Алексей Рыбин - Генералы подвалов
– Просто понравилась ты мне. Что такого особенного? Позвоню как-нибудь, пообщаемся. Про поп-звезд поговорим.
«Да иди ты…» – подумала Настя, в то время как губы ее сами собой зашевелились и она с удивлением услышала номер собственного телефона, который произнесла немного вежливо и даже как-то заискивающе.
«Вот те на, – пронеслось в ее голове, – что-то мужики сегодня меня раскручивают. Не на шутку. Это дело пора кончать».
– Тридцать восемь, – повторил Рома последние цифры. – Хорошо. Запомнил. Ну, пока, Настя. До встречи.
Он протянул к ней руку и, прежде чем она успела отреагировать на жест, погладил ее по плечу. Потом быстро повернулся и не оглядываясь зашагал вперед – мимо магазина. Виталика в дверях уже не было, видимо, появился очередной ночной клиент. А Рома споткнулся о поребрик мостовой, ловко подпрыгнул, выравнивая равновесие, и скрылся за пустующими палатками рынка, раскинувшегося вокруг станции «Приморская».
Настя добралась до дома без приключений, прошла на кухню, села на табурет, и ей показалось, будто она забыла сделать что-то важное. Зачем она вообще выходила на улицу? Ах да, за сигаретами. Но курить расхотелось. Вот так. Эмоциональные, можно сказать, потрясения, в общем-то, идут на пользу. Может быть, есть смысл, как только захочется закурить, сразу бежать на улицу, знакомиться с молодыми людьми?
Она машинально разделась, хотя еще минуту назад и не думала спать, так же машинально залезла под одеяло и, уже засыпая, подумала о том, как, интересно, ложится в постель этот самый Виталик. Хорошо бы попробовать лечь рядом с ним. Как он…
Ниточка, связывающая Настю с реальностью, тихо перетиралась, греховные мысли расплывались, теряя свои очертания, какие-то посторонние образы стали не то чтобы мешать, но путать картину, наконец ниточка разорвалась, и Настя уснула.
Глава 2
– Калмыков Юрий Федорович, – представился молодой человек лет двадцати пяти, войдя в комнату и аккуратно прикрыв за собой дверь.
Кузя молча смотрел на него из-под упавших на лоб длинных, но, увы, уже не таких густых, как хотелось бы, волос. Посетитель ему не понравился. Кузя не смог бы объяснить, что было ему неприятно в этом рослом, со вкусом одетом, улыбающемся человеке. Возможно, просто общее состояние, похмелье, если не лицемерить перед самим собой, а называть вещи своими именами, мешало Кузе воспринимать мир во всей его полноте, красоте и Бог знает, что там еще. Вчерашнее застолье, незапланированное, но крайне серьезное, окончательно лишило Кузю сил, и весь день он упорно боролся то с тошнотой, то с головокружением и омерзительным, неожиданно накатывающим в самые неподходящие моменты предобморочным состоянием.
– Ну? – только и смог выдавить из себя обычно вежливый с незнакомыми людьми Кузя.
– Вы – Куз Марк Аронович? – полуутвердительно-полувопросительно, продолжая улыбаться, произнес посетитель.
– Я – Куз, – хмуро ответил Кузя.
– Мне посоветовал к вам обратиться Аркадий Волков, мой приятель. Сказал, что вы сможете помочь…
– Аркадий… – Кузя не далее как позавчера выпивал с Волковым, но, хоть ты тресни, не помнил, чтобы Аркаша говорил с ним о работе. Встречаясь с Волковым, они все больше вспоминали «школьные годы чудесные» или бурную юность, которую вместе прохипповали, мечтая изменить мир и усиленно пропагандируя идеи сексуальной революции. Часто на личном примере. А теперь вот Волк стал коммерсантом, а он, Кузя, дальше рядового журналиста не продвинулся. Правда, грех жаловаться, он в штате, издание его вполне престижное, покупаемое, тиражи растут, к нему, Кузе, претензий нет. Даже пьянство, теперь уже и на работе, ему прощали. Начальство ценило его связи с теми, кого социалистическое общество выбросило за борт, – спившимися диссидентами и наркоманами, теперь являвшимися флагманами культуры. – М-м-м, – промычал Кузя. – А что вы хотели?
«Главное, чтобы костюмчик сидел», – почему-то пронеслось у него в голове. Действительно, никаких других мыслей бодрый посетитель не вызывал. А костюмчик сидел на нем безупречно – это единственное, что можно было о нем сказать. Так сидят только очень дорогие, сшитые у хороших портных либо в дорогих ателье подогнанные по фигуре вещи. Кузя знал в этом толк. Папа-то был классным портным.
«Кутюрье… – подумал еще Кузя. – Кутюрье небось какой-нибудь строгал…» Не любил Марк Куз всех этих новых слов – «кутюрье», «презентация», сказали бы просто: «Портной представляет народу…» А то начнут перья топорщить: «Презентация новой коллекции…» Мудаки…
Не мог Кузя сосредоточиться, хотя и очень хотел. И посетитель, пристально глядя в помятое лицо журналиста, отлично понимал его состояние. И противно было Кузе, что тот понимает и видит, что Кузе это претит.
– Вы, простите, не освободились еще? – спросил Калмыков, не ответив на вопрос. Довольно фамильярно спросил – это Кузя тоже отметил.
– Освободился. Я уже домой собираюсь.
– Так, может быть, по дороге поговорим? Зайдем куда-нибудь?
Калмыков уже резвился, только что не подмигивал.
Кузя хмыкнул.
– Можно и зайти, – он прикинул, сколько у него осталось денег. На пару коньяка, пожалуй, хватит. Недоставало еще, чтобы этот хлыщ угощать стал. До этого доводить уж никак нельзя. Лицо хоть и похмельное, но держать нужно. Без этого – все, пиши пропало. Вся репутация псу под хвост.
На улице Кузя снова почувствовал, что теряет сознание. Стена ослепительного солнечного света, казалось, сейчас собьет его с ног. Кузя провел рукой по лицу, мгновенно покрывшемуся потом, сунул ее в карман пиджака и крепко сжал ладонь в кулак. Как всегда, помогло. Дурнота ушла, предметы и люди вокруг снова стали реальными, и, ускорив шаг, Кузя потащил нового знакомого через цепной мост, к одному из бесчисленных крошечных кафе-распивочных.
***Через три часа, в которые растянулась беседа с Калмыковым, Кузя, пошатываясь, вошел в тесный подвальчик обменного пункта на улице Марата. Улыбчивый охранник запер за ним дверь на щеколду – Кузя оказался последним. Поменяв двести долларов, он растерянно замер перед дверью, не соображая, как выйти из помещения.
– Смотрите, аккуратней, – улыбнулся омоновец, оценивающим взглядом окинув шатавшегося Кузю, – под машину не попадите.
Он откинул щеколду, выпустил Кузю на улицу и снова запер дверь, теперь уже основательно, на замок.
Нужно было ехать домой, но Куз решил немного пройтись, благо погода располагала к моциону. Памятуя, что на носу хмурая питерская осень, а потом, соответственно, ужасная, как всегда здесь, черная, мокрая и грязная зима, Кузя старался выжимать из каждого летнего дня максимум удовольствия. Возраст уже все-таки, кислород нужен, витамин В.
А сегодня он вполне мог расслабиться. Похмелье больше не мучило, Кузя знал, что, если сегодня не хватит лишку, завтра все будет в порядке. Главное сейчас – не надраться. На старые дрожжи. А Калмыков этот очень даже кстати появился. Теперь он уже не казался Кузе отталкивающим «новым русским» авантюристом. Не любил их Кузя, особенно этих, молодых коммерсантов питерского разлива. Сплошные пустышки, аферисты и болтуны, у которых ни гроша за душой, а гонору на миллион долларов. Дутые нувориши. Сорокалетний, умудренный и жизненным опытом, и печальными уроками КГБ, и шипением сослуживцев во всех своих многочисленных местах работы, сквозь которые он гордо пронес высоко поднятое знамя с изображением своей пятой графы, Марк Аронович Куз считал, что научился разбираться в людях.
Почти все его знакомые, ушедшие в бизнес, перебрались в Москву и там процветали. Те же, что остались в родном городе, не кичились своим достатком, но не из-за врожденной скромности, а по причине сумасшедшей занятости. На демонстрации успеха просто не хватало ни времени, ни сил. Бюрократические и психологические барьеры, поднимавшиеся на пути только еще зарождающихся товарно-денежных отношений, в Петербурге ощущались особенно остро, то ли в силу своеобразного воспитания, то ли климата, влияющего на психику и словно тормозившего абсолютно все процессы в этом городе, но, по общему мнению, работать тут было невероятно сложно. Ну а те, что цвели пышным цветом – сначала джинсово-вареным, затем – красно-кашемировым, появлялись и исчезали мгновенно, не имея ни серьезных намерений, ни какого бы то ни было будущего. Если, конечно, не были бандитами.
Калмыков же, с первого взгляда показавшийся Кузе именно таким – веселым и наглым нью-бизнесменом, однодневкой, оказался вовсе не так прост. И в возрасте его Марк ошибся – никаких ему было не двадцать пять, а все тридцать восемь, как потом выяснилось. Почти ровесник. Но следит за собой, конечно, будьте нате! Хотя и пьющий. Марка Куза в этом вопросе не обманешь, под дурака не прокатишь. Марк Куз знает, как пьет профессионал, как глотает, как наливает.
И дело-то у него совсем пустяковое. Но пустяк пустяком, а деньги он платит вполне приличные. Кузя знал, что в той же Москве, к примеру, за статью со скрытой рекламой, подобную той, что заказал ему сейчас Калмыков, платят на порядок больше, но там другие правила игры, другие прибыли и другие затраты. Надо смириться с тем, что есть, и довольствоваться заработком, не связанным с криминалом. Брюзжать и поливать грязью родной город – последнее дело. Если хочешь больше денег – езжай в первопрестольную, никто не держит. А уж коли сидишь здесь, то и играй по здешним правилам. Так считал Марк Куз. Тертый калач.
