Екатерина Лесина - Улыбка золотого бога
– Игорь просил меня собрать информацию о некоем Викторе Горицыне. Возраст двадцать шесть лет, образование – высшее незаконченное, пятый курс юридического факультета МГУ, работает младшим сотрудником в небольшой частной компании, формально на хорошем счету.
С каждым словом Лизхен краснела все больше. Книжка, выскользнув из рук, громко шлепнулась на пол, и Ника, подняв, протянула:
– На, подруга, держи. А ты, оказывается, не совсем отмороженная…
– Заткнись! – зашипела Лизхен. – Он просто друг! Друг детства, и все!
– Ну да, конечно… Дуся, ты договаривай, договаривай, может, и вправду друг?
– Может. Я не успела выполнить просьбу, точнее, лишь передала ее службе безопасности, кстати, просьба была не единственной. Вторая касалась повторного анализа на отцовство, который следовало бы провести, не информируя вас, Ильве.
– Ур-р-род!
– Третья – финансового положения фирмы «АллКон», а именно последних заключенных ею контрактов. Извините, Алла Сергеевна, но Гарик считал: то, чем вы занимаетесь, можно квалифицировать как мошенничество. Четвертым пунктом шло некое десятилетней давности судебное дело, в котором свидетельницей проходила Татьяна Топина, пятым – наблюдение за квартирой Вероники. Не той, где вы сейчас проживаете, а той, которую сняли примерно полгода назад.
На ладони останутся следы, некрасивые красные полоски или даже синяки, но если отпустить ключ, смелость уйдет, и я никогда не скажу им то, что должна. Точнее, не столько должна, сколько хочу сказать.
– К сожалению, мне не удалось выполнить ни один из пунктов. Но подозреваю, что мотивы были у всех.
– Дуся, а я и не предполагала, что ты такая сволочь, – Ильве ответила за всех. – Завистливая сволочь. Про всех накопала, радуйся…
– Знаете, – громко сказала Алла Сергеевна. – Пожалуй, нам действительно имеет смысл обратиться к специалисту. Я не хочу говорить за всех, лишь за себя, но, судя объективно, лично у меня разобраться в происходящем вряд ли получится.
Топочка
Не получилось. Ничего у них не получилось. Не надо было приходить. Она как утром проснулась, сразу и поняла – не надо. Это когда из крана вода со ржавчиной потекла, а еще паста, выскользнув из рук, завалилась под ванну, и Тяпа в коридоре написала, а Мишка увидел. Орал. И на Тяпу, и на нее. Он всегда орет, страшно становится, прямо хочется уши руками заткнуть и завизжать громко-прегромко, чтобы перебить его голос.
Но тогда он бить будет.
Он уже пощечину дал, когда Топочка сказала, что не хочет сюда ехать. Не сильно и почти не больно, но следующая была бы хуже.
Миша ждет дома. Миша рассердится, что Топочка не звонит и не держит его в курсе дела. И что ничего-то ей не достанется, потому что пять процентов – это мало. Нет, для Топочки это много, а для Миши мало, он станет требовать остальные девяносто пять, сравнивать с десятью Аллы Сергеевны, и с тринадцатью Лизхен, и с тем, что двухкомнатная квартира – ерунда по сравнению с домом, который получат Ильве и Рома. А если еще про условие узнает, про то, что, вполне возможно, и несчастные – он почему-то очень часто использовал это слово – пять процентов могут не достаться… и что Дуся знает про Секрет-о-котором-нельзя-говорить, – убьет. Дуся точно знает… а и не страшно совсем. Это как долго-долго готовиться идти к зубному, привыкать-привыкать к мысли, а потом просто взять и пойти.
Но Миша про зубного слушать не станет, зато начнет кричать и драться. И никто их с Тяпой не защитит, потому что их никто никогда не защищал, а когда защищал, было хуже. Миша сильный. Миша злой. Нужно что-то сделать. Топочка в который раз повторила про себя последнюю фразу. Она уже почти привыкла к ней. Она почти смирилась и почти перестала бояться.
Главное, все продумать. Именно так. Продумать и не волноваться. Тяпа ведь не волнуется, и Топа не будет… вдохнет поглубже и не будет.
Раскатали боги полотно степей, а поверху другое – небесное. Разукрасили – что золотом да зеленью трав высоких, что синевой да чернотой. Пустили боги понизу табуны конские, а поверху – ветры да облака. И появился мир новый, чудный, такой, что, раз увидевши, обо всех прежних забудешь.
И тянутся степи от моря до моря, от неба до неба, и гуляет вольно ветер, дымы костров косами сплетая, туманы разрывая, колыбели баюкая да нашептывая о делах, которые прежде были, давно да недавно. Ведь нету для богов времени, только людям оно отведено. И памятью о днях минувших стоят курганы, тревожить которые невозможно.
– Да глупости все это! – Сереженька боком сбежал с земляной насыпи, в одной руке держа винтовку, в другой – череп. Тот был небольшой, округлый, с пустыми черными провалами глазниц и длинными патлами волос, присохших к кости. Женщина, машинально отметил Иван Алексеевич и заодно постановил вечером поговорить с Сергеем: не дело с ценными находками так обращаться. Да и местных ни к чему злить, суеверия будоражить.
– Ну Иван Алексеевич! Неужели вы и вправду в это верите?
– В то, что мы потревожили покой мертвецов и накликали на себя проклятье? Естественно, нет. Это такой же миф, как стремление нынешних властей к строительству утопии. – Иван Алексеевич спускался осторожно, опираясь на трость и тщательно выбирая, куда поставить ногу. Боли в колене, мучившие его третий день подряд, не унимал даже морфий, и хромота с каждым днем становилась все более заметной.
– Иван Алексеевич! – Сонечка, как всегда, оказалась рядом, подхватила под локоть и сердито глянула на мужа – почему не помогает. Сергей тотчас нахмурился – ревнует. Видится ему в Сонечкиной заботливости неприличное. Ох, не следовало ее брать, не место женщинам в экспедициях, но как не взять, когда по нынешним временам хорошие работники наперечет?
С Сергеем надо бы объясниться. И с Сонечкой тоже, все ж таки видится порой в ее взгляде нечто такое, мечтательно-женское. Этого разговора Иван Алексеевич побаивался, а потому и отодвигал сколь возможно.
– Так, значит, вы не верите? – Сонечка глядела снизу вверх, восторженно и радостно. Хороша, однако: карие, чуть навыкате глаза, нос длинноват, губы узковаты да кожа смугла, но есть в этой цыганской смуглявости особая привлекательность.
Нет, не вправе он даже думать о подобной подлости. Иван Алексеевич, мысленно вздохнув, ответил:
– Нет, не верю. Вот скажите мне, каким образом тот предмет, который ваш супруг изволит держать в руке, способен оказать влияние на наше с вами существование? Увы, Соня, я слишком рационалистичен, чтобы позволить себе тратить время на подобные… ненаучные рассуждения.
– Ненаучные, – эхом отозвался Сергей и подбросил череп на ладони. Определенно, прелюбопытная находка… весьма вероятно, что дама сия была личностью значимой, раз удостоилась подобного погребения.
– Сергей, не будете ли вы так любезны заняться работой? Сонечка, буду вам благодарен, если вы поможете, ваш почерк гораздо более читабелен, чем его каракули.
Теплая заботливая ладошка исчезла с предплечья, и эта крохотная потеря внезапно показалась просто невыносимой.
Нет, нет и нет. Он, наконец, вдвое старше и женат, а она – замужем.
Но, глядя вслед уходящей паре, Иван Алексеевич думал вовсе не о разрытом кургане, не о найденных сокровищах, не о грядущей славе или признании. В тот момент он готов был отдать все золото за один ласковый Сонечкин взгляд и даже не стыдился собственных желаний. Более того, они начали казаться естественными.
– Ни за что, – повторил он вслух, отгоняя наваждение. И, наклонившись, потер разболевшееся колено. – Ни за что…
Желтый огонек лампы под стеклянным колпаком, горьковатый дым, тени за стеной палатки, белый лист бумаги, на котором выведено лишь два слова: «Дорогая Оленька». Надобно продолжить дальше. Но о чем? О том, что экспедиция началась несколько неудачно? Так ведь писано в подробностях: и о возражениях местных, не желавших слышать о научной важности раскопок, и о легендах, которыми их пугали, и о том, что пришлось даже прибегнуть к помощи военных, а теперь – вот дикость – приходится повсюду ходить с оружием.
Или о том, что результат стоил усилий? О разрытом кургане, внутри которого сотни лет хранились удивительные сокровища? Об ожерельях, браслетах, кольцах, чашах, зеркалах из полированного серебра, о золотом шитье, что тонкой паутиной цепляется за остатки ткани, о драгоценном бисере… о деревянном, обтянутом иссохшей кожей седле и оружии. О найденных скелетах. Кем были эти люди? И когда они были?
Нет, пожалуй, писать о сокровищах не стоит, не было доверия у Ивана Алексеевича к калмыку-красноармейцу, что дважды в неделю наведывался в лагерь и бродил, выглядывая, выспрашивая и через раз повторяя, что надо бы охрану организовать. Не хотел Иван Алексеевич охраны, тем паче такой, от которой за версту несет конторой и контролем.
