой. И эта правда представляла собой некую форму лицемерия, притворства, — а притворство было главным моментом всех тех споров, что происходили между ними за последний год.
— Помнишь, что за день сегодня? — спросил Ян, снова поднимая свой бокал.
Кав кивнул, но вид у него стал огорчённым.
— День, когда мы встретились. Я забыл. Наверное, слишком многое происходит в Айрелет-холле. Но сейчас… — Он показал на стол. Ян понял, что друг имеет в виду не только сервировку, но и хлопоты, которые достались Яну. — Когда я увидел всё это, я вспомнил. И почувствовал себя так паршиво… Я-то ничего для тебя не приготовил.
— О… это неважно, — ответил Ян. — То, что мне нужно, недалеко спрятано, и ты можешь мне это дать.
— Ты уже это получил, разве не так?
— Ты знаешь, что я имею в виду.
Кавех подошёл к окну и резким движением раздвинул плотно закрытые занавеси, как будто желая проверить, угас ли уже дневной свет, но Ян знал, что он просто пытается сформулировать то, что хочет сказать, и что при мысли о том, что он готовится произнести то, чего Ян не хочет слышать, у него начинает гудеть в голове; у самого Яна потемнело в глазах. И он с силой моргнул, когда Кавех наконец заговорил.
— Если мы распишемся в книге регистрации, это не придаст нашим отношениям больше официальности, чем уже в них есть.
