Елена Басманова - Тайна черной жемчужины
– Самое главное – не потешать народ, а накормить его, – с достоинством заметил румяный хлеботорговец Арсений Апышко и продолжил:
– Я знаю, как устроить настоящий праздник. Вы вот говорили, что российские предприниматели должны поддерживать отечественных изобретателей. Я разыскал в одном из кабаков замечательного изобретателя, почитай уже и спившегося. Кронштадтского мещанина Артемия Оголишина. Изобретатель машины для выпекания блинов!
– А машина-то, наверное, посложнее заграничных электрических печей, – обрадовался Стасов, – и свое, чисто русское, национальное изобретение. Как она устроена?
– Охотно расскажу, – продолжил довольный хлеботорговец. Было в нем что-то располагающее к нему – простота речи, непринужденность поведения, отсутствие развязности, свойственной нуворишам. Он провел ладонью по коротко стриженным волосам, бросил быстрый взгляд на Брунгильду и продолжил:
– Агрегат Оголишина – закрытый ящик с небольшой печкой. Когда печь накаляется, специальная коробка наполняется маслом и в аппарат вливается заранее приготовленная опара. Сбоку есть колесо-маховик, его надо постоянно вертеть. Через некоторое время блины начинают выползать из аппарата. Вот и все. Агрегат экономичен, а процесс приготовления блинов ускоряется в десять раз!
– А машинные блины от обычных отличаются? – Черные соболиные брови Муры поползли вверх.
– Отличаются, – улыбнулся Апышко, – машинные гораздо лучше грязной ручной стряпни.
– И при чем здесь химия? – нетерпеливо поинтересовался профессор Муромцев, его раздражало, что хлеботорговец чуть ли не после каждой фразы косился на Брунгильду.
– Поясню, – ответил с достоинством покровитель горе-изобретателей. – Я уже изготовил двадцать таких агрегатов. И хочу поставить их в день торжества на Дворцовой площади. Допустим, вокруг столпа. Там же установим чаны с опарой. И весь день гуляющие смогут получать бесплатные машинные блины. Но мне хотелось бы, чтобы эти блины были золотыми.
– Вы предполагаете добавлять в тесто золото? – хмыкнул профессор Муромцев.
– Разумеется, нет, уважаемый профессор, – улыбнулся Апышко, – мое желание гораздо скромнее. Я хотел бы добавить в опару какое-нибудь безвредное химическое соединение, чтобы оно не ухудшало вкуса блинов, но придавало бы им ровный золотой цвет. Я понимаю, необходима серия опытов. Я готов предоставить в ваше распоряжение один из агрегатов: не откажитесь поэкспериментировать с разными веществами.
Профессор Муромцев потерял дар речи; он смотрел на миловидного хлеботорговца, как на сумасшедшего. В мозгу профессора проносились дикие картины: в его лаборатории стоит чан с опарой, какой-то железный ящик, и его ассистент Ипполит Прынцаев изо всех сил вращает маховик, любуясь выползающими из агрегата блинами...
– Я понимаю, что задача не из простых, – глубокомысленно продолжил Апышко, – получить блины румяные, желтые – нетрудно. А вот добиться ровного золотого блеска...
– Я обещаю вам навести справки о безвредных пищевых красителях, – быстро проговорил профессор Муромцев, чтобы избавиться от разговоров о золотых русских блинах.
– А станут ли люди есть такие блины? – пророкотал Иллионский-Третий. – Полагаю, испугаются. Побоятся отравиться. Или решат, что блины – дьявольские, сатанинские. А что журналисты напишут? Впрочем, как бутафория они должны смотреться хорошо – Господин Иллионский в бутафории знает толк, – подтвердил насмешливо Стасов. – Мы вас еще не утомили, дорогой профессор?
– Нет-нет, что вы, продолжайте. – Вопрос хозяина дома застиг Николая Николаевича врасплох. – Мне полезно познакомиться со столь нетривиальными идеями. Сидишь в своей лаборатории, думаешь, что занимаешься важным и нужным человечеству делом, проводишь сложные и перспективные исследования.. А выйдешь за пределы лаборатории, так сказать, в мир, в люди, и видишь: бедна и убога твоя научная мысль... Человеческая фантазия обгоняет научный прогресс.
Он тяжело вздохнул и посмотрел на дочерей: на розовых губах Брунгильды застыла легкая улыбка. Мура же, явно потрясенная услышанным, переводила взгляд с одного стасовского гостя на другого, кажется, в ее темноволосой головке зрел очередной нетерпеливый вопрос.
– Я не займу у вас, уважаемый Николай Николаевич, слишком много времени, – пророкотал Иллионский – Дело мое простое. Я собрал превосходную антрепризу. И в день юбилея хочу показать грандиозный спектакль прямо под окнами Зимнего дворца. С привлечением народа. Мои актеры изобразят нашествие врагов. Ну всяких печенегов, половцев, татар, поляков, турок, французов. Я сам в образе ангела-хранителя России встану рядом с бутафорской пушкой – она будет стрелять холостыми зарядами по врагам, по требованию собравшихся горожан, поющих «Боже, Царя храни». Но, конечно, никаких крови и трупов, люди должны веселиться. Поэтому я хотел бы узнать, есть ли такой химический состав, которым можно пропитать костюмы актеров, играющих врагов, чтобы костюмы воспламенились холодным огнем, и враги, оказавшись голыми, убежали под свист и улюлюканье зрителей. Потом эти же актеры появятся в других костюмах – и снова убегут голыми... Представляете, как будет весело! – Иллионский захохотал и захлопал в ладоши. – Государю это должно понравиться.
Актер откинулся на спинку стула и, продолжая смеяться, бросал игривые взгляды на порозовевших дочерей профессора Муромцева.
– Кстати, – заметил хлеботорговец Апышко, – в том же кабаке, где я купил агрегат для выпекания блинов, приобрел я у другого горемыки еще одно изобретение. Может вам пригодиться. Снаряд для усиления пушечных выстрелов. Не желаете ли купить? Усилит звук вашей бутафорской пушки так, что будет слышно в Шувалове, Сестрорецке, Тосно, Красном Селе, а может быть, и в Кронштадте.
– А не вылетят ли от этого снаряда стекла в Зимнем дворце? – не вытерпела Мура, в которой неожиданно проснулся женский, практичный ум. Ей все происходящее казалось необычайно интересным.
Профессор метнул на младшую дочь разъяренный взгляд.
– Стекла можно вставить, – на мгновение оторвав горящий взор от Брунгильды, неожиданно резко вступил ротмистр Золлоев, пожелавший внести ясность в вопрос о пушечных выстрелах. – Но барабанные перепонки у народа полопаются. И Государь Император может оглохнуть навсегда.
– Нет, снаряд ваш продавайте в военное ведомство, – выкрикнул актер, сопроводив свои слова эффектным театральным жестом, – пусть враги глохнут на поле боя. А в столице этого не надо. Что вы скажете, господин профессор? Можно ли с помощью вашей химии оголить моих актеров?
– Можно, – заверил железным голосом профессор, – надо только сшить специальные быстрорастворимые костюмы. Если народ снабдить ведрами с водой и поливать актеров – костюмы растворятся и враги оголятся.
– Грандиозно! Колоссально! – закричал Иллионский с грохотом отодвинул стул и устремился к профессору. – Позвольте пожать вашу руку, господин Муромцев! Я всегда верил в химию! А вы подсказали мне еще одну идею! Потрясающе! Выстрел из пушки! Народный хор исполняет «Боже, Царя храни», плещет водой из ведер в татар или поляков, и те позорно бегут от непобедимой России!
Воодушевление актера было столь искренне, что все, кроме Брунгильды и Глеба Васильевича, засмеялись и зааплодировали.
– Народная мистерия – редкий ныне жанр, – едва выговорил сквозь смех Анемподист Феоктистович, – а здесь все довольно просто и может увлечь участников торжества.
– Погодите радоваться, – огладил бороду Стасов. – Самое главное – сколько будут стоить быстрорастворимые костюмы? Хватит ли средств у вашей антрепризы, Максим Леонидович? Николай Николаевич, не откажите, пожалуйста, растолкуйте.
Николай Николаевич, скривившись от страстного актерского рукопожатия, заставившего его почти вывернуть руку в плече, натянуто улыбнулся и встал со своего стула:
– Господин Иллионский должен сообщить количество актеров, которые будут играть врагов земли Русской, и дать краткое описание костюмов. Я поручу своему ассистенту произвести необходимые расчеты. Тогда и будет ясно, сколько потребуется средств.
Он посмотрел исподлобья на сияющего актера, плотоядно улыбающегося и потирающего руки.
– Рад был оказаться вам полезным, господа. – Профессор глядел в пол, ноздри его раздувались. – К сожалению, должен откланяться. Времени в обрез. Необходимо еще подготовиться и к своему маленькому празднику.
– У вас тоже юбилей, господин профессор? – спросил ласково хлеботорговец Апышко.
– Нет-нет, – поспешил уточнить Муромцев, – завтра день рождения старшей дочери.
– Брунгильда Николаевна? – почти хором воскликнули ротмистр Золлоев, коммерсант Раймонд Шлегер, хлеботорговец Арсений Апышко, библиотекарь Анемподист Кайдалов, азстер Иллионский-Третий и сам Стасов.
