Фридрих Незнанский - Кто есть кто
– Я ничего не понимаю! Вы можете мне толком все объяснить?
Стемнело. Яков нацарапал на стене третью черточку, символизировавшую окончание очередного дня плена. Вилли сидел в уголке и свистел в маленькую дудочку. Он вообще целыми днями только тем и занимался, что спал, пел что-то на немецком или дудел, что откровенно действовало Яше на нервы.
Яша попытался уснуть. Он так до сих пор и не понял, зачем его похитили. Каждый день, видимо в качестве послеобеденного моциона, в сарай являлся тот самый бугай, который привез его сюда, и, приставив Якова к стенке, методично и, главное, молча избивал. При этом немца никто и пальцем не трогал. Пару раз Яша попытался вступить в бой, но силы оказались слишком неравными. Если это месть за то, что он проявлял повышенный интерес к могиле Дудаева, то выглядит она несколько странной. Чеченцы, как известно, славятся горячим нравом и скорым судом. Если бы они узнали о его деятельности, просто расстреляли бы на месте, а не устраивали китайских пыток. Пленка осталась в тайнике в машине, и, скорее всего, ее не нашли. Значит, либо им нужны деньги, либо его хотят обменять на кого-то. Только кто станет его выкупать или обменивать. Тоже мне важная птица.
Хотя, пожалуй, есть один человек, которому его несчастная жизнь может понадобиться. Пенкин усмехнулся. Лазарук бы, пожалуй, согласился выкупить его из плена. Может быть, даже за большие деньги. «Господи, сегодня ведь уже суббота. Значит, вчера было заседание суда. Представляю, как Лазарук там плевался вместе со своими адвокатами: как же, ответчик не явился на заседание. Поливал грязью уважаемого человека, пропагандировал грязные инсинуации, а когда дело дошло до суда – так в кусты…»
Ночью начался ливень с грозой, и струи холодной воды, которые не в силах была сдержать соломенная крыша, обрушились на пленников.
Прогремел гром, и на улице стало светло, как будто молния, вспыхнув, зацепилась за что-то и продолжает светить.
– Якофф, иди скорее, что-то горит.
Яша подошел к немцу и тоже прильнул к щели. Соседний дом действительно горел, и пламя освещало большую часть деревни. Вокруг суетились чеченцы, но не с ведрами, а с автоматами. Они попадали за забор в десяти шагах от сарая с пленными и стали беспорядочно палить куда-то в сторону дороги.
«Странный способ тушить пожар», – подумал Яша, но через секунду еще один дом с жутким грохотом взлетел на воздух. Стало ясно, что деревню обстреливают из гранатометов.
– Это голубые каски, – торжественно изрек немец, – они нас освободить…
– Скорее белые колготки или красные шапочки. Пиф-паф, застрелирт… Ты в своем уме, война давно кончилась?!
Но взрывы не прекращались. В крышу сарая со свистом врезался какой-то горящий обломок. Сырая солома начала тлеть, и сарай понемногу наполнялся вонючим дымом, который, несмотря на щели в стенах, не вылетал наружу. Вилли закашлялся и принялся барабанить кулаками в дверь.
Яков, в отличие от впечатлительного немца, не питал надежд на то, что чеченцы сейчас все бросят и ринутся спасать пленных. Выбрав на ощупь самую гнилую доску в стене, он, ломая ногти, принялся отдирать ее от остальных. Но доска не поддавалась. Нижний край ушел глубоко в грязь, а до верхних гвоздей было просто не достать – слишком высоко. Размахнувшись как следует, он ударил ногой по упрямой деревяшке, и та хоть слабо, но треснула. Еще одна попытка, еще удар. Нестерпимо болит покрытый сплошными синяками живот. Но доска понемногу разламывается. Последнее усилие – и путь к свободе или, по крайней мере, к свежему воздуху открыт.
Канонада на улице не утихала. Вилли, уставший звать на помощь, присоединился к Якову, и они отогнули половинки доски, так чтобы можно было пролезть. Худющий немец первым протиснулся наружу и, тут же поскользнувшись, шлепнулся в грязь. Не поднимаясь, он принялся махать Яше рукой, указывая то на занятых обороной чеченцев, то в противоположную сторону.
– Давай убегайт. – Он кричал довольно громко, но за грохотом стрельбы его не было слышно.
Яша втиснулся в дыру и вдруг понял, что она слишком узка. Попробовал сдать назад, тоже не получается. Вилли, видя, что Яков застрял, ползком возвратился к сараю. Несмотря на всю кризисность ситуации, Яшу душил хохот: за резинку, удерживающую очки, немец очевидно, для маскировки, воткнул ветку какого-то чертополоха, и видок у него был тот еще – индеец в зарослях укропа. Натурально.
Перед забором, за которым укрывались обороняющиеся чеченцы, рванула граната, и в Яшу сыпануло комьями мокрой земли. Он даже не успел прикрыть лицо, и глаза залепило грязью. Потом кто-то схватил его за плечи и рывком выдернул из сарая.
Но его спасителем оказался не Вилли, а молчаливый бугай, проводивший ежедневные экзекуции. Он и сейчас не преминул садануть Яше в живот. Но на этот раз очень кстати: очередная автоматная очередь вспорола стену как раз в том месте, где минуту назад торчала Яшина голова.
– Пошли, – рявкнул он и подтолкнул Пенкина в спину. Это было первое и единственное слово, которое Яша услышал от него за последнюю неделю. Если можно делать выводы, опираясь на одно единственное высказывание, то говорил он практически без акцента, точнее, без кавказского акцента.
Они, пригибаясь, присоединились к группке чеченцев, отходивших за деревню. Четверо бритоголовых молодых боевиков бережно несли ковер, на котором лежал старик с простреленными ногами. Там же был и Вилли.
Насколько Яков мог судить из своих урывочных наблюдений, в деревне было, по меньшей мере, десятка полтора боевиков, а уходили только шестеро, если не считать их с немцем. Остальные или погибли, или прикрывали их отход.
Дождь не прекращался. Они шли в полной темноте быстро, почти бежали. Видимо, каким-то своим горским чутьем чеченцы угадывали направление. Первыми шли парни с импровизированными носилками, а следом Бугай тащил связанных за руки ремнем Яшу и Вилли. Огни деревни скрылись за перевалом, и только по утихающим звукам стрельбы можно было догадаться, что они действительно уверенно удаляются, а не ходят кругами.
Внезапно Вилли вскрикнул и бахнулся на колени. Бугай, не обращая внимания, продолжал тащить, и немец шагов пять проехал на животе.
– Стоп, – стонал он, – мой нога!
Бугай тихо выругался, но остановился. Остановились и парни с носилками. Вилли свободной рукой массировал голень правой ноги:
– Я есть повредил сустав.
Раненый старик тихо застонал.
– Расул умирает, быстрее, – крикнул идущий спереди.
Стрельба стала громче, возможно, просто потому, что они сами прекратили двигаться и шуметь. Чеченцы встревожились.
– Шайтан! Погоня! Надо выносить Расула. А этих кончай.
Пенкин, за время своих рейдов по Чечне научившийся кое-как понимать язык, в ужасе замер. Бугай молча передернул затвор автомата и приставил его к голове Вилли.
– Nein! Я есть врач! – заорал тот. – Я могу спасать ваш командир. Меня нельзя застрелирт. Nein!
Бугай поднял немца за шкирку с земли и перенес к ковру. Яша, связанный с Вилли запястьями, потащился следом. Немец в темноте принялся ощупывать старика, пытаясь определить количество и серьезность ранений. Старик тихо вскрикивал от каждого неосторожного прикосновения. Его телохранители начинали терять терпение. Бугай снова взялся за автомат.
– Нужно делать светло и бинты, – наконец выдохнул Вилли, – у него есть большая потеря крови. Нужно торопиться перевязать и таскать пули.
– Светить нельзя – увидят. Перевязывай так, – ответил один из молодых и сунул немцу индивидуальный пакет.
Вилли уперся:
– Nein! Мы иметь двадцать минут. Потом он умирайт.
Боевики залопотали по-своему, обсуждая, что им предпринять. Мнения разделились, насколько смог понять Яков, одни предлагали прикончить пленников и поскорее уходить, другие – позволить немцу помочь старику. К счастью, раненый опять застонал, и вторая точка зрения победила.
Они свернули в сторону и, продравшись через кусты, вышли к подбитому военному грузовику с кузовом-будкой. Зрелище он представлял жалкое: кабина оторвана с мясом и все остальное тоже основательно покорежено. Но лучшего укрытия поблизости, очевидно, не было.
Яша быстро сориентировался и заявил, что он работал санитаром и должен помочь немцу оперировать Расула. На всякий случай. Черт его знает, что засело у этих чеченцев в башках: в любой момент могут передумать и избавиться от лишнего пленника. Вилли подтвердил: ассистент ему необходим. Им выделили обычный фонарик и оставили наедине с раненым: не потому, что доверяли, просто места в смятом кузове было чертовски мало. Чеченцы караулили снаружи и заглядывали на каждый стон старика.
Аксакал получил три ранения в ноги и одно осколочное в грудь. Вилли засуетился, на ощупь бинтуя раны, при этом сам покряхтывал и постанывал, когда опирался на вывихнутую ногу. Старик молчал, и Яков молил Бога, чтобы он не умер, тогда их точно пристрелят, не задумываясь. Ранение в грудь было действительно опасным, и даже Яков при полном отсутствии медицинского образования понимал, что осколок при любом неосторожном движении может войти в подключичную артерию и тогда старик просто умрет от мгновенной потери крови. Но с другой стороны, оперировать в таких условиях еще опаснее: пациент может элементарно скончаться от болевого шока. Вилли вколол в мышцу анестетик, к счастью присутствовавший в аптечке. А Яков для подстраховки резким ударом в челюсть отправил старика в рауш-наркоз. За неимением скальпеля мышцу вскрыли с помощью обычного штык-ножа и, сполоснув пальцы йодом, вручную выдернули маленький кусочек металла. Отсутствие стонов насторожило чеченцев, и бугай с автоматом на изготовку втиснулся в кузов в самый разгар операции. Но, убедившись, что старик жив, даже помог его перевязать. Грудь просто забинтовали: шить было нечем.
