Анна Данилова - Когда меня не стало
Кроме того, в случае, если все обстоит именно так и Макс действительно погиб, она просто обязана будет забрать из конторы все принадлежащие ему документы, бумаги… Возможно, что именно с их помощью она и сумеет определить, что же такого мог совершить Макс, чтобы за это поплатиться собственной жизнью. «Да и моей, кстати, тоже». Ведь это было просто чудо, что она осталась в живых.
Еще ее не оставляла в покое фраза, произнесенная Верой Фишер, которая уверенно заявила о том, что в сгоревшей машине обнаружили останки мужчины и женщины. Но Вера – женщина с фантазией. Она и не такое может придумать или ДОДУМАТЬ, это уж как ей будет удобнее. Ведь ей наверняка хотелось смерти Изабеллы. И в ее тайных мыслях это присутствовало, в этом Зу-Зу нисколько не сомневалась.
Позавтракав остатками ночного пиршества, она вышла из дома, тщательно заперла дверь, со вздохом прошла мимо красной роскошной машины, которая так и манила к себе, захлопнула за собой калитку и спокойным шагом направилась к автобусной остановке.
* * *Все изменилось вокруг. Она не узнавала город, ей казалось, что она здесь впервые. Влажный асфальт, лоснящийся от ночного дождя и источающий одуряющий горьковато-смоляной аромат, казался мягким, словно она шла по надувным резиновым подушкам. Но скорее всего это просто побаливали ее ноги, ведь столько, сколько ей вчера пришлось пройти, она не ходила никогда в жизни. Кроме того, она была еще очень слаба. Наверно, поэтому она зашла в первое же попавшееся кафе в центре города и, заметив свое отражение в многочисленных зеркалах на стенах, остановилась, чтобы еще раз оглядеть себя с головы до ног. На нее смотрела измученная молодая особа в дешевых темных очках (она купила их сразу, как только сошла с автобуса) и цветной шелковой косынке, закрывающей волосы. Высокая, худая, бледная и ненакрашенная. «Мрак».
Она взяла чашку кофе с двойной порцией сахара и два куска пирога с вишней. В это время в кафе вошел высокий блондин в темных очках. Облокотившись на прилавок, он принялся разговаривать с продавщицей. Очевидно, он сказал ей что-то очень смешное, отчего девушка громко расхохоталась и спросила сквозь смех: «Так вам минеральной или кофе?»
Белла подумала тогда, что все вокруг в принципе осталось без изменения: люди по-прежнему шутят, смеются, радуются жизни… И никому нет дела до нее. И никто не остановится рядом с нею и не спросит: «Девушка, а почему у вас такое грустное лицо?..»
Солнце, неожиданно залившее весь столик, вместо того, чтобы немного привести ее в чувство, вызвало прилив слез. Солнце без Макса казалось излишней и несвоевременной роскошью.
Ее столик отделяла от улицы тонкая стеклянная витрина, украшенная искусственными цветами и муляжами, изображающими эклеры и пироги. Поэтому, когда прямо напротив нее притормозила большая черная машина («Мерседес», – подумала про себя Зу-Зу), она даже отпрянула назад, испугавшись, что ее сейчас обрызгают грязью. Из машины появился солидный господин и зашел в кафе. По его виду можно было определить, что он здесь не впервые. Он уверенно приблизился к прилавку, произнес несколько слов, и по тому, как ему улыбнулась молоденькая продавщица, Изабелла заключила, что она рада его приходу.
Мужчина взял блюдце с точно таким же вишневым пирогом, как Зу-Зу, чашку кофе и сел за соседний столик.
– Осторожнее, – вдруг сказала, обращаясь к нему, Изабелла, позабыв о собственной осторожности и, в частности, о том, что еще утром приняла решение ни с кем в городе не заговаривать, чтобы не дать обнаружить себя, – в пироге попадаются косточки… Мне одна уже попалась…
Господин обернулся, и брови его в удивлении взлетели вверх.
– Спасибо, спасибо… Но я давно уже завтракаю здесь, и мне еще ни разу не попалось ни одной косточки… – Он оказался более чем любезен. И улыбка так изменила его, что Изабелла, почувствовав, что ее реплика может послужить началом разговора «за чашкой кофе», поспешила выйти из-за столика и направилась к выходу. И чуть не столкнулась с блондином, который как раз в эту минуту шел туда же. Она извинилась и выбежала из кафе.
Зу-Зу шла по улице и ругала себя за несдержанность. Ее и Макс сколько раз одергивал, когда она встревала в чужой разговор или бросала такие вот нелепые, идущие от патологической непосредственности реплики.
– Постойте! – услышала она голос сзади и обернулась, надеясь, что это не относится к ней. Но ошиблась: за ней почти бежал господин из «Мерседеса». – Подождите, я вспомнил вас…
Она остановилась, чтобы своими дальнейшими действиями не привлекать к себе еще большего внимания, и опустила голову, надеясь, что, быть может, ее все же с кем-нибудь спутали. Хотя она и так уже поняла, что этот господин наверняка является («Да нет же, Господи, ЯВЛЯЛСЯ…») клиентом Макса. И сейчас он скажет ей об этом.
– Извините, что я так вот бежал за вами… Но у меня сегодня свободный день, хорошее настроение, и мне бы очень хотелось поговорить с вами…
– Со мной? Но почему? – Она видела перед собой высокого худощавого мужчину с красивой головой, украшенной волнистыми седыми волосами. Взгляд незнакомца был ясный, цвет глаз напоминал бирюзу в пасмурный день. Гладко выбритые щеки, улыбающиеся губы… Он был почти красив, если бы не годился ей в дедушки.
– Вы, наверно, не помните меня, а вот я вас очень хорошо запомнил… Ведь вы – Белла!
«Белла?» Так звали ее в интернате, но это было в другом городе.
– А вы кто? – спросила она и вспомнила, как впервые встретила Макса. Ведь и он первый раз увидел ее именно на концерте в интернате. Но если все приглашенные были заняты праздником, посвященным Дню 8 Марта, то Максим Александрович Лерман явился в интернат с совершенно другой миссией: он приезжал по делу, связанному с убийством учительницы младших классов, и собирался задать несколько вопросов людям, хорошо знавшим ее, которые могли бы пролить свет на это запутанное дело. Макс защищал любовника покойной и, говоря казенным языком, приехал в Томилино за сбором информации.
В тот день они лишь обменялись взглядами. И Изабелла, которая была потрясена видом лощеного хрестоматийного адвоката, потом всю ночь не могла уснуть, думая о нем. А потом он приехал еще раз. Но уже не по делу об убийстве. Он вызвал ее и предложил покататься на его машине.
– Вы меня изнасилуете, а потом убьете? – спросила она, счастливая уже от того, что разговаривает с ним, что стоит возле его небесной, серебристого цвета машины и вообще дышит одним с ним воздухом.
– Нет, сначала я, как правило, убиваю, а уж потом насилую.
– И все адвокаты такие?
– Нет, только я один такой извращенец. Остальные могут делать только что-нибудь одно.
И она села к нему в машину, как садилась потом еще раз сорок или пятьдесят – она сначала вела счет встречам, а потом сбилась, почувствовав, что попала в рай…
– Меня зовут Григорий Александрович Пасечник, – произнес седовласый.
– Но я вас не помню.
– Я видел вас в Томилинском интернате несколько лет тому назад. У меня были некоторые финансовые дела с вашим директором, и он как-то пригласил меня к вам на репетицию драмкружка. Ведь это вы играли в пьесе Ибсена Нору?
– Я… Но как вы меня узнали?
– По фигуре. Вы удивительно длинная, вы уж извините, и тонкая, как прутик… Кроме того, ваша осанка, походка, да и голос… Вас невозможно спутать ни с кем на свете… Что вы делаете теперь? Учитесь, наверно, в университете?
– Нет, я нигде не учусь. – Ей захотелось поскорее отделаться от него. «Из-за него я не успею на похороны Макса…»
– Вы не хотите вернуться в кафе? – Он так внимательно посмотрел на нее, что Зу-Зу показалось, будто он видит ее насквозь.
– Зачем?
– Мне кажется, что вы сами хотите этого… У вас неприятности, я это чувствую…
– Но это МОИ неприятности.
– Белла, не упрямьтесь, мне много лет, я знаю жизнь и уверяю вас, что хочу вам только добра. Видели бы вы себя сейчас в зеркале… На вас же больно смотреть… – Он внезапно перешел на совершенно другой тон, на более серьезный и даже какой-то мрачный.
– Хорошо, вернемся, я хотя бы доем свой пирог… – сказала она и покорно пошла с ним в кафе. Она шла по улице и думала о том, что совершенно не приспособлена к одиночеству. Что она действительно как стебелек, который остался без опоры. Но довериться этому голубоглазому господину так же очертя голову, как доверилась когда-то Максу, она не собиралась.
В кафе она села за свой столик и придвинула к себе свой же пирог, который еще не успели убрать. Ей вдруг стало страшно при мысли о том, что она уже ГОТОВА рассказать этому незнакомцу ВСЕ. «Возьми себя в руки, дурочка. Он тебе – никто. И еще неизвестно, может, это он все и устроил… Взорвал Макса, сжег квартиру…» У нее закружилась голова, и она грохнулась на пол.
Когда Зу-Зу пришла в себя, они по-прежнему находились в кафе.
– Тебе лучше? – спросил Григорий Александрович ее, словно они были знакомы сто лет.
