Шарль Эксбрайя - Оле!… Тореро!
– Вам плохо, сеньор?
Мне показалось, что она была похожа на Консепсьон.
– Спасибо, сеньорита, дело не в этом… Я разволновался, увидев Триану - мой родной квартал…
– Вы цыган?
– Да, сеньорита.
– Я тоже.
Было глупо задавать ей такой вопрос, но это было сильнее меня:
– Ваше имя случайно не Консепсьон?
Она с удивлением посмотрела на меня, рассмеялась, а потом снова стала серьезной.
– Мне очень жаль, но меня зовут Ампаро… До свидания, сеньор! И радостного вам возвращения в Триану!
Радостного возвращения… Я смотрел, как она удалялась, и сразу же вспомнил, как всегда смотрел вслед Консепсьон, когда мы расставались после свидания. Правильно ли я поступил, вернувшись сюда? Быть может мне придется страдать еще сильнее в этом квартале, в этом городе, где призрак любви будет повсюду следовать за мной? Каждая улица, каждый сад, каждый памятник будет напоминать мне о Консепсьон. Но разве не за этим, пусть не совсем осознанно, я приехал в Севилью?
Я знал, что родители Консепсьон давно уже почивают на кладбище под кипарисами, но не мог удержаться, чтобы не пройти перед булочной на улице Кавадонга. Я долго смотрел на мальчишек и девчонок, входящих и выходящих из лавки, куда их послали за покупками, и мне казалось, что это маленькие Эстебаны и Консепсьон… Я ушел только тогда, когда на пороге появился хозяин, удивленный моей неподвижной позой. В конце улицы Евангелистов я вошел в дом матери. Увидев меня, она сложила руки в немой молитве, очевидно, чтобы поблагодарить Святую Покровительницу Трианы за возвращение сына. Я сжал ее в объятиях.
Я стал вести прежнюю жизнь, встречался с постаревшими друзьями, которые, вспоминая прошлое, избегали говорить со мной о Консепсьон. Чтобы зарабатывать на жизнь, я вновь вернулся к корриде, ведь ничего другого я не умел. Меня хорошо приняли в маленьких кафе, где собирались и афисионадос, и знаменитые тореро, и те, кто безнадежно искал контракты. Мне удалось содействовать многим удачным начинаниям и помочь кое-кому из молодежи, подающей надежды О деньгах я почти не заботился и зарабатывал ровно столько, сколько было нужно, чтобы скрасить последние годы жизни матери. Все остальное не имело для меня никакого значения. Единственным моим удовольствием было приходить на берег Гвадалквивира, на то самое место, где я когда-то сражался с вымышленными быками под восхищенными взглядами Консепсьон. Я часами мог стоять на этом месте, вспоминая счастливое прошлое.
Вскоре умерла моя мать. Траурная процессия была небольшой: в мое отсутствие население Трианы успело значительно омолодиться. Я узнавал отдельные лица, но не всегда мог вспомнить имена. После смерти матери я опять остался одиноким. Правда, я сам избрал это одиночество в тот самый день, когда Консепсьон ответила "да" Луису в Санта-Анне.
Для уборки квартиры и стирки белья я нанял старушку. Сам же вставал поздно и, как правило, выходил из дому только к полудню. Медленно доходя до своего кафе около Сьернес, я садился за стол, пил манцапиллью[22], ел чуррос[23] и рассказывал о корридах.
В одно мартовское утро ко мне подсел человек, которого я не сразу узнал, и хлопнул по плечу.
– Как дела, дом Эстебан?
Присмотревшись, я узнал в нем Пабло Мачасеро, с которым я когда-то познакомился в Мадриде. Он тоже занимался корридой, будучи менеджером. Его прогрессия навсегда запечатлела на ею лице выражение крайней любезности.
– Привез, Пабло. Какими ветрами в Севилье?
– Вы не поверите, если скажу!
– Попытайтесь.
– Я приехал, чтобы встретиться с вами.
– Действительно?
– Да.
– Слушаю вас!
Он запнулся, явно тяготясь присутствием людей, сидевших со мной за одним столом.
– То, что я должен сказать вам,- сугубо личное.
Я извинился перед друзьями и вместе с Мачасеро сел за укромный столик - излюбленное место влюбленных, иногда забредавших в наше кафе.
– Итак…
– Вот что… В Мадриде я познакомился с одним очень состоятельным человеком по имени Амадео Рибальта, который, как и все богатые люди, хотел бы стать еще богаче. У Рибальты есть две страсти: игра и коррида.
– И что же?
– Он хотел бы соединить их и организовать выступления необычных тореро.
– Необычных?
– Иначе говоря, людей, появление которых удивит и тем самым привлечет публику. Рибальта решил даже рискнуть своим состоянием, чтобы ею желание исполнилось.
– Это его право, но я не понимаю своей роли в этом проекте. Я почти не нуждаюсь в деньгах, и у меня нет волшебной палочки, могущей явить на свет неизвестных, но способных достойно выступить на арене тореро.
Я понимал, что Мачасеро еще не все сказал.
– Ну, Мачасеро, выкладывайте все! Ведь вы проделали этот длинный путь не для того, чтобы молчать?
– Конечно, нет. Хорошо, дело вот в чем: дон Амадео хотел бы вернуть на арену "Очарователя из Валенсии"…
Это меня огорошило.
– Вы что, смеетесь надо мной?
– Вовсе нет, дон Эстебан. Рибальта прежде был в восхищении от Вальдереса. Он не может поверить в его окончательный уход и совершенно правильно считает, что все афисионадос будут стремиться его увидеть.
– Какая чушь! Послушайте, Мачасеро, вы давно связаны с корридой. Неужели же вы до сих пор не поняли, что тореро, который покинул арену, никогда не возвращается обратно!
– Да, но только если он больше не может выступать. А Вальдерес ушел после несчастного случая, сам не пострадав при этом…
Имя Луиса Вальдереса всегда напоминало мне о Консепсьон. Разлука с ней была невыносимой, и поэтому, даже понимая тщетность подобного предприятия, я был готов уступить в надежде увидеть любимую.
– Почему вы обратились именно ко мне?
– Потому, что мы знаем о вашей дружбе с Луисом Вальдересом и думаем, что только вы сможете его убедить вернуться на арену.
– Но у меня нет такого права! Ведь арена - это всегда риск погибнуть или, по крайней мере, получить опасную рану. Я сомневаюсь, чтобы Луис согласился.
– Должен вам признаться, что перед тем, как что-то предпринять, мы навели в Альсире кое-какие справки. Так вот, дон Луис изображает из себя фермера только потому, что не знает, чем бы ему заняться.
– Неужели?
– Именно так… Каждый день он бесцельно обходит свои владения и оживает только вечером, когда встречается с друзьями в кафе. И знаете, о чем они говорят? О корриде, дон Эстебан!
Он сделал секундную паузу, выжидая, какой будет моя реакция, но поскольку я не отвечал, добавил:
– От корриды невозможно выздороветь, дон Эстебан…
Вполне возможно, что Луис не был счастлив, хоть я и не понимал, как можно жить с Консепсьон и быть несчастным. Правда, он не любил ее так безумно, как любил я.
Анализируя предложенное, я пришел к выводу, что проект этого Рибальты не такой уж и идиотский. Правда, мой внутренний голос пытался протестовать, подсказывая, что я поступаю нечестно, преступно, и только для того, чтобы опять увидеть Консепсьон. Я придумывал массу оправданий для своего решения, главным из которых было то, что я не собирался силой тащить его на арену. Он сам должен был все решить. И я сдался.
– Нужно подумать…
Мачасеро издал вздох облегчения. Похоже, он всерьез опасался, что его миссия может провалиться.
– Я должен вам сказать, дон Эстебан, что сеньор Рибальта хотел бы, чтобы вы стали "доверенным лицом" дона Луиса в случае, если он решит вернуться на арену. Так же мне поручено сообщить, что вам будут отчисляться пять процентов от доходов. К концу сезона это может составить круглую сумму.
Я пожал плечами. Ни Мачасеро, ни человек, которого он представлял, очевидно, не могли понять, что мне было наплевать на деньги. Я бы даже совершенно бесплатно но постарался бы испытать случай, приближавший меня к Консепсьон, которая была мне нужней, чем хлеб и вода.
– Когда можно будет увидеть этого Рибальту?
– Он остановился в гостинице "Колон"… Я договорился с ним, что, возможно, приведу вас к обеду.
– Вы сомневались что я соглашусь?
Мачасеро засиял профессиональной улыбкой.
– Мы надеялись, дон Эстебан.
* * *Амадео Рибальта оказался большим, красивым и сильным мужчиной, которого уже начинала одолевать полнота. Я дал бы ему немногим более пятидесяти лет. Встретил он меня с изысканной любезностью и был искренне рад, что я принял его предложение. Мы сели за стол. После эмпадильяс де полло[24], который мы запили белым Борнанским, нам подали сальмотес фритос[25], вслед за которым дон Амадео заказал бутылку красного старого Риоха[26], чтобы легче было справиться с фаршированной рисом уткой. Окончили мы обед бразо де хитана[27] и бутылкой хереса. Наш хозяин подождал, пока принесут кофе, и перешел к основной теме нашего разговора.
