Карина Тихонова - Прогулки с Хальсом
— Я такова, какой меня создал Бог, — тихо, но твердо ответила женщина. — Отчего Богу было угодно отметить мое тело родинками, знает только он.
— Ваше преподобие! — выкрикнул секретарь, напоминая, как следует обращаться к главе церковного суда.
Женщина промолчала, и мужчины, сидевшие за столом, мрачно переглянулись.
— Ну хорошо, — продолжил председатель церковного совета после паузы. — Оставим первый пункт обвинения. Но тут говорится, что тебя взвесили, и взвешивание показало малое число. Женщины твоего возраста должны весить гораздо больше. Известно, что ведьмы и колдуны всегда весят меньше, чем добрые христиане. Как ты это объяснишь?
— Я… — Женщина судорожно вздохнула, но заставила себя договорить: — В детстве я упала с крыльца дома и сильно ушибла спину. После этого почти перестала расти, зато у меня начал расти горб…
Она умолкла и опустила голову.
Публика заговорила в полный голос: горб на спине — неопровержимое доказательство принадлежности к темным силам! Все ведьмы горбаты! Надо же, до чего доходит бесстыдство этой колдуньи, она говорит о своем уродстве, не дожидаясь вопросов судьи!
Председатель снова с силой ударил молоточком в гонг, дождался наступления тишины.
— Ты хитра, женщина. Я хотел спросить о… твоем горбе, но ты меня опередила. Значит, твой ненормально малый вес и горб — следствие падения с крыльца?
Видимо, женщина сумела взять себя в руки, потому что ее голос зазвучал с прежней твердостью:
— Это так, ваше преподобие. Еще жива повитуха, принимавшая роды у моей матери. Она может подтвердить, что я родилась без всяких уродств и была крещена на шестой день после рождения, как и полагается доброй христианке.
— Вот за эти шесть дней дьявол до тебя и добрался! — крикнул кто-то из зрителей.
Плечи женщины вздрогнули, но она не обернулась, а председатель суда на этот раз отчего-то не ударил молоточком в гонг.
— Хорошо, предположим, что все так. Тогда как ты объяснишь эту запись? — Председатель порылся в кипе документов, достал нужный лист и громко прочитал, чеканя каждое слово: — «Целебное средство производится из смертного пота, собранного со лба повешенного или умершего в жестоких мучениях, смешанного с двумя унциями человеческой крови, несколькими каплями топленого свиного сала, льняного масла и пряными добавками…» — Председатель выдержал эффектную паузу, обвел зал торжествующим взглядом и, подняв указательный палец, возвестил: — Эта бумага была найдена в доме обвиняемой! Я говорю правду, Неельте Аринсен, или ты снова заявишь, что это ложь?
Женщина обхватила себя руками за плечи. Она сильно дрожала.
— Отвечай!
Голос председателя прокатился по залу многократным эхом. Обвиняемая еще крепче обхватила себя руками и прошептала:
— Это так, ваше преподобие, бумага моя.
— Ага! — Председатель суда торжествовал. — Наконецто мы добрались до правды! Ответь мне, женщина, для чего тебе понадобилось это средство?
— Я хотела избавиться от своего уродства, — прошелестела обвиняемая.
— Не слышу!
Обвиняемая подняла голову и отчаянно выкрикнула:
— Я хотела избавиться от своего уродства! Поймите, я ведь женщина! Мне тяжело быть… не такой, как остальные люди!
Председатель откинулся на спинку кресла. Его лицо искажала гримаса отвращения.
— Ты лжешь! С помощью этого колдовского зелья ты отравила скотину в своей деревне!
— Но моя скотина подохла так же, как и соседская! — возразила женщина.
— Это ловкий трюк, чтобы соседи не догадались, кто навел порчу на их скот! — сказал прокурор, первый раз вмешиваясь в ход судебного процесса.
Председатель суда поблагодарил его красноречивым взглядом.
Повисло тяжелое молчание. Женщина дрожала все сильней, обхватив себя обеими руками. Ее горб притягивал и завораживал взгляды зрителей.
Председатель суда шепотом посовещался с членами совета и громко объявил:
— Неельте Аринсен, мы предлагаем тебе пройти последнее испытание. Как известно, ведьмы и колдуны не могут утонуть. Мы опустим тебя в чан с освященной водой, и если ты останешься на поверхности… — Председатель суда не договорил, да этого и не требовалось. — Ты согласна?
— Да, ваше преподобие, — ответила женщина, не раздумывая.
Зрители изумленно переглянулись. Что за чудеса? Ведьма не боится освященной воды? Да она от одной мысли о ней должна забиться в корчах!
— Принесите все необходимое, — распорядился прокурор.
Секретарь суда вскочил со своего места и выбежал из зала. Через несколько минут в дверь вкатили громадную чашу. Служители установили ее в центре зала и начали наполнять водой. Священник приблизился к Неельте, выставив вперед распятие, словно оружие. Под этим прикрытием двое мужчин уложили обвиняемую на пол, связали большие пальцы ее рук с большими пальцами ног. Женщина скорчилась в странной и неудобной позе. Служители наполнили чан освященной водой и столпились в дверях, жадно ожидая, что будет дальше. Священник прочел короткую молитву, Неельте подняли с пола и понесли к чану.
Члены суда приподнялись со своих мест, а вслед за ними начали вставать со скамей зрители. Раздался всплеск, разлетелись в разные стороны брызги, и по залу прокатился единодушный вздох: женщина не ушла под воду, а осталась на поверхности!
— Она же очень худая, — вдруг нарушил тишину Франс.
Виллем поспешно толкнул друга в спину.
Впрочем, это замечание осталось незамеченным. Зрители и члены суда, как завороженные, не могли отвести глаз от чана. Бесконечно долго длилось тягостное молчание. Наконец председатель подал знак. Двое служителей под прикрытием распятия вытащили обвиняемую из воды.
— Не развязывайте ей руки! — крикнул испуганный женский голос.
Председатель успокоил всех красноречивым жестом: вытащил из-под плаща распятие и выставил его перед собой. Зрители лихорадочно схватились за цепочки на шее, и через минуту зал ощетинился многочисленными распятиями.
— Неельте Аринсен, хочешь ли ты что-нибудь сказать напоследок? — торжественно спросил председатель. Его рука с распятием заметно дрожала.
Несчастная подняла лицо, по которому стекали то ли капли воды, то ли слезы, и обвела зрителей отчаянным умоляющим взглядом. Ответом была гробовая тишина и выставленный частокол распятий. Она опустила глаза и едва заметно качнула головой.
— Уведите ее, — распорядился председатель.
Священники, лица которых были прикрыты капюшонами, вывели обвиняемую из зала, и зрители вздохнули с облегчением. Распятия снова спрятались под рубахи.
— Заседание окончено, — объявил председатель. — Приговор будет оглашен публично ровно через неделю. Идите, и да хранит вас Бог!
Виллем подхватил под руку оцепеневшего Франса и буквально выволок его на улицу. Лицо Франса было бледным, нижняя губа прикушена почти до крови. Дирк осмелился спросить:
— Что с ней сделают?
Виллем промолчал, а Франс глухо ответил:
— Сожгут на костре.
— Только за то, что она не утонула? — спросил Дирк и тут же умолк, увидев, как лицо брата исказила мучительная гримаса.
— Я же говорил, не стоит сюда заходить, — пробормотал Виллем, но Франс его не услышал.
— Я хорошо помню, как родители бежали из Антверпена, — сказал он. — Дирку повезло, он родился здесь, в Харлеме. Он не видел, как ночью в Антверпене жгли на кострах… живых людей. Но это делали испанцы, испанцы, будь они прокляты! Почему же здесь…
Франс не договорил и отвернулся. Виллем покачал головой.
— И ты решил, что Бог поместил плохих испанцев на одном берегу, хороших голландцев на другом и пустил между ними реку? Это было бы слишком просто, друг мой.
Франс резко повернулся к другу.
— Но надо же что-то делать! Это какое-то безумие! Объясни, за что осудили эту несчастную? За родинки? За то, что она упала с крыльца и у нее вырос горб? За то, что она такая худая и не может утонуть? За что?!
Виллем сухо кашлянул, прикрывая рот кулаком.
— В Олдервальде подохла вся скотина, — сказал он. — Люди остались без средств к существованию и хотят найти виноватого. Лучше всего человека, не похожего на остальных. Почему бы и не эту женщину?
— Ты правда так думаешь? — Франс прищурился.
— Это не я, это они так думают. — Виллем кивнул на зрителей, выходивших из ратуши. — И что прикажешь с ними делать? Раскроить глупые головы и вложить в них свои мозги? Сжечь на костре? Посадить в тюрьму за невежество и суеверия?
Тут он осекся, потому что глаза Франса вспыхнули ненавистью. Виллем оглянулся. По площади торжественно шествовал церковный совет, возглавляемый председателем суда. Виллем быстро шагнул вперед и заслонил друга.
— Не гляди так, слышишь, Франс, не надо!
