Галина Романова - Цвет мести – алый
– И вопросы такие нехорошие, Мари! – чуть строже продолжила свекровь. – Как это объяснить, дорогая?!
Сколько фальши было в этих двух взрослых тетках, сколько ненужной, отвратительной фальши! Дай им волю, они бы уже добрый час гоняли Машу по дому, брызгая слюной, колотили бы ее по горбу, царапали лицо, рвали волосы и ругали бы на чем свет стоит, совсем не церемонясь в выражениях.
Они обе ненавидели Машу, люто ненавидели. Танька – за Машину красоту, за ее стремительный успех, удачливость, за умение поддерживать хорошие отношения с людьми, великолепное чувство стиля, за образованность к тому же. У самой-то Танаис только педагогический колледж в запасниках и имелся. И даже брат с его деньгами тут оказался бессилен – сестрица далее первого семестра не продвигалась, куда бы ни лезла за высшим образованием.
Свекровь ненавидела Машу за все это же самое плюс за то, что дрянная девчонка Машка «забрала» у нее ее милого Алекса. И сын не спешит больше за советом к матери, не делится с ней своими радостями, да и вообще ничем не делится! Все деньги спускает на эту дрянь!!! А он ведь может и должен им помогать, у него ведь та-а-а-кие деньги…
Все это каждым нервом чувствовала Маша. Все это каждым нервом чувствовала Маринка и, к слову, отвечала этим двум теткам взаимностью.
Все это невозможно было припорошить никакими хорошими манерами, вежливыми речами и милым обращением.
«Дорогая! Милочка! Деточка!..»
Тьфу, противные жабы!
– Он спрашивал нас о наших с тобой отношениях!!! – трагически шепнула Лия Эдуардовна.
– Да вы что? – неискренне изумилась Маша. – И что же вы?
– Что – мы?! – Обе быстро переглянулись и опустили, как по команде, головы.
– Что вы ему сказали?
– Что у нас все хорошо. У нас ведь все хорошо, Мари? – медленно выговаривая каждое слово, будто проводя урок по коррекции устной речи, проговорила свекровь.
– Разумеется, – еле заметно кивнула Маша. – Иначе и быть не может.
– Какого черта тогда этот Угорелов или Горелов, как там его, намекал на всякие гадости?! – взвилась все же Танька, оставив всю свою манерность, даже шиканье матери не возымело действия, и она продолжала визжать: – Он начал про отношения, потом плавно перешел к тому, кто и что унаследует, тварь!!! Кто ему позволил?!
– Ничего не понимаю! – Маша резко поднялась.
У нее сильно ломило в висках, хотелось выпить, подумать о том, какую одежду подобрать для мертвой подруги, и главное – не слышать, не видеть и вообще забыть об этих двух толстухах, извергающих ненависть, словно вулканическую лаву.
– Если позволите, я вас оставлю. – Она шагнула в сторону столовой, где опасливо погромыхивала посудой Соня.
– Не позволю! – заорала Танька, проковыляла на своих толстенных ножищах мимо Маши и преградила ей дорогу. – Ты чего ему наговорила, сука?! Чего такого наговорила про нас с мамкой?!
Какое-то мгновение Маша рассматривала отвратительное лицо своей золовки, даже посмела заглянуть в змеиные ее глаза, попыталась, быть может, пожалеть ее и как-то понять, но ужаснулась тому, что увидела, и быстро отвела взгляд.
Диагноз был следующим: это заболевание не лечится.
– При чем тут вы вообще-то? – сморщила она лоб, не понимая, ну совсем, куда Танька клонит. – Погибла Марина. При чем тут вы с мамой, наши с вами отношения, какое-то наследство?! Погибла Марина, понимаешь?! Марина, а не я! И стреляли в нее, не в меня! Никто не промахнулся, не обознался…
– Ага! Сама об этом же подумала, да? – радостно взвизгнула Танька, когда Маша неожиданно запнулась и попятилась от нее. – Брякнула языком-то – и тут же все поняла, да, сучка?! Ну, колись давай, кому ты дорожку перешла? Любовник твой тебя заказал, да? Алексу рожки ставишь, пока он деньги зарабатывает? С гадиной своей, подружкой, по городу мотаетесь целыми днями, нашли себе каждая по хахалю, да? Тот небось тебя всю целиком захотел, а ты – ни в какую? Вот он тебя и приговорил! Ты догадывалась, да, сучка? Догадывалась, потому и куртку свою норковую на Маринку напялила, да?
Маша застонала и кулем грохнулась к Танькиным ногам. Все вокруг загремело тут же, завизжало, заходило ходуном. Голос Алекса отдавал какие-то отрывистые приказания, видимо, скандал привлек его внимание, и он вышел из своего кабинета. Громко возмущалась свекровь, истерично ржала Танька, всхлипывала Соня, пытаясь влить Маше в рот воду. Но лила только за шиворот, и Маше было противно, мокро и холодно. Потом Алекс поднял ее на руки, уложил на диван, легонько пошлепал ее по щекам, позвал:
– Мари! Мари, милая, очнись! Что они тебе наговорили, Мари?! Я их сейчас же выставлю вон из дома, навсегда выставлю, только кивни! Что они тебе наговорили, милая?!
Она подняла слабую руку и помахала ею, изобразив запрещающий жест. Чуть приподнялась на локтях, уставила на мужа странный плавающий взгляд и прошептала:
– Алекс, они правы, Алекс! Это не Марину, это меня хотели убить!!!
Глава 2
Вениамин Белов, в недалеком прошлом – Засалкин, сидел на деревянной скамье в коридоре перед дверью кабинета следователя и в тревожной маете рассматривал серую бумажку, наименованную непристойно и зловеще «повесткой». Вчера ему лично в руки втиснула ее почтальонша Люба.
– Чегой-то тебя вызывают-то, а, Веня? – полюбопытствовала она, принимая от него расписку. – Случилось чего?
– Не знаю, тетя Люба, – промямлил он тихо, хотя и знал, и понимал, почему его вызывают на допрос. – Может, в связи с тем, что на работе у нас кадровые перестановки?
– А-а-а, может, и так. Увольняют ведь всех без разбора, – согласно кивнула головой почтальонша и поплелась к лифту с тяжелой сумкой.
Вениамин осторожно прикрыл дверь, накинул цепочку, трижды повернул ключ в замке, привалился сутулой спиной к стене.
Из-за Марины вызывали, сообразил он тогда, ставя закорючку-подпись в квитанции. Точнее, из-за ее внезапной смерти. Машенька звонила, плакала очень и приглашала его на похороны. Он не пошел. Видеть не мог ее удачливого супруга! А он ведь тоже будет там, у следователя. Непременно будет! И будет бедную Машеньку по-хозяйски поддерживать под локоток, гладить ее по голове, а потом усадит в свою огромную дорогую машину.
Ему что, за всем этим наблюдать прикажете?! Он не мог. Не мог оставаться безучастным, хотя и лет уже прошло немало. Сколько? Правильно, четыре года прошло с тех пор, как Машенька удрала от него к этому удачливому королю бензоколонок. Богатому, красивому и чрезвычайно обеспеченному.
Он, Веник, – неудачник. Он сам о себе это знал и даже не пытался бороться. Смысл? Смысла-то не было. Вся его прежняя жизнь – подтверждение тому, что борись – не борись, а результат будет один: он снова останется в проигрыше. Зачем же тогда локти растопыривать?
– Вы – Белов?
Он даже не заметил, как дверь следовательского кабинета открылась, так глубоко задумался.
– Да, я Белов. – Вениамин неуклюже поднялся с деревянной скамьи, шагнул вперед. – Вот повестка, мне к Горелову.
– Я Горелов, проходите.
Он вошел в кабинет следом за мужчиной в штатском. Дорогом, к слову, штатском. Отличный костюм, хорошая сорочка, галстук дорогой. И пахло от Горелова вкусно. Не то что от Вениамина – свалявшейся шерстью старого свитера и дешевым кремом для ботинок.
Не любил он наряжаться. Без Машеньки вообще смысла в этом не видел.
Они расселись по своим местам. Горелов – за стол. Вениамин – на стул в центре кабинета.
Кабинет было тесным, но опрятным, хорошо отремонтированным, с неплохой мебелью. На окнах даже занавески вместо решеток. Неожиданно он почувствовал себя вполне сносно. Перестал тревожиться, ежиться и морщить лоб, что всегда случалось с ним в неприятные моменты.
Зачем ему переживать? Он ведь не причастен к смерти Марины. Он вообще ее по-своему любил. Сначала любил лишь потому, что Маша ее очень любила, и ему тоже пришлось. Потом он как-то привык к этому чувству и продолжал любить Маринку по-братски и после бегства жены.
Считал ее настоящим, цельным человечком, не испорченным и не самовлюбленным.
– Приступим… – проговорил вполголоса Горелов, начал с того, что сверил все анкетные данные, все быстро зафиксировал и спросил: – О смерти вашей общей знакомой слышали?
– Марина? Вы про ее смерть?
– Да, Марина Стефанько, ее убили неделю тому назад двумя выстрелами в голову. Убили прямо в центре города, – уточнил Горелов, внимательно наблюдая за его реакцией.
Вениамина передернуло, он вытаращил на следователя глаза. Маша таких подробностей не рассказывала. Просто сказала, что Марина трагически погибла, и все. Он тогда еще подумал, что произошла авария. А тут убийство! Два выстрела в голову!
– Это что же получается – что в нее стрелял киллер?!
Он спрятал подбородок в высокий воротник старого свитера. Его зазнобило. Всегда, когда он нервничал, его знобило. Маринка утверждала, что это у него оттого, что он в раннем детстве на рельсах перележал, перемерз и застудился. Маша сердилась и говорила, что это все глупости, что реакция на внешние раздражители у каждого человека своя. И знобит в стрессовых ситуациях многих, но ведь мало кого подбрасывают на рельсы. Она тут же готовила ему горячий чай с медом, обкладывала пластиковыми бутылками с горячей водой, укрывала одеялом. Помогало!
